Нет никакого способа стать бессмертным 

Тан Чжэнь замер. Призрачные тени застыли за его спиной. Сперва их лица ничего не выражали, но затем, равнодушие постепенно сменилось неверием. 

Мысли Тан Чжэня напоминали искры, оставшиеся кружить на ветру около погасшего костра. Одна за другой они медленно исчезали.  

Но он никак не мог понять, что же случилось с его истинной сущностью? 

Это был Янь Чжэнмин? 

Как им удалось выбраться из глубин моря Бэймин? И почему они сразу не отправились в Шу, чтобы разыскать своих друзей, а зачем-то вернулись на гору Фуяо? 

Они не могли передвигаться по миру так, как им заблагорассудится, но каким образом они так быстро добрались до горы? 

Кто рассказал им, что его истинная сущность сокрыта в Пламени ледяного сердца?

Тан Чжэнь был ошеломлен. Однако злиться было уже поздно.

Как это могло произойти?

Он никогда никому не доверял, и в его сердце не было места ни для кого в этом мире. Он всегда был один, повелитель бесконечного множества призрачных теней... Но даже этого оказалось недостаточно?

Повисшие в воздухе призрачные тени, словно куча висельников, внезапно застыли как вкопанные. Части изначального духа и темная энергия, наполнявшие их тела, начали постепенно исчезать. Один за другим, они были сметены легким дуновением ветра, и их духи и души развеялись без следа.

Словно чистая роса, оставшаяся после ночи пыльных бурь, они вновь вернулись в мир, обновленные и свободные, дрейфуя в поисках своего нового пристанища. 

Все вокруг наполнилось спокойствием и безмятежностью.

Ю Лян стоял неподалеку, держа в руках меч изначального духа Янь Чжэнмина. Клинок уже давно лишился связи с хозяином. Юноша был потрясен. Ему повезло наблюдать происходящее с очень близкого расстояния.

Покинув исчезающие силуэты призрачных теней, изначальный дух Тан Чжэня вынужден был вновь слиться в одно целое. Он был так силен, что пережил даже потерю тела. 

Похоже, Тан Чжэнь и не думал убегать. Он был шокирован. Он и представить себе не мог, что такое возможно. 

— Это бессмысленно, — пробормотал он. — Миллионы разъяренных душ должны принадлежать мне. Это просто невозможно... кому под силу изменить судьбу? Это бессмысленно...

Внезапно, Ли Юнь первым пришел в себя и закричал: 

— Чего вы ждете?!

Лужа и Ю Лян одновременно вздрогнули. Человек перед ними был мастером Призрачного пути. В мире не было никого столь же опытного в духовных практиках, как он. Если отпустить тигра на гору, ему потребуется всего пара лет, и тогда, кто знает, с чем он вернется на следующий год.

Клинок в руках Ю Ляна издал резкий свист, и юноша преградил Тан Чжэню путь. Ли Юнь выхватил из-за пояса меч, и все трое, вместе с Лужей, одновременно взмыли вверх.

Истинное тело Тан Чжэня было уничтожено, призрачные тени разлетелись прочь. Сейчас его изначальный дух был наиболее уязвим. У него не было времени уклониться от атаки, и в следующий же момент ему на голову разом обрушились ауры двух клинков. 

Удар заставил его замереть, и в лицо тут же пахнуло истинное пламя Самадхи. 

В водовороте бушующего огня, затуманенный взгляд Тан Чжэня вновь упал на Лужу. 

Воспоминания о неминуемой гибели вернулись к нему, подобно приливу, похоронившему под волнами все его планы и замыслы. Яростные потоки мчались через всю его долгую жизнь, прямо в адское пекло, к Пожирающей души лампе, пробиваясь сквозь его прошлое, смерть и расставания... 

Наконец, он увидел перышко.

Перышко слегка колыхалось на ветру. Губы Тан Чжэня дрогнули, но он не произнес ни слова. 

Порой человеческая жизнь делится лишь на черное и белое, а все яркие цвета в ней подобны распускающимся цветкам канны¹, появляются лишь на миг и сразу же исчезают. 

¹ 昙花一现 (tán huā yī xiàn) — цветы канны появляются на мгновение (обр. в знач.: появиться на мгновение и исчезнуть; кратковременный, преходящий, мимолетный).

В конце концов в глазах Тан Чжэня осталась одна лишь Лужа. И его изначальный дух развеялся как дым. 

Пути Небес неисповедимы. Могли ли люди предсказать такой исход?

Кто знает, возможно, в последний миг своей жизни Тан Чжэню удалось понять эту истину. 

Ли Юню казалось, что все вокруг — просто странный сон. Он и представить себе не мог, что клинок в его руке когда-нибудь запятнается кровью и даже обезглавит великого демона, не имевшего себе равных ни в прошлом, ни в будущем².

² 前无古人，后无来者 (qián wú gǔ rén,hòu wú lái zhě) — в прошлом ― не иметь достойных предшественников, в последующем не знать равных преемников.

На его лице царило выражение ни с чем не сравнимого удивления. Ли Юню казалось, что теперь он может снять свои доспехи³, вернуться домой и больше никогда не брать в руки этот бесполезный⁴ меч. 

³ 卸甲归田 (xièjiǎ guītián) — снять свои доспехи и пойти домой, уйти в отставку с должности.

⁴ 中看不中用 (zhōngkàn bùzhōngyòng) — пригоден только для украшения; одна видимость, существует только для вида.

Пока он пребывал в растерянности, Хань Юань внезапно взревел: 

— Да чтоб ты сдох! Это еще не конец! Что вы застыли, никто не хочет мне помочь?!

Ли Юнь тут же пришел в себя и только теперь вспомнил о беспорядке, учиненном Бянь Сюем.

Крепче перехватив меч, он устремился вниз, заметив, что печать жертвоприношения Бянь Сюя нисколько не ослабела, и темная энергия, оставшаяся после Тан Чжэня, не спешила рассеиваться. 

Лужа тут же развернулась, вновь создав вокруг запрещённой техники огненное кольцо, что позволило обессилевшему Хань Юаню немного расслабиться. 

Выхватив из рукава горсть каких-то снадобий, Ли Юнь совершенно безвозмездно скормил их демоническому дракону, не дав тому даже возразить. Хань Юань едва не задохнулся от такой наглости. Он хотел было закричать на Ли Юня, но так и не смог открыть рот. 

Кратковременная передышка и целебные снадобья привели к тому, что раны Хань Юаня начали постепенно затягиваться. Но, к сожалению, все эти лекарства лечили лишь симптомы, но не саму болезнь. Порой, если Лужа не успевала, ярость жертвенной техники пробивалась сквозь огонь, нанося дракону новые травмы. 

Находясь под давлением запрещенной техники, Хань Юань, наконец, признал, что совершил великое множество преступлений. В этот раз боль напоминала ему удары тысячи мечей. Это сводило с ума. 

Ли Юнь поспешно взмахнул рукой, и уничтоженная Тан Чжэнем армия насекомых тут же вернулась к жизни. Прыгая и метаясь из стороны в сторону, они бросились исследовать местность. Начиная от разрушенного Массива истребителей демонов до вытягивавшего души массива, созданного жертвоприношением Бянь Сюя, перед глазами юноши разом предстали все круги и барьеры. Жертвоприношение свершилось, и вытягивающий души массив тут же стал бесполезен. 

Проигравший мощи массива заклинатель меча Ю Лян нахмурился и произнес: 

— Старший, это не выход. Мне кажется, что даже если мы потратим все наши силы, последствия жертвоприношения трудно будет искоренить.

—  Дядюшка...

Вдруг, откуда-то со стороны послышался слабый стон. Ли Юнь оглянулся и увидел Нянь Дада, придавленного грудой камней. Мальчишка с трудом нашел брешь, чтобы высунуть голову. 

— Я... я, я...

Обеспокоенный Ли Юнь с осторожностью выкопал его, чувствуя, что в будущем обязательно разберется с его учителем. 

Кашляя, Нянь Дада выбрался на свободу и угрюмо пробормотал: 

— Я знаю... недалеко от долины Минмин есть одно место. Там пролегают безлюдные горы, а за ними обрыв в тысячи ли глубиной, на дне обрыва путь в укрытую расщелину. Там отродясь никого не было. 

— Откуда ты знаешь, что там никого нет? — с подозрением осведомился Ли Юнь. 

— Однажды я упал с меча, — ответил Нянь Дада. — Отец отправил на поиски всю долину, но ему понадобилось больше полумесяца, чтобы разыскать меня...

— Хорошо, — отозвался Ли Юнь. — В этот раз твой позор сильно тебе помог. Покажешь дорогу. Вы с Ю Ляном и Лужей поможете Хань Юаню, все остальные, кто не ранен, пойдут со мной. На основе этого вытягивающего души массива мы создадим массив сосредоточения души и перенаправим мощь жертвоприношения в безлюдные горы.

— Поторопитесь! — воскликнул Хань Юань. 

Ли Юнь выхватил меч, взмыл в воздух и закричал:

— Терпи! Ты итак уже сломан надвое. Я замолвлю за тебя словечко перед старшим братом, может быть, он согласится отдать тебе знамя истинного дракона. 

У черного дракона Хань Юаня не было хребта, и он уже давно охотился за этим знаменем. Услышав эти слова, он тут же замолчал и, изо всех сил воздерживаясь от брани, радостно воскликнул: 

— Благодарю тебя, второй брат! Не беспокойся, я смогу продержаться еще с полмесяца, все в порядке! 

От его благодарностей у Ли Юня по спине пробежали мурашки. Он больше не осмеливался оглядываться назад.

Пусть Поглощающая души лампа была уничтожена, но владения внутреннего демона все еще стояли открытыми, окутывая гору Фуяо черным туманом. 

Связанный с печатью главы Янь Чжэнмин отчетливо чувствовал, что сквозь врата, через которые они попали сюда, до сих пор сочилась темная Ци. Он тут же спросил Чэн Цяня: 

— Твое умение «слушать небо и землю» не сказало тебе, как это запечатать?

— Ему незачем мне об этом говорить, — отозвался Чэн Цянь. Юноша убрал Шуанжэнь и посмотрел в сторону павильона Цинъань. — Мы и сами можем догадаться...

Янь Чжэнмин на мгновение опешил, а после понял, что именно Чэн Цянь имел в виду.

— Ты хочешь сказать, что мы должны вернуть этот камень в Башню отсутствия сожалений? — нетерпение Янь Чжэнмина, вызванное появлением владений внутреннего демона и всесильным клинком постепенно спало, заставив юношу вернуться в свое обычное бесхребетное состояние. — Ради него наш предок преодолел сто восемь тысяч ступеней... Ты, должно быть, дразнишь меня. 

Чэн Цянь поднял на него серьезный взгляд.

У Янь Чжэнмина голова пошла кругом: 

— Ты ведь сам видел платформу Башни. В прошлый раз, стоило мне сделать один лишь шаг, как меня едва не сбило с ног. А пройдя сто восемь тысяч шагов я, скорее всего, самолично встречусь с учителем!

В прошлом, Чэн Цянь не стал бы слушать всю эту чушь. Он давно бы уже забрал камень исполнения желаний и ушел. Однако, он и сам не мог сказать, когда именно, но юноша стал понимать, что такое отношение причиняло его брату сильную боль.

Израсходовав на Янь Чжэнмина все свое терпение, Чэн Цянь дождался, пока глава Янь перестанет жаловаться, и спокойно спросил: 

— Ты идешь или нет?

Янь Чжэнмин с тревогой взглянул на окутавший гору черный туман, и у него опустились плечи: 

— Иду...

С этими словами он крепче сжал свой клинок и первым направился к павильону Цинъань.

— Что ж, попробуем полечить военачальника как живую лошадь. Проблем больше, чем решений... Тьфу! 

Он был истощен, во рту стояла горечь, в его сердце стояла горечь, и все это, конечно же, вылилось в оговорку⁵.

⁵ Оригинальная идиома звучит как 死马当作活马医 (sǐmǎ dàngzuò huómǎ yī) — лечить мертвую лошадь как будто она живая, обр. предпринять отчаянную попытку, не сдаваться до последнего. Янь Чжэнмин же произнес ее как 司马当成活马医 (Sīmǎ dàngchéng huó mǎ yī) — где 司马 (Sīmǎ) может означать как имя — Сыма, так и воевода, военачальник; (в оригинальной идиоме 死马 (sǐmǎ) — мертвая лошадь). 

Оказавшись в павильоне Цинъань, он сразу же увидел камень, похожий на озеро со стоячей водой. Внутри камня что-то поблескивало, напоминая мирные «течения». Это было ни с чем не сравнимое зрелище. 

Сияние этих течений напоминало глаза возлюбленного, заставляя всех, кто в них смотрел, невольно тонуть в их глубине. С минуту глядя на камень, Янь Чжэнмин неловко протянул руку.

Но, едва его пальцы коснулись гладкой поверхности, как юноша вспомнил, что «настоящий товар» все это время стоял рядом с ним. В итоге, описав круг, его ладонь неловко приземлилась на плечо Чэн Цяня.  

Приобняв Чэн Цяня за шею, Янь Чжэнмин облегченно выдохнул и произнес:

— Хорошо, что ты здесь.

Однако сам Чэн Цянь не спешил прикасаться к камню. Он принес с собой разрубленное Шуанжэнем Пламя ледяного сердца. Одна половина камня была разбита, а вторая оказалась почти нетронутой. Когда-то Тан Чжэнь отполировал его, и теперь юноша кое-как сумел втиснуть внутрь камень исполнения желаний, на время оградив его от темной энергии. 

— Перестань нести чушь, — отозвался Чэн Цянь, — скорее, открой мне проход в печать главы. 

Осознав, что дело не терпит отлагательств, Янь Чжэнмин поспешно открыл путь во владения внутреннего демона. Но, так и не сумев сдержать негодование, он спросил: 

— А почему на тебя это не действует? 

Держа в руках половину Пламени ледяного сердца, Чэн Цянь перенес свое сознание в печать главы и, не оглядываясь, произнес: 

— Откуда ты знаешь, что на меня это не действует? 

Янь Чжэнмин был ошеломлен. Он тут же шагнул следом и, не удержавшись, задал еще один вопрос: 

— Правда? Как это на тебя действует? Если вся эта чушь не имеет к делу никакого отношения, то и ладно. Но если это имеет какое-то отношение ко мне, ты мог бы хоть иногда показывать что-то, мне было бы приятно... Ты идешь слишком быстро!

— Это чтобы ты немного проветрил свои мозги, — отозвался Чэн Цянь.

В этот раз юноши быстро добрались до Башни отсутствия сожалений. 

Вороний рот Янь Чжэнмина вновь дал о себе знать, однако, он действительно верно уловил суть — проблем было больше, чем решений. 

Эти двое перепробовали бесчисленное множество способов вернуть камень на платформу. Но и изначальный дух, и всевозможные артефакты в итоге потерпели неудачу.

Сто восемь тысяч висевших в пустоте ступеней Башни отсутствия сожалений уходили прямо в небеса, холодно глядя с высоты на все живое на земле. Здесь не было места для легких путей. 

Решив взять инициативу на себя, Чэн Цянь шагнул вперед. Вдруг, изначальный дух покинул его тело. Однако юношу это не остановило. Тогда на них обоих обрушился яростный ветер. 

Барьер изначального духа исчез, и конечности Чэн Цяня стали тяжелыми, словно железные кандалы. Юноше казалось, что он ничем не отличался от обычного смертного. Он тут же выхватил Шуанжэнь, но клинок не отозвался на его зов. Все, что ему оставалось — положиться на собственное тело. Встретившись с атакой яростного ветра, Чэн Цянь почувствовал, как заныло запястье. Если бы не годы упорных тренировок и не своевременное распределение сил, Чэн Цянь давно свалился бы вниз. 

Янь Чжэнмин поспешно поддержал его за талию. 

— Будь осторожен. Как туда забраться? Наш старший наставник, похоже, был тягловым животным. 

Чэн Цянь потер онемевшее запястье и произнес:

— Старший брат, глава, словесно оскорбляя наставников и позоря предков ты нарушаешь устои. Если ты не можешь туда подняться, тогда скажи, что нам делать? 

Что делать?

Первой мыслью Янь Чжэнмина было быстро запечатать этот разлом и оставить проблему в наследство будущим поколениям. Если в будущем в клане появится такой же способный ученик, как Тун Жу, ему придется приложить намного больше усилий. 

Однако он не хотел потерять лицо перед Чэн Цянем. Все эти мысли так и застряли в его сердце, и юноша не рискнул озвучить их. В конце концов, Янь Чжэнмин вздохнул и вместе с Чэн Цянем отправился на платформу Башни отсутствия сожалений. 

Пройдя так около сотни или более шагов, Чэн Цянь почувствовал, что дышать стало намного тяжелее. Он вновь пошевелил запястьем, и его кости скрипнули, будто сломанные. 

Янь Чжэнмин тут же сунул камень ему в руки и одновременно с этим выхватил Шуанжэнь.

— Почему ты не сказал, что у тебя не осталось сил? С этого момента мы будем меняться через каждые сто шагов, и никто из нас не будет кичиться своими способностями⁶. 

⁶ 逞强 (chěngqiáng) — показывать свою силу. кичиться своим влиянием (способностями); бравировать, показывать своё превосходство.

С Пламенем ледяного сердца вес камня исполнения желаний составлял не более ста цзиней⁷. Для совершенствующего это было легче перышка. Но сейчас камень так сильно давил на обессилевшего Чэн Цяня, что юноша даже пошатнулся, и его запястье свело от боли. 

⁷ Китайский фунт; 10 лянов/500 грамм в КНР и Малайзии, 16 лянов/600 грамм в Гонконге, Сингапуре, на Тайване и других территориях); полкилограмма.

Он вскинул голову, взглянул на бесконечную лестницу и криво усмехнулся: 

— Похоже, только вновь став смертным я осознал, насколько мне не хватает навыков. 

Янь Чжэнмин взмахнул мечом, отражая натиск яростного ветра и, найдя время, оглянулся на Чэн Цяня, ответив с теплой улыбкой: 

— Такой красивый молодой господин, даже будь ты смертным, кто позволил бы тебе таскать камни и тяжело работать? 

Сказав это, Янь Чжэнмин не стал дожидаться ответа. Он уже успел вообразить себе невесть что и теперь тешил себя иллюзиями: 

— Если мы теперь смертные, я определенно должен быть богатым земледельцем, а ты… хм… ты, в лучшем случае, потянешь на бедного ученого.  

— Почему это я бедный ученый?... — осведомился Чэн Цянь.

— Ты можешь тратить деньги, но не умеешь их зарабатывать, — уверенно ответил Янь Чжэнмин. — Даже будь у твоей семьи золотые и серебряные горы⁸, ты все равно был бы беспутным сыном. Если ты когда-нибудь разбогатеешь, солнце начнет вставать на западе. А вот я, пожалуй, истинный аристократ, что не признает ни законов, ни порядков. И такому аристократу как я не составило бы труда наткнуться на бедного ученого. Мне даже не пришлось бы беспокоиться, используя свои богатство и власть, я нанял бы кучку прислужников и похитил бы тебя!

⁸ 银山(yínshān) — рит. утварь и деньги из серебряной бумаги (складываются горкой и сжигаются на могиле); а также Горы, богатые богатством и серебром. 

Чэн Цянь ошеломленно замолчал. 

Его невероятно впечатлило самопознание старшего брата. 

— Заполучив тебя, я бы действовал всеми доступными мне способами, угрозами и посулами. Я дал бы тебе лучшее место, дал тебе все, что ты любишь.  Но если бы ты не согласился, я бы угрожал твоим родственникам и друзьям. В конце концов, ты был бы согласен на все. Ты бы сделал все, что потребуется, в любое время. Ты бы посмел меня ослушаться? 

Янь Чжэнмин продолжал в красках описывать свои фантазии, и сведенные на переносице брови Чэн Цяня постепенно разгладились.

Сделав еще один шаг, он коварно улыбнулся и бессовестно сказал:

— Едва ли. 

— О, да, ты с детства был твердолобым упрямцем. Ты притворяешься благовоспитанным, но у тебя характер как у камня из выгребной ямы. Уверен, тебя непросто было бы заполучить. Ох… и что же мне тогда следовало сделать? 

— Попробовал бы соблазнение, кто знает, это может сработать, — ответил Чэн Цянь. 

Вниз сорвался еще один порыв ветра, и очарованный мыслями о «соблазнении» глава Янь тут же пришел в себя. Смутившись, он поспешно блокировал атаку стихии Шуанжэнем и отступил на два шага назад. Однако, его сразу же повело в сторону, да так быстро, что юноша даже не успел пожалеть о своем решении. К счастью, когда Янь Чжэнмин шагнул назад, Чэн Цянь высвободил одну руку, чтобы поймать его. 

После этого Чэн Цянь мягко передал ему камень исполнения желаний и забрал себе Шуанжэнь.

— Сто шагов, пора меняться. 

А потом, немного подумав и весь покрывшись мурашками, он обернулся и добавил:

— Красавец…  

Янь Чжэнмин смущенно потер нос:

— Смеешь приставать к главе семьи? Я так привык к твоим бунтарским выходкам… Ох, ты уже оправился от влияния того странного наследия?

Улыбка исчезла с лица Чэн Цяня. В абсолютной тишине он прошел еще три или пять шагов, сопровождаемый лишь звоном клинка.

Но ровно в тот момент, как Янь Чжэнмин решил, что юноша больше не намерен с ним говорить, Чэн Цянь внезапно произнес: 

— В тайном царстве горы Дасюэшань, чтобы выбраться из-под влияния «души художника», я позаимствовал силу твоего меча и, сломав печать цянькунь, принял это наследие… 

Чэн Цянь снова замолчал. Все последующие слова оказались под запретом. Долго шагая в тишине, он, наконец, вновь заговорил: 

— Мое божественное сознание почти растворилось в нем. 

— В чем? — инстинктивно спросил Янь Чжэнмин. 

Но Чэн Цянь снова ему не ответил. Обеими руками он изо всех сил старался удержать дрожавшую рукоять Шуанжэня. Отразив атаку яростного ветра, юноша ловко развернул меч, очертив в воздухе круг, а после вскинул голову, намереваясь посмотреть на небо, но так ничего и не увидел. 

Вдруг Янь Чжэнмин словно что-то почувствовал. 

Небесные Бедствия никогда не беспокоили Чэн Цяня. Но тогда что именно могло повлиять на его божественное сознание и почти поглотить его изначальный дух?

Умение «слушать небо и землю»… Цянькунь? 

Янь Чжэнмин с удивлением посмотрел на спину юноши. Он тут же вспомнил о звоне колокольчика, который слышал из деревянного меча. Но тогда ему казалось, что он лишь ловит ветер и гоняется за тенью⁹. 

⁹ 捕风捉影 (bǔ fēng zhuō yǐng) — ловить ветер и гоняться за тенью; обр. выдумывать, измышлять, вымышленный, ни на чем не основанный.

— Значит ли это, что умение «слушать небо и землю»… настоящий Путь небес? — прошептал он. 

Однако Чэн Цянь и в этот раз не смог ему ответить. 

Слова «взойти на Небеса» звучали совсем как «вознесение». Но Янь Чжэнмин никогда не слышал в спокойных речах Чэн Цяня ни намека на надежду. Когда они выбрались, Чэн Цянь находился в каком-то трансе. Словно путник, застрявший в гиблом месте и лишившийся рассудка, он никак не мог очнуться от кошмара. 

Он вспомнил слова, которые Хань Мучунь когда-то сказал ему: 

— Разве есть какая-то разница между смертью и вознесением?

Внезапно, в мыслях Янь Чжэнмина родилась странная догадка: а существовало ли вообще это «небесное царство», в которое должны были вознестись совершенствующиеся? 

«Вознестись» — значит «усилиями достичь просветления»¹⁰ и найти «правильный путь», то есть, «достичь Дао». Значит, те, кто достиг Дао, сами создали это царство бессмертных?

¹⁰ 修成正果 (xiūchéng zhèngguǒ) — достичь состояния Будды через последовательные усилия.

Были ли те, кто достиг Дао, праведниками или злодеями? Плели ли они интриги? 

Независимо от клана, первым уроком, который преподавали все учителя, было: Великое Дао невидимо, бесчувственно и безымянно? 

Если человек действительно станет невидимым, бесчувственным и безымянным, его сознание сольется с этим миром. Но останется ли он при этом человеком? Будет ли он помнить о своем «Я»? Будет ли он помнить тех, кого любил и ненавидел при жизни? Будет ли он все еще… живым? 

— На самом деле в мире не существует такой вещи, как бессмертие, верно? — прошептал Янь Чжэнмин. 

Чэн Цянь не произнес ни слова. Вдруг сверху налетело три мощных порыва ветра. Запястье юноши свело от боли, он трижды взмахнул рукой, отразив атаку, и на тыльной стороне его ладоней вздулись синие вены. От всей его фигуры веяло неописуемым чувством опустошенности. 

Для тысяч поколений заклинателей «бессмертие» было словно висевшая перед ними морковка, обрекавшая их на бесконечное одиночество. Они вынуждены были постоянно совершенствоваться, не отлынивая и не соревнуясь со смертными. 

Большинство кланов, таких как долина Минмин, защищали людей, принимали от них подношения и продавали им различные амулеты. В основном, заклинатели и смертные пребывали в мире, не считая тех случаев, когда Поднебесную сотрясали великие катастрофы. 

Такие люди, как Тан Чжэнь, чьи кости пожрала Поглощающая души лампа, по-прежнему не желали мириться с волей небес. 

Даже такой амбициозный человек, как третий принц, отказался от трона ради бессмертия… Но, в конце концов, все они встали на Темный Путь. 

Если бы однажды эти заклинатели узнали, что они так же смертны, как простые люди, и все то, что они так долго искали, было лишь бесплотным отражением в воде, что стало бы с их могуществом, способным призывать ветер и дождь? 

Они славились своими выдающимися способностями, могли перевернуть вверх дном реки и моря, но, оказавшись на краю гибели, они все превращались в стаю муравьев. В мире не было ничего, что могло бы их остановить. Человеческие правители были для них пустым местом… Считались только с сильными, и общество пришло в упадок. Как быстро все вокруг утонуло бы в смраде и туманах? 

Тогда предки десяти великих кланов запечатали эту тайну внутри наследия цянькунь, создали «договор десяти сторон», и вверили его в руки Управления небесных гаданий? 

Янь Чжэнмин не знал, было ли все это лишь его догадками. В любом случае, у него не было никакого способа узнать, правда ли это. 

Чэн Цянь никогда не сможет ему рассказать. 

— Тогда, как тебе удалось освободиться? — внезапно спросил Янь Чжэнмин. 

Яркое сияние Шуанжэня озарило мрачную платформу Башни отсутствия сожалений. Державший клинок Чэн Цянь на мгновение остановился, и, опираясь на меч, медленно оглянулся, пристально посмотрев на Янь Чжэнмина. 

Янь Чжэнмин тут же вспомнил о странном и торжественном «спасибо тебе», сказанном Чэн Цянем на горе Дасюэшань. И его сердце забилось быстрее. 

На тысячу концов десять тысяч нитей¹¹. Излишне было говорить, что в этом бренном мире эти двое оказались неразрывно связаны друг с другом. 

¹¹ 千头万绪 (qiāntóu wànxù) — на тысячу концов десять тысяч нитей (обр. в знач.: крайне запутанный, многосложный)