Вероломство. Часть вторая

Срок Совета Кланов в Башне Золотого Карпа подошёл в мгновение ока.

Резиденции большинства именитых орденов размещались в уединённых местах удивительной красоты, где горы высоки, а реки хрустальны, но Башня Золотого Карпа Ордена Ланьлин Цзинь находилась в наиболее роскошной и преуспевающей части Ланьлина. Главная улица, ведущая к башне, представляла собой выстланную брёвнами тропу для повозок около километра длиной и открывалась лишь для торжественных событий, подобных великим пиршествам или же Советам Кланов. Правила Ордена Ланьлин Цзинь запрещали передвигаться по ней в спешном темпе. По обеим сторонам дороги располагались фрески и барельефы, повествующие о жизни и подвигах прошлых лидеров клана Цзинь и прочих прославленных заклинателей. Во время поездки повозками управляли адепты Ордена Ланьлин Цзинь, и они же объясняли гостям Башни, что изображено на мозаиках.

В их числе присутствовали четыре изображения, посвящённые нынешнему главе Ордена – Цзинь Гуанъяо. Полотнища иллюстрировали его жизненный путь в хронологическом порядке и назывались «обнародование тайных сведений», «убиение», «клятва» и «доброта и строгость». Сценки показывали, как во время Аннигиляции Солнца Цзинь Гуанъяо, действуя под прикрытием в Ордене Цишань Вэнь, передавал союзникам важную информацию, собственноручно ликвидировал главу клана Вэнь, Вэнь Жоханя, побратался с остальными членами Достопочтимой Троицы и достиг положения Верховного Заклинателя. Художник сумел весьма ловко схватить нрав своего натурщика: при беглом осмотре фрески казались самыми обычными, но более внимательный взгляд замечал, что человек, по лицу которого каплями стекала кровь — Цзинь Гуанъяо, наносящий удар в спину, изгибал губы в лёгкой полуулыбке. От этого зрелища у многих волосы становились дыбом.

Сразу после Цзинь Гуанъяо шли фрески Цзинь Цзысюаня. Обычно главы орденов, подчёркивая свою абсолютную власть, намеренно уменьшали количество изображений заклинателей, принадлежавших к тому же поколению, что и они, или же поручали их написание художникам средней руки, чтобы портреты их современников не затмевали самих глав. Окружающие давно привыкли закрывать глаза на подобные действия, понимая всё без слов и выражая молчаливое согласие. Однако Цзинь Цзысюаню неожиданно отводились всё те же четыре полотнища, что и остальным, что ставило его в равное положение с нынешним главой Ордена Цзинь Гуанъяо. С фресок глядел красивый и статный мужчина бодрого и воодушевлённого вида, сквозивший высокомерием и гордыней. Вэй Усянь соскочил с повозки, остановился перед изображениями и некоторое время изучал их глазами. Лань Ванцзи также замер, ожидая его возвращения.

В отдалении послышался голос адепта, приветствующего гостей:

— Орден Лань из Гусу, прошу входить.

Лань Ванцзи произнёс:

— Идём.

Вэй Усянь ничего не ответил, и мужчины направились к башне вместе.

У подножия лестницы, ведущей в Башню Золотого Карпа, находилась широкая, вымощенная камнем площадь, до отказа заполненная людьми. Похоже, что за последние годы резиденция Ордена Ланьлин Цзинь несколько раз расширялась, реконструировалась и обновлялась: излишняя роскошь и расточительность приняли даже бо́льшие масштабы, чем помнил Вэй Усянь. В дальнем конце площади виднелся девятиступенчатый квадратный пьедестал, выточенный из белого мрамора, вершина которого увенчивалась многоярусной крышей, открывающей вид на океан цветущего Сияния средь снегов.

«Сиянием средь снегов» назывался сорт изысканного белого пиона, являвшегося клановым узором Ордена Ланьлин Цзинь. И имя его, и вид были равно прекрасны. Лепестки этого цветка росли в два слоя, и внешние их ряды пенистыми валами накатывали на своих более мелких соседей, обращаясь волнами снегов; внутренние же лепестки, миниатюрные и изящные, обнимали золотистые нити тычинок, подобных звёздам. Если даже один бутон зачаровывал своей красотой, то возможно ли описать великолепие тысяч пионов в буйном цвету?

В площадь вливалось бесчисленное множество дорог. Ордены входили в Башню непрерывным, но упорядоченным потоком.

— Орден Су из Молин, прошу входить.

— Орден Не из Цинхэ, прошу входить.

— Орден Цзян из Юньмэна, прошу входить.

Едва появившись, Цзян Чэн выпустил из своих глаз два отравленных кинжала в их сторону и подошёл к троице, ровным голосом произнеся:

— Цзэу-цзюнь. Ханьгуан-цзюнь.

Лань Сичэнь кивнул в ответ:

— Глава Ордена Цзян.

Оба мужчины лишь следовали этикету, безучастно исполняя обязанности глав Орденов. После пары приветственных фраз, кои надлежало изрекать в подобных ситуациях, Цзян Чэн спросил:

— Ханьгуан-цзюнь, я впервые вижу вас на Совете Кланов, проходящем в Башне Золотого Карпа. Какой интерес привёл вас сегодня?

И Лань Сичэнь, и Лань Ванцзи промолчали, но, к счастью, Цзян Чэн и не ждал ответа. Он уже обратил свой взор на Вэй Усяня, заговорив так, словно в любую секунду способен изрыгнуть меч и вонзить его в последнего:

— Если память меня не подводит, вы оба никогда не брали с собой в странствия никчёмных прихлебателей. Что случилось на этот раз?  Или раз в год и палка стреляет? И кто же сей прославленный заклинатель? Не могли бы вы нас представить?

Внезапно раздался улыбающийся голос:

— Брат, отчего ты не предупредил меня, что Ванцзи тоже придёт?

Хозяин Башни Золотого Карпа – Ляньфан-цзунь, Цзинь Гуанъяо – вышел лично поприветствовать их.

Лань Сичэнь улыбнулся в ответ; Лань Ванцзи молча кивнул, отдавая дань учтивости; Вэй Усянь же внимательно осмотрел Верховного Заклинателя.

Цзинь Гуанъяо появился на свет с весьма выгодной наружностью: кожа его была бела; на лбу красовалась метка цвета киновари; в глазах виднелся резкий контраст между белизной белков и чернотой зрачков; взгляд живой и подвижный, но не легкомысленный и не праздный. В целом, его лицо выглядело аккуратным и умным, достаточно привлекательным и изящным, но, в некоторой степени, хитрым. Слабая тень улыбки всегда различалась в уголках его губ и слегка сведённых кончиках бровей, выдавая в нём человека находчивого и гибкого. Подобной внешности как раз доставало для получения благосклонности у женщин, но не хватало для пробуждения настороженности или неприязни в мужчинах; старики считали его славным, молодёжь – дружелюбным; и если даже кому-то он приходился не по душе, особой ненависти или отвращения они не испытывали — вот почему наружность его называлась «выгодная». Цзинь Гуанъяо являлся обладателем невысокой фигуры, однако свободная манера держаться с лихвой возмещала недостаток роста. На голове Главы Ордена покоился чёрный головной убор отшельника из лёгкой газовой ткани, сам он облачился в парадную мантию Ордена Ланьлин Цзинь с круглым воротником и с цветущим Сиянием средь снегов на груди; талию украшал пояс, сплетённый из девяти колец; на ногах сидели мягкие сапоги, а правая рука слабо сжимала рукоять меча, висевшего на боку – от Цзинь Гуанъяо веяло величием и мощью, с которыми нельзя было не считаться.

Цзинь Лин пришёл вслед за ним, поскольку встретиться с Цзян Чэном один на один не решался. Он спрятался за спину Цзинь Гуанъяо и оттуда пробормотал:

— Дядя.

Цзян Чэн резко ответил:

— Так, значит, ты всё ещё помнишь, что я твой дядя!

Цзинь Лин спешно потеребил Цзинь Гуанъяо за рукав. Тот же, казалось, с рождения обладал мастерством разрешения споров:

— Ох… Глава Ордена Цзян, А-Лин уже давно осознал свои ошибки. Все эти дни он так боялся твоего наказания, что совсем перестал питаться как следует. Безусловно, порой дети чересчур озорничают. Но я знаю, насколько ты обожаешь его. Абсолютно ни к чему проявлять излишнюю строгость.

Цзинь Лин торопливо поддакнул:

— Да-да, дядя может подтвердить! У меня совсем пропал аппетит!

Цзян Чэн хмыкнул:

— Пропал, говоришь? А глядя на твой цветущий вид, и не скажешь, что ты пропускал обеды!

Цзинь Лин вознамерился что-то добавить, но тут вдруг скользнул взглядом по Лань Ванцзи, заметил за его спиной Вэй Усяня и, на мгновение растерявшись, выпалил:

— Зачем ты здесь?!

Вэй Усянь ответил:

— Поесть задарма.

Цзинь Лин рассердился:

— И как у тебя только смелости хватило явиться сюда?! Я же предупреждал…

Цзинь Гуанъяо потрепал Цзинь Лина по макушке, подвинув его обратно себе за спину, и улыбнулся:

— Что ж, быть посему. Раз уж ты пришёл, то стал нашим гостем. Не знаю, как с остальным, но еды в Башне Золотого Карпа точно предостаточно. — Затем обратился к Лань Сичэню: — Брат, прошу, устраивайся поудобнее. А я пока поприветствую остальных и заодно распоряжусь, чтобы для Ванцзи тоже приготовили место.

Лань Сичэнь кивнул:

— Нет нужды утруждать себя.

Цзинь Гуанъяо ответил:

— Разве подобное может быть в тягость? Брат, пока ты в моём доме, тебе не следует излишне стеснять себя рамками этикета. Правда, не стоит.

Цзинь Гуанъяо запоминал имя, титул, возраст и внешность человека, встретив его лишь единожды в своей жизни, и даже спустя многие годы мог безошибочно обратиться к нему и согреть вниманием и заботой, произнеся ласковые и участливые слова. Если же он видел кого-то больше двух раз, то прочно сохранял в памяти все пристрастия и антипатии человека, поэтому был способен угодить каждому, удовлетворяя любые прихоти гостя. Сегодня Лань Ванцзи прибыл на Совет Кланов без предварительного уведомления, поэтому Цзинь Гуанъяо не подготовил для него стол и теперь спешил исправить эту оплошность.

Войдя в Сияющую Залу, гости прошествовали по мягкому красному ковру. По обеим сторонам палат располагались длинные столы из сандалового дерева, у которых, радушно улыбаясь, стояли привлекательные молодые служанки, увешанные кольцами, браслетами и подвесками из нефрита. Их фигуры, все как одна, с полными грудями и осиной талией, услаждали взор и почтительными позами подчёркивали торжественность обстановки. При виде красивых женщин Вэй Усяню никогда не удавалось удержаться и не полюбоваться на них чуточку подольше. Вот и сейчас, усевшись на место, он ласково улыбнулся служанке, наливающей ему вина:

— Премного благодарен.

Женщина, словно испугавшись, украдкой глянула на него, захлопала ресницами и, спешно отведя глаза, удалилась. Поначалу Вэй Усянь счёл подобное чудным, но затем покрутил головой по сторонам и понял, что не одна лишь горничная одаривала его необычным взором: большая часть адептов Ордена Ланьлин Цзинь с такими же странными выражениями лиц наблюдала за его действиями.

Вэй Усянь слегка подзабыл, что находился в Башне Золотого Карпа, где Мо Сюаньюй приставал с ухаживаниями к кому-то из своего Ордена, за что его и выгнали с позором. Никто и подумать не мог, что он столь нагло вернётся, да ещё и занимая видное положение в обществе, будто совсем не ведал стыда. Он даже протиснулся за столы для высокопоставленных гостей, заняв место подле Двух Нефритов клана Лань…

Вэй Усянь склонился к Лань Ванцзи:

— Ханьгуан-цзюнь, Ханьгуан-цзюнь.

Лань Ванцзи отозвался:

— Что?

Вэй Усянь продолжил:

— Не бросай меня. Здесь явно полно людей, знакомых с Мо Сюаньюем. Если кому-то взбредёт в голову удариться в воспоминания о былых временах, мне придётся прикинуться дурачком и начать городить околесицу. Прошу, не оскорбляйся, если, в конце концов, я опозорюсь по полной.

Лань Ванцзи взглянул на него и равнодушно произнёс:

— Только не задевай никого намеренно.

В этот момент в Залу вошёл Цзинь Гуанъяо рука об руку с женщиной в роскошном облачении, державшейся весьма строго и степенно, но на лице которой, тем не менее, проступали некоторые наивность и неискушённость: даже её очаровательная наружность казалась слегка ребяческой. Это была законная жена Цзинь Гуанъяо и хозяйка Башни Золотого Карпа – Цинь Су.

Эти двое вот уже много лет олицетворяли собой все любящие пары заклинателей, относящиеся друг к другу с безмерным уважением. Все знали, что Цинь Су происходила из Ордена Лаолинь Цинь, подначального Ордену Ланьлинь Цзинь. Цинь Цанъе, глава Ордена Лаолин Цинь, являлся преданным вассалом Цзинь Гуаншаня, служащим ему многие годы. Несмотря на то, что Цзинь Гуанъяо приходился последнему сыном, он и Цинь Су изначально не составляли слишком удачной партии из-за общественного положения его матери. Но во время Аннигиляции Солнца Цзинь Гуанъяо пришёл Цинь Су на помощь, и та, влюбившись в него всем сердцем, долгое время настаивала на свадьбе. В конце концов, эта романтичная история закончилась счастливым браком. И Цзинь Гуанъяо не обманул ожиданий Цинь Су: занимая видный пост Верховного Заклинателя, он, однако, ничем не походил на своего отца; никогда не брал себе наложниц, и уж тем более, никогда не заводил связей с другими женщинами, чему по-настоящему завидовали жёны многих глав Орденов. Вэй Усянь, видя, как Цзинь Гуанъяо держит супругу за руку, заключил, что людская молва в этом случае не ошибалась. Лицо мужчины светилось нежностью и заботой, словно он беспокоился, что Цинь Су может случайно споткнуться на нефритовых ступенях.

Когда хозяева устроились во главе стола, пиршество торжественно объявили открытым. На следующем по высоте статуса месте сидел Цзинь Лин, и когда его блуждающий взгляд натыкался на Вэй Усяня, то тут же свирепел. Сам же Вэй Усянь за всю свою жизнь привык к пристальному вниманию других и как ни в чём не бывало ел и пил, слушал тосты, болтал и хихикал. В тот вечер в Сияющей Зале все повеселились на славу.

Обед завершился лишь после захода солнца, а завтрашним утром начинался сам Совет. Толпа постепенно перетекла в гостиную, сбилась в кучки по два-три человека и, ведомая адептами Ордена, разошлась по приготовленным для них покоям. Лань Сичэнь казался немного обеспокоенным и потерянным, поэтому Цзинь Гуанъяо явно вознамерился расспросить о его печалях. Однако едва он окликнул Лань Сичэня, произнеся «брат», как другой мужчина налетел на него с завываниями:

— Брат!!!

От удара Цзинь Гуанъяо чуть не попятился назад. Он торопливо поправил головной убор и спросил:

— Хуайсан, в чём дело? Давай для начала успокоимся.

Лишь один глава мог вести себя столь неподобающим образом – глава Ордена Цинхэ Не Незнайка. А хмельной Незнайка, безусловно, вёл себя ещё более неподобающим образом. Раскрасневшись донельзя, он мёртвой хваткой вцепился в Цзинь Гуанъяо:

— О, брат! Как же мне быть! Ты можешь помочь мне? Обещаю, это в последний раз!!!

Цзинь Гуанъяо удивился:

— Разве с трудностями, с которыми ты столкнулся в прошлый раз, не справились люди, что я послал к тебе?

Не Хуайсан зарыдал:

— Те трудности уже разрешились, но на смену им пришли новые! Брат, как же мне быть?! Я больше не хочу жить на этом свете!

Поняв, что парой слов тут определённо не обойдётся, Цзинь Гуанъяо обратился к Цинь Су:

— А-Су, иди вперёд. Хуайсан, давай где-нибудь присядем и всё обсудим. Не спеши так…

Придерживая Не Хуайсана под руку, он направился к выходу, а когда на шум подошёл Лань Сичэнь, хмельной Не Хуайсан также потащил за собой и его.

Цинь Су поприветствовала Лань Ванцзи:

— Ханьгуан-цзюнь, похоже, что вы не посещали Совет Кланов в Ланьлине уже многие годы. Я приношу свои искренние извинения, если приём оказался ненадлежащим.

Голос её звучал мягко и как нельзя лучше подходил столь нежной красавице. Лань Ванцзи кивнул, выражая своё почтение. Затем Цинь Су перевела глаза на Вэй Усяня и после секундного замешательства прошептала:

— А сейчас прошу меня простить. С этими словами она удалилась вместе со своей служанкой.

Вэй Усянь удивился:

— Все в Башне Золотого Карпа кидают на меня столь странные взгляды. Что же всё-таки Мо Сюаньюй натворил? Прилюдно показывал свою любовь, притом раздевшись догола? Здесь определённо произошло нечто совершенно невероятное, и адепты Ордена Ланьлин Цзинь явно не сталкивались с подобным раньше.

Лань Ванцзи лишь качал головой, слушая вздор Вэй Усяня. Тот продолжил:

— Хочу спросить кое у кого об этом. Ханьгуан-цзюнь, не мог бы ты помочь мне и присмотреть за Цзян Чэном? Будет лучше, если он не отправится по моему следу. А если всё же отправится, не мог бы ты малость задержать его?

Лань Ванцзи ответил:

— Не уходи далеко.

Вэй Усянь сказал:

— Ага. Но если вдруг уйду – встретимся вечером в нашей комнате.

Он пробежал глазами по всей Сияющей Зале, но так и не смог найти того, кого надеялся. Изумившись про себя, Вэй Усянь покинул Лань Ванцзи и продолжил поиски. Когда он проходил небольшую беседку, со стороны сада камней неожиданно возник человек и окликнул его:

— Эй!

Вэй Усянь подумал: «Ага! А вот и ты!»

Он обернулся и тонким голосом возмутился:

— Что это ещё за «эй?» Как неприлично! Я-то считал, что мы с тобой расстались сердечными друзьями. Но сейчас мы встретились вновь, а ты чёрств, как всегда. Теперь я в печали.

Цзинь Лина передёрнуло всем телом:

— Заткнись уже, наконец! Где ты тут видишь «сердечного друга»?! Я же предупреждал, чтобы ты не путался с адептами моих орденов! Зачем ты вернулся?!

Вэй Усянь ответил:

— Положа руку на сердце, я клянусь, что всё это время был Ханьгуан-цзюню достойным спутником. Я уже практически готов вручить ему верёвку и позволить привязать себя к его телу. Разве ты видел, чтобы я путался с адептами твоих орденов? Или ты про своего дядю? Так он сам ко мне лезет, понятно?

Цзинь Лин пришёл в ярость:

— Уйди с глаз долой! Мой дядя лезет к тебе лишь с подозрениями, так что хватит нести чушь. Думаешь, я не понял, что ты всё ещё лелеешь надежды и по-прежнему пытаешься…

Внезапно со всех сторон раздались громкие мальчишеские голоса, и из сада один за другим выскочили около полудюжины юношей в одеждах Ордена Ланьлин Цзинь. Цзинь Лин тут же замолчал.

Юноши неспешно окружили их. Ученик, верховодивший остальными, был примерно одного возраста с Цзинь Лином, но более крепкого телосложения:

— А я уж решил, что обознался. Но это и правда он.

Вэй Усянь показал на себя:

— Я?

Юноша сказал:

— А кто же ещё, кроме тебя! Мо Сюаньюй, у тебя хватило совести заявиться сюда?!

Цзинь Лин нахмурился:

— Цзинь Чань, чего тебе? Это тебя не касается.

Вэй Усянь подумал: «Ага, похоже, это дети из поколения Цзинь Лина». И судя по положению дел в данный момент, они явно не состояли с Цзинь Лином в приятельских отношениях.

Цзинь Чань возразил:

— Может быть, меня это и не касается, но тогда и тебя тоже. Так что не мешай.

Едва он закончил говорить, три или четыре юноши приблизились к ним, словно намереваясь схватить Вэй Усяня. Цзинь Лин сделал шаг в сторону и закрыл его своей спиной:

— Не бесчинствуй!

Цзинь Чань спросил:

— При чём тут «бесчинство»? Я лишь хочу преподать урок одному недостойному адепту нашего Ордена, только и всего.

Цзинь Лин язвительно усмехнулся:

— Очнись уже! Его прогнали взашей сто лет назад! Он уже давным-давно не адепт нашего Ордена, что бы ты там себе ни напридумывал.

Цзинь Чань хмыкнул в ответ:

— И что с того?

Это «и что с того» звучало с такой твёрдой убеждённостью в правоте своих деяний, что Вэй Усянь на несколько секунд онемел от удивления. Цзинь Лин же ответил:

— А то. Ты забыл, с кем он сегодня пришёл? Собрался преподать ему урок? Так, может быть, сначала спросишь у Ханьгуан-цзюня?

Услышав титул «Ханьгуан-цзюнь», юноши заметно оробели. Лань Ванцзи здесь не присутствовал, но всё же никто не осмелился заявить, будто Ханьгуан-цзюнь им совсем не страшен. Немного помолчав, Цзинь Чань добавил:

— Кстати, Цзинь Лин, а ты ведь тоже раньше его ненавидел? Почему же сейчас всё иначе?

Цзинь Лин ответил:

— Ты ещё не устал трепать языком? Тебе ли не всё равно, ненавижу я его или нет?

Цзинь Чань спросил:

— Этот человек без зазрения совести приставал к Ляньфан-цзуню, а ты встаёшь на его защиту?

Вэй Усянь замер, словно громом поражённый.

Он приставал к кому? К Ляньфан-цзуню? К тому самому Ляньфан-цзуню? К Цзинь Гуанъяо?

Вэй Усянь ни за что в жизни не поверил бы, что тем, к кому приставал Мо Сюаньюй, окажется Ляньфан-цзунь, Цзинь Гуанъяо!

Пока он пытался справиться с потрясением, Цзинь Чань и Цзинь Лин перекинулись ещё парой фраз и в итоге оба созрели для драки. Противники и до этого не питали друг к другу симпатий, поэтому огонёк вражды разгорелся в мгновение ока. Цзинь Лин бросил:

— Если хочешь драки, так ты её получишь! Думаешь, я боюсь вас?

Один из юношей воскликнул:

— Ну давай! Да только он всё равно позовёт на помощь свою собаку!

Цзинь Лин и в самом деле намеревался свистнуть, но, услышав его слова, стиснул зубы и проревел:

— Я поколочу вас и без Феи!!!

И хотя голос его сочился уверенностью в собственных силах, два кулака едва ли можно было считать равными четырём рукам. В потасовке его силы постепенно сходили на нет; Цзинь Лин явно проигрывал и уступал позиции, волей-неволей прижимаясь к Вэй Усяню. Заметив, что тот по-прежнему стоял на месте, он гневно выкрикнул:

— Почему ты ещё здесь?!

Тут Вэй Усянь неожиданно схватил его за руку, и не успел Цзинь Лин заголосить, как вдруг почувствовал непреодолимую силу, вошедшую в его запястье. Он невольно рухнул на землю и яростно завопил:

— Ты смерти захотел?!

Видя, что Вэй Усянь внезапно уложил на спину Цзинь Лина, защищавшего его, Цзинь Чань и остальные на секунду остолбенели. Вэй Усянь же спросил:

— Понял?

Цзинь Лин тоже растерялся:

— Что?

Вэй Усянь снова надавил на точку на его запястье:

— Теперь запомнил?

Страдая от тупой боли, распространившейся от руки на всё тело, Цзинь Лин вновь не сдержался от крика, однако перед глазами у него стояло стремительное и неуловимое движение Вэй Усяня. Тот повторил:

— И ещё раз для закрепления. Смотри внимательно.

В этот момент к нему как раз подбежал один из юношей. Заложив одну руку за спину, второй Вэй Усянь поймал его за запястье и с быстротой молнии завалил ученика на пол. Тогда Цзинь Лину наконец всё стало ясно как день, а ноющая область на его руке подсказала, в какую акупунктурную точку направлять светлую энергию. Он воспрянул духом и бодро вскочил на ноги:

— Понял!

Ситуация вмиг обратилась в его пользу, и вскоре сад наполнился удручёнными криками юношей. В конце концов Цзинь Чань сердито пробурчал:

— Цзинь Лин, погоди у меня!

Юноши обратились в бегство, сыпля злобными ругательствами на ходу, а Цзинь Лин что есть мочи хохотал им вслед. Когда же его смех несколько затих, Вэй Усянь подал голос:

— Ты такой довольный. В первый раз выигрываешь в драке?

Цзинь Лин сплюнул:

— Я всегда побеждаю один на один. Но этот Цзинь Чань вечно притаскивает с собой кучу помощников. Он уже давно потерял последние остатки совести.

Вэй Усянь вознамерился сказать, что Цзинь Лин тоже мог бы найти себе тех, кто придёт ему на выручку, ведь потасовки не всегда происходят один на один, и порой численный перевес может оказаться решающим обстоятельством. Но тут он вдруг вспомнил, что Цзинь Лин всегда и везде отправлялся в одиночестве, и сверстники из его Ордена никогда не сопровождали его. Похоже, Цзинь Лину просто-напросто негде было взять помощников, поэтому Вэй Усянь решил промолчать.

Цзинь Лин спросил:

— Эй, а откуда ты знаешь этот приём?

Вэй Усянь без тени смущения свалил всё на Лань Ванцзи:

— Ханьгуан-цзюнь научил меня.

Цзинь Лин нисколько не усомнился в его словах, ведь всё-таки он уже видел лобную ленту Лань Ванцзи, повязанную вокруг запястий Вэй Усяня. Юноша неуверенно пробормотал:

— Он тебя даже такому учит?

Вэй Усянь ответил:

— Конечно, учит. Но на самом деле это лишь небольшой трюк, только и всего. Ты пустил его в ход впервые, и противники тоже никогда раньше не видели ничего похожего, поэтому всё прошло как нельзя гладко. Но если ты будешь использовать это движение снова и снова, то со временем они сообразят, в чём дело. В следующий раз уже могут возникнуть трудности. Ну что, хочешь, научу тебя ещё парочке приёмов?

Цзинь Лин окинул его взглядом и невольно спросил:

— Почему ты так ведёшь себя? Мой младший дядя всегда советовал мне прямо противоположное, но ты же, наоборот, подначиваешь.

Вэй Усянь удивился:

— Советовал прямо противоположное? Не лезть в драки и стараться ладить со всеми подряд?

Цзинь Лин ответил:

— Вроде того.

Вэй Усянь сказал:

— Не слушай его. Вот что я тебе скажу: став старше, ты можешь с удивлением обнаружить, что хочешь поколотить всё больше и больше народу, однако тогда тебе уже придётся волей-неволей сдерживаться и стараться ладить со всеми подряд. Поэтому сейчас, пока ты ещё юн, повеселись как следует и поколоти всех, кого вздумаешь. К тому же, если в молодые годы не ввязаться в несколько грандиозных драк, то жизнь твоя не будет полной.

По лицу Цзинь Лина пробежала предательская тень надежды, но ответил он весьма презрительным тоном:

— Хватит нести вздор. Дядя желает мне только хорошего.

Внезапно в голову ему пришла мысль, что прошлый Мо Сюаньюй относился к Цзинь Гуанъяо словно к божеству и ни за что не стал бы оспаривать его слова. Но сейчас, тем не менее, Мо Сюаньюй сказал: «Не слушай его». Неужели он и впрямь больше не таит никаких неподобающих мыслей касательно Цзинь Гуанъяо?

Заметив выражение лица Цзинь Лина, Вэй Усянь догадался, о чём тот размышлял, и со всей прямотой изрёк:

— Кажется, скрывать от тебя подобное нет никакого смысла. Да-да, я действительно страстно влюбился в кое-кого другого.

Цзинь Лин:

— …

Вэй Усянь горячо затараторил: 

— За всё то время, что я отсутствовал, у меня появилась возможность серьёзно и обстоятельно подумать. И в итоге я пришёл к выводу, что Ляньфан-цзунь вовсе не из тех мужчин, что мне нравятся, да и вообще, мы друг другу не подходим.

Цзинь Лин сделал шаг назад.

Вэй Усянь продолжил:

— Раньше я и сам не мог разобраться, чего же жаждет моё сердце, но встретив Ханьгуан-цзюня, я окончательно определился, — он сделал глубокий вдох и единым махом выпалил: — Покинуть его уже не в моих силах. Теперь мне никто не нужен, кроме Ханьгуан-цзюня… Стой, почему ты убегаешь? Я ещё не закончил! Цзинь Лин! Цзинь Лин!

Цзинь Лин развернулся и рванул в противоположном направлении. Вэй Усянь пару раз крикнул ему вслед, но тот даже не оглянулся. Он остался весьма довольным собой, подумав, что с этого момента Цзинь Лин наверняка перестанет подозревать, что Мо Сюаньюй по-прежнему строит на Цзинь Гуанъяо тайные и предосудительные планы. Однако обернувшись, он увидел человека в белоснежных одеждах, замершего в пятне лунного света. В трёх метрах от него стоял Лань Ванцзи и, не дрогнув ни единым мускулом, смотрел прямо на Вэй Усяня.

Вэй Усянь:

— …

Если бы сейчас были самые первые деньки после его возращения в этот мир, Вэй Усянь мог бы ляпнуть в присутствии Лань Ванцзи нечто в десять раз более неловкое, не моргнув и глазом. Но тут вдруг, стоя под пристальным взором Лань Ванцзи, Вэй Усянь и в самом деле ощутил слабый приступ стыдливости – чувство, незнакомое ему за обе жизни.

Вэй Усянь спешно подавил столь уникальный для него прилив совестливости и, подойдя к Лань Ванцзи, заговорил, словно ему все было нипочём:

— Ханьгуан-цзюнь, а вот и ты! Кстати, а ты знал, что Мо Сюаньюя выставили из Башни Золотого Карпа, потому что он приставал к Цзинь Гуанъяо? Теперь понятно, отчего все провожают меня такими странными взглядами!

Лань Ванцзи ничего не ответил, а лишь повернулся и пошёл подле Вэй Усяня. Тот продолжил:

— Разумеется, и ты, и Цзэу-цзюнь оставались в неведении касательно всех обстоятельств. Вы ведь не знали даже о его существовании. Кроме того, похоже, что Орден Ланьлин Цзинь приложил немало усилий для сокрытия всей истории, и теперь ясно почему. Всё-таки Мо Сюаньюй был одной крови с главой Ордена, и если Цзинь Гуаншань и впрямь не желал себе подобного потомка, то с самого начала не стал бы забирать его в Башню Золотого Карпа. Когда же дело дошло до преследования соучеников, его сына максимум бы побранили, но никак не вышвырнули вон. Но так уж получилось, что он приставал с ухаживаниями к Цзинь Гуанъяо, и это в корне меняло дело. Цзинь Гуанъяо ведь не просто Ляньфан-цзунь, он ещё и единокровный брат Мо Сюаньюя. В итоге всё вылилось…

В итоге всё вылилось в колоссальный скандал, и дело пришлось полностью замять. Очевидно, что Ляньфан-цзунь оказался вне досягаемости, поэтому все шишки посыпались на Мо Сюаньюя, которого спешно изгнали из Башни Золотого Карпа.

Вэй Усянь припомнил, что когда он и Цзинь Гуанъяо встретились на площади, тот держался как ни в чём не бывало и радушно приветствовал их, словно никогда и не знал Мо Сюаньюя. Теперь же, узнав подоплёку всей истории, Вэй Усянь даже невольно восхитился его умениям. А вот Цзинь Лин, напротив, совсем не умел скрывать своих истинных чувств, и причиной, по которой он испытывал к Мо Сюаньюю столь стойкое отвращение, являлась не одна лишь неприязнь к обрезанным рукавам, но, в гораздо большей степени, то, что Мо Сюаньюй домогался его собственного дяди.

Подумав о Цзинь Лине, Вэй Усянь тихо вздохнул. Лань Ванцзи спросил:

— Что такое?

Вэй Усянь ответил:

— Ханьгуан-цзюнь, а ты заметил, что Цзинь Лин каждый раз отправляется на ночную охоту в одиночестве? Только не говори мне, что Цзян Чэн всегда сопровождает его, родной дядя не считается. Ему ведь где-то около пятнадцати, но я ни разу не видел его в обществе сверстников. Вот мы с тобой в юношестве… —Кончики бровей Лань Ванцзи слегка поползли верх, и Вэй Усянь быстро поправился: — Ладно, ладно. Я. Только я. Так вот, разве я в юношестве был таким же?

Лань Ванцзи равнодушно ответил:

— Ты – это ты. Отнюдь не все тебе подобны.

Вэй Усянь продолжил:

— Но всё же дети любят оживлённое веселье и многолюдные гуляния? Ханьгуан-цзюнь, как думаешь, Цзинь Лин и впрямь настолько неуживчивый, что не может завести друзей в своём Ордене? Не знаю, что насчёт Ордена Юньмэн Цзян, но, по-моему, в Ордене Ланьлин Цзинь ни один ученик явно не хочет водиться с ним, а с парой из них он только что подрался. Неужели у Цзинь Гуанъяо нет ни сына, ни дочери, ни хоть кого-то, подходящего ему по возрасту, кого-то, с кем Цзинь Лин сумел бы сблизиться?

Лань Ванцзи ответил:

— У Цзинь Гуанъяо был сын, но его лишили жизни в юном возрасте.

Вэй Усянь удивился:

— Но ведь речь идёт о молодом хозяине Башни Золотого Карпа. Как же его могли лишить жизни?

Лань Ванцзи ответил:

— Смотровые башни.

Вэй Усянь спросил:

— Что случилось?

Задумав возведение смотровых башен, Цзинь Гуанъяо не только столкнулся с немалым количеством скептиков, но и вызвал недовольство целого ряда Орденов. Один из глав подобных упорствующих Орденов, окончательно и бесповоротно проиграв в прениях, пришёл в неописуемую ярость и убил единственного сына Цзинь Гуанъо и Цинь Су – мальчика, горячо и нежно обожаемого родителями и обладавшего послушным и кротким нравом. От горя Цзинь Гуанъяо истребил весь Орден, отомстив за своего ребёнка; скорбь же Цинь Су не угасла и по сей день. С тех пор она больше не могла иметь детей.

Немного помолчав, Вэй Усянь произнёс:

— Цзинь Лин со своим характером оскорбляет людей, едва раскрыв рот, и ворошит осиное гнездо, едва пошевелив рукой. Цзинъи из твоего Ордена называет его «юной госпожой», что, кстати, весьма и весьма верно подмечено. Сколько раз он уже попадал в различные передряги, и если бы мы с тобой не оберегали его, он давно бы испустил дух. Цзян Чэн определённо не из тех, кто разбирается в воспитании детей. А Цзинь Гуанъяо…

Вспомнив, для чего они прибыли в Башню Золотого Карпа, Вэй Усянь испытал острый приступ головной боли и надавил пальцами на виски. Лань Ванцзи же смотрел на него спокойно, как обычно. Он никогда не произносил слов утешения, но зато всегда внимательно слушал и отвечал на любые вопросы Вэй Усяня. Тот вздохнул:

— Ладно, пойдём обратно.

Мужчины вернулись в гостевые покои, подготовленные для них адептами Ордена Ланьлин Цзинь. Комната оказалась чрезвычайно просторной и богато украшенной. На столе стоял изысканный набор винных чаш, изготовленных из лощённого белого фарфора. Вэй Усянь присел рядом и залюбовался им, до самой ночи предаваясь этому занятию.

Тем же вечером он порылся в ящиках, отыскал пару ножниц и пачку бумаги, пару раз чикнул и вырезал бумажного человечка высотой с палец взрослого мужчины, с круглой головой и крайне широкими рукавами, напоминающими крылья бабочки. Затем Вэй Усянь взял со стола кисть, сделал несколько широких мазков, и, отхлебнув из винной чаши, рухнул на кровать. Бумажный же человечек, напротив, внезапно встрепенулся, затрясся всем телом, и, размахивая рукавами, словно крыльями, поднялся в воздух. Фигурка проворно спланировала по комнате и приземлилась на плечо Лань Ванцзи.

Лань Ванцзи повернул голову и посмотрел на человечка. Тот, не теряя времени даром, рванул к его щеке и полез наверх; добрался до лобной ленты и принялся играться с нею, словно повязка настолько приглянулась ему, что он отказывался выпускать её из рук. Лань Ванцзи позволил человечку немного подёргать и покрутить свою ленту, а после протянул руку, намереваясь снять его, но бумажная фигурка торопливо съехала вниз, при этом случайно или же намеренно, врезалась головой в губы Лань Ванцзи.

Тот на секунду замер, а затем наконец изловил человечка двумя пальцами:

— Не разыгрывайся чересчур.

Человечек в ответ нетуго обмотался вокруг его тонкого и длинного пальца.

Лань Ванцзи предостерёг:

— Будь крайне осторожен.

Бумажный человечек кивнул, взмахнул крыльями и спикировал на пол. Распластавшись по земле, он проскользнул сквозь дверную щель и тайком выбрался из гостевой комнаты.

Башня Золотого Карпа тщательно охранялась, и, разумеется, человеку в свою натуральную величину ни за что не удалось бы свободно разгуливать вокруг. Однако, к счастью, Вэй Усянь когда-то давно разучил один из приёмов тёмного искусства – бумажное воплощение.

Несмотря на всю свою полезность, метод этот обладал достаточным количеством «но». Во-первых, время пребывания в форме бумажной фигурки строго ограничивалось, а во-вторых, человечек должен был вернуться к своему физическому телу в первоначальном виде, ни малейшая помятость не допускалась. Если же фигурка рвалась или портилась каким-либо образом, душа заклинателя получала ровно такие же повреждения – от года в бессознательном состоянии до безумия на всю оставшуюся жизнь. Прибегнувшему к этому способу и в самом деле следовало быть крайне осторожным.

Вэй Усянь, вселившийся в тело бумажного человечка, порой цеплялся и «ехал» на полах одежд проходивших мимо заклинателей, порой расплющивался и нырял в щели закрытых дверей, а порой расправлял рукава и, притворяясь использованным клочком бумаги, обозревал окружение сверху, словно мотылёк, порхающий в ночном небе. Внезапно он услышал неясный плач, доносившийся снизу. Немного спустившись, он разглядел одну из резиденций Цзинь Гуанъяо — Цветущий Сад.

Вэй Усянь залетел под карниз и увидел трёх мужчин, сидящих в гостиной: Не Хуайсан, схватив одной рукой Лань Сичэня, а второй – Цзинь Гуанъяо, бормотал бессвязные пьяные речи, причитая неизвестно о чём. За гостиной располагался рабочий кабинет, и, убедившись, что сейчас он пустовал, Вэй Усянь направился туда. Здесь на столе лежали ворохи чертежей, помеченных красной тушью, а на стенах висели четыре пейзажа, изображающие времена года: весну, лето, осень и зиму. Поначалу Вэй Усянь не намеревался заострять на них внимание, но, окинув картины взглядом, невольно восхитился мастерству художника. И мазки, и выбранные цвета казались совершенно ненавязчивыми и неброскими, но изображения целиком поражали своим размахом: живописец запечатлел лишь по одной сцене на каждом листе бумаги, однако каждая из них словно простиралась на долгие километры вперёд. Вэй Усянь подумал, что подобные способности едва ли не равнялись способностям Лань Сичэня, и не удержался от ещё одного взгляда. Тогда он, наконец, сообразил, что художником всех четырёх картин и в самом деле оказался Лань Сичэнь.

Упорхнув из Цветущего Сада, Вэй Усянь заметил в отдалении помпезный дворец о пяти гребнях с крышей, покрытой сверкающей черепицей, и тридцатью двумя золотистыми колоннами, подпирающими здание с наружной стороны – зрелище, заставляющее застыть в восторге. Похоже, это была одна из самых охраняемых частей Башни Золотого Карпа, внутренние покои всех глав Ордена Ланьлин Цзинь – Благоуханный Дворец.

Помимо патрулирующих двор заклинателей, одетых в облачения с Сиянием Средь Снегов на груди, Вэй Усянь также ощутил присутствие и несчётного количества воинов, рассредоточенных по всему периметру, как на земле, так и в небе. Подлетев к основанию колонны, украшенной всё тем же ажурным пионом, он немного отдохнул, позволив себе небольшую передышку, а затем проскользнул в дверную щель.

В отличие от Цветущего Сада, Благоуханный Дворец представлял собой типичное строение Башни Золотого Карпа: повсюду виднелись резные балки и расписные стропила, придавая зданию поистине императорский вид. Внутри дворца лёгкие газовые драпировки многослойными каскадами ниспадали до земли, а курильницы для благовоний в форме мифических зверей испускали ароматические дымки. Вопиющая роскошь и шик внутренних покоев, помимо всего прочего, навевали также сладковатое и тягучее чувство упадка и морального разложения.

Сейчас Цзинь Гуанъяо находился в Цветущем Саду вместе с Лань Сичэнем и Не ХуайСаном, а значит, Благоуханный Дворец временно остался без хозяина, что давало Вэй Усяню возможность тщательно исследовать его. Бумажный человечек отправился в полёт по зданию, разыскивая всё, что могло бы вызвать подозрение. Внезапно на одном из столов Вэй Усянь увидел агатовое пресс-папье, под которым покоился конверт.

Конверт оказался уже открытым и неподписанным, без каких-либо гербов или иных опознавательных знаков, но, судя по толщине свёртка, в нём определённо что-то лежало. Вэй Усянь, хлопая рукавами, приземлился на стол, намереваясь заглянуть внутрь, однако, как он ни старался и ни тянул его на себя, вцепившись «руками» в край листа, письмо оставалось на месте.

Нынешнее тело Вэй Усяня целиком состояло из бумаги и почти ничего не весило. Он при всём желании не мог сдвинуть тяжёлое пресс-папье.

Вэй Усянь пару раз обошёл его, попробовал спихнуть пресс ногами, затем опять руками, лягался и брыкался, но письмо отказывалось поддаваться. Признав временное поражение, человечек решил пока оставить его в покое и продолжить поиски прочих внушающих недоверие предметов, но тут вдруг боковая дверь внутренних покоев слегка приоткрылась.

Встревоженный Вэй Усянь проворно соскочил вниз и замер, прилипнув ко внутренней стороне столешницы.

В комнату вошла Цинь Су, и Вэй Усянь догадался, что дворец вовсе не пустовал, просто его госпожа тихо сидела в своих покоях.

В появлении хозяйки Башни Золотого Карпа в Благоуханном Дворце не нашлось ничего необычного, но состояние самой Цинь Су было крайне далеко от нормального. Лицо её выглядело белее снега, словно вся кровь разом отхлынула от него, а фигура ощутимо пошатывалась, будто она получила удар чем-то тяжёлым и только что очнулась от беспамятства, рискуя в любую минуту вновь провалиться в забытье.

Вэй Усянь подумал: «Что случилось? Она совсем недавно великолепно себя чувствовала во время пиршества».

Прислонившись к двери, Цинь Су некоторое время оцепенело смотрела перед собой, а затем, двигая рукой по стене, медленно приблизилась к столу. Она остановила свой взгляд на письме, лежащем под агатовым пресс-папье, и потянулась к конверту, словно намереваясь взять его, но на полпути отдёрнула руку назад. В огнях свечей Вэй Усянь ясно видел, как дрожали её губы, а изначально строгие и изящные черты лица едва ли исказились.

Тут она внезапно издала истошный крик, сгребла конверт и швырнула на пол, судорожно вцепившись в ворот платья. Глаза Вэй Усяня тотчас же загорелись, но он подавил в себе желание немедленно ринуться вперёд. Если бы его обнаружила одна лишь Цинь Су, то он бы что-нибудь придумал, но только, если бы она не подняла крик и не позвала на помощь. К тому же, любые повреждения, полученные бумажным человечком, передавались душе Вэй Усяня.

Неожиданно во внутренних покоях эхом раздался голос:

— А-Су, ты где?

Цинь Су ошалело дёрнула головой и в паре шагов от себя увидела хорошо знакомую ей фигуру, улыбающуюся привычной, хорошо знакомой ей улыбкой.

Она тут же нырнула вниз и спешно схватила письмо. Вэй Усяню оставалось лишь посильнее вжаться в угол стола и молчаливо наблюдать, как письмо вновь ускользает из поля его зрения. Цзинь Гуанъяо же, кажется, подошёл к ней поближе:

— Что у тебя в руке?

Он говорил своим обычным ласковым и доброжелательным тоном, словно и в самом деле не заметил ни странное письмо, сжатое Цинь Су, ни её перекошенное лицо, и интересовался каким-то незначительным пустяком. Цинь Су мёртвой хваткой вцепилась в конверт и хранила молчание. Цзинь Гуанъяо повторил:

— Ты не очень хорошо выглядишь. Что случилось?

Голос его сочился заботой и беспокойством за жену. Цинь Су, не отпуская письма и дрожа всем телом, насилу ответила:

— Я повстречала кое-кого…

Цзинь Гуанъяо спросил:

— Кого?

Похоже, что Цинь Су совсем не слышала его:

— Этот человек рассказал мне кое-что и дал вот это письмо.

Цзинь Гуанъяо невольно рассмеялся:

— Так кого же ты повстречала? И неужели ты и в самом деле поверила всему, что тебе наболтали?

Цинь Су ответила:

— Его слова не могли оказаться ложью. Никак не могли.

Вэй Усянь подумал: «О ком она говорит?» Он даже не понимал, шла ли речь о женщине, или же о мужчине.

Цинь Су продолжила:

— То, что здесь написано – это правда?

Цзинь Гуанъяо удивился:

— А-Су, ты же не даёшь мне взглянуть на письмо, откуда я могу знать, что там написано?

Цинь Су протянула ему конверт:

— Хорошо, читай!

Цзинь Гуанъяо сделал ещё один шаг вперёд, чтобы прочесть текст, и быстро пробежал глазами письмо, по-прежнему зажатое в руке Цинь Су. Взгляд его ничуть не изменился, а по лицу не промелькнуло ни малейшего намёка на тень. Цинь Су же, напротив, едва ли не завизжала:

— Говори же, говори! Скажи мне, что это неправда! Что всё это лишь ложь!

Цзинь Гуанъяо с искренностью в голосе произнёс:

— Это неправда. Всё это лишь ложь. Полный вздор и клевета.

Цинь Су разразилась слезами:

— Ты лжёшь! Дело приняло подобный оборот, а ты всё равно лжёшь мне! Я не верю ни единому твоему слову!

Цзинь Гуанъяо вздохнул:

— А-Су, ты ведь сама сказала, что я должен ответить. А теперь, когда я исполнил твоё требование, ты отказываешься мне верить. Я немного озадачен.

Цинь Су вновь швырнула письмо на землю и закрыла лицо руками:

— О Небеса! О Небеса, Небеса! Ты такой, такой… Ты действительно страшный человек! Как ты мог… Как ты мог?!

Не в силах продолжать, Цинь Су, не отнимая ладоней от лица, навалилась боком на ближайшую колонну. Внезапно женщина схватилась за столб, и её начало рвать.

Она извергалась, содрогаясь всем телом, словно желала выплюнуть все свои внутренности. При виде настолько бурной реакции Вэй Усянь застыл от изумления и подумал: «Скорее всего, её тошнило и в её покоях. Да что ж такого в том письме? Цзинь Гуанъяо кого-то убил и расчленил? Но ведь всем известно, что во время Аннигиляции Солнца он уничтожил несметное количество народа. К тому же, отец её также собственноручно лишил жизни немало людей. Тогда, может быть, дело в Мо Сюаньюе? Тоже нет. Цзинь Гуанъяо наверняка не имел к нему никаких чувств, а, скорее, наоборот, Мо Сюаньюя, как ещё одного незаконнорожденного сына, прогнали из Башни Золотого Карпа именно по его замыслу. В любом случае, отреагировала она крайне эмоционально. Её буквально тошнит от отвращения». Вэй Усянь не слишком хорошо знал Цинь Су, однако, они, будучи адептами именитых орденов, пару раз встречались в прошлом. Цинь Су, любимая дочь Цинь Цанъе, чистая и невинная по своей природе, всегда жила в достатке и с детства обладала безупречными манерами. Но сейчас она вела себя так, словно находилась в состоянии невыносимого горя, близком к умопомешательству. Подобное поведение никак не вязалось с её нравом.

Слушая изрыгающие звуки, Цзинь Гуанъяо молча наклонился, подобрал разбросанные листы бумаги, поднёс их к резному подсвечнику с изображением девяти лотосов и не спеша спалил дотла.

Глядя, как пепел постепенно осыпается на пол, он слегка удручённо заговорил:

— А-Су, мы с тобой муж и жена вот уже много лет. Мы всегда уважали друг друга и жили в любви и согласии. И как твой супруг я спрашиваю себя, хорошо ли я относился к тебе. Мне по-настоящему больно видеть тебя в подобном состоянии.

Цинь Су было больше нечем рвать, и она обессиленно всхлипывала, полулёжа на полу:

— Ты хорошо ко мне относился… Ты и сейчас хорошо ко мне относишься… Но лучше бы… Но лучше бы я никогда не встречала тебя! Неудивительно, что с тех пор ты… с тех пор как… никогда с тех самых пор… Ты оказался способен на такое – так почему бы тебе не убить меня?!

Цзинь Гуанъяо сказал:

— А-Су, но пока ты оставалась в неведении, разве тебе было плохо? Узнав же, ты сразу почувствовала дурноту, и тебя стошнило, хотя всё это не стоит даже твоего внимания. И я никогда не смогу причинить тебе вред. Твой рассудок играет с тобой злые шутки.

Цинь Су с серым лицом покачала головой:

— Скажи мне правду… А-Сун… Как погиб А-Сун?

Кто такой А-Сун?

Цзинь Гуанъяо встревожился:

— А-Сун? Почему ты спрашиваешь? Тебе ведь давно это известно. А-Суна убили, а я уже отомстил за него и уничтожил его убийц. Почему ты вдруг столь неожиданно упомянула его?

Цинь Су ответила:

— Да, мне это известно. Но теперь я подозреваю, что всё, что мне известно, – сплошная ложь.

По лицу Цзинь Гуанъяо пробежала тень усталости:

— А-Су, как ты можешь говорить подобное? А-Сун был моим сыном, что, ты думаешь, я сделал с ним? Ты охотнее поверишь кому-то, кто воровато скрывался в тени, письму от неизвестного человека, чем согласишься положиться на меня?

Цинь Су дёрнула себя за волосы и пронзительно заверещала:

— Ты страшный человек как раз именно потому, что он был твоим сыном! Что, я думаю, ты сделал с ним?! Да ты уже смог сотворить подобное, так есть ли хоть что-то, на что ты неспособен?! И ты ещё просишь положиться на тебя?! О Небеса!

Цзинь Гуанъяо произнёс:

— Перестань накручивать себя. Скажи, кого ты сегодня повстречала? Кто дал тебе письмо?

Цинь Су вцепилась в волосы:

— Как… Как ты поступишь?

Цзинь Гуанъяо ответил:

— Если этот человек рассказал всё тебе, то может рассказать и другим. Если он написал одно письмо, то может написать второе, третье, пятое и десятое. А как поступишь ты? Позволишь, чтобы всё выплыло наружу?.. А-Су, я умоляю тебя. Прошу, ради наших чувств, скажи, где сейчас находится человек, упомянутый в письме. Кто сказал тебе прочитать его?

Кто? Вэй Усянь не менее страстно желал услышать ответ Цинь Су. Человек, способный сблизиться с женой Верховного Заклинателя, заслужить её доверие; способный разоблачить наиболее неблаговидное деяние Цзинь Гуанъяо. В письме говорилось явно не об обычном убийстве. Его содержимое настолько напугало Цинь Су и вызвало у неё столь сильное отвращение, что её затошнило в буквальном смысле. К тому же, речь шла о чём-то, что не следовало произносить вслух. Даже когда в комнате находились лишь они вдвоём, беседа велась в максимально туманном ключе, и ни один из них не осмелился назвать вещи своими именами. Однако если сейчас Цинь Су и самом деле решит оставаться честной и поведает, кто дал ей это письмо, то поступит крайне опрометчиво. Узнав личность этого человека, Цзинь Гуанъяо, во-первых, разберётся с ним, а во-вторых заставить замолчать Цинь Су, и в том, и в другом случае не погнушавшись любыми средствами.

Но, к счастью, Цинь Су, при всей своей наивности, непонимании устройства этого мира и даже некоторой глупости – качествах, присущих ей с самого детства – больше не верила Цзинь Гуанъяо. Она лишь тупо смотрела на него, сидевшего за столом и сохранявшего полное достоинство, на Верховного Заклинателя и предводителя десятков тысяч воинов, на своего мужа, выглядевшего всё таким же красивым и невозмутимым под пламенем свечи. Цзинь Гуанъяо встал и подошёл к Цинь Су, намереваясь помочь ей подняться на ноги, но та шлепком отбросила его руку, а затем припала к земле и вновь содрогнулась от рвотных позывов.

Цзинь Гуанъяо повёл бровью:

— Я настолько отвратителен тебе?

Цинь Су ответила:

— Ты не человек... Ты псих!

Глаза Цзинь Гуанъяо наполнились печальной теплотой:

— А-Су, тогда у меня не было иного пути. Я надеялся всю жизнь держать тебя в неведении и никогда не позволить узнать об этом. Но теперь, из-за того, кто рассказал тебе правду, всё пошло прахом. Ты считаешь меня грязным, ты считаешь меня отвратительным — я не в обиде. Но ты моя жена. Что подумают люди? И что они скажут о тебе?

Цинь Су спрятала лицо в ладонях:

— Замолчи, замолчи, прекрати напоминать мне об этом!!! Лучше бы я никогда тебя не знала, лучше бы никогда не стала твоей супругой! Зачем ты вообще сблизился со мной?!

Цзинь Гуанъяо немного помолчал, а затем ответил:

— Знаю, что теперь ты не поверишь ни одному моему слову, но в те годы мои чувства были искренни.

Цинь Су всхлипнула:

— Ты продолжаешь сыпать красивыми, но пустыми фразами…

Цзинь Гуанъяо ответил:

— Но это правда. Я постоянно помню, что ты никогда и ничего не говорила ни о моём происхождении, ни о моей матери. За это я буду благодарен тебе до конца своих дней и хотел бы всегда ценить, любить и уважать тебя. Но тебе следует знать, что даже если бы А-Суна не убили, ему всё равно пришлось бы умереть. Он должен был умереть. Если бы он вырос, то ты и я…

Услышав имя своего сына, Цинь Су больше не могла сдерживаться. Она занесла руку и ударила Цзинь Гуанъяо по щеке:

— И чья же это вина?! На что ты ещё готов ради этого поста?!

Цзинь Гуанъяо безропотно принял пощёчину, и на его белом лице тут же заалел отпечаток женской ладони.

Он на секунду закрыл глаза:

— А-Су, так значит, ты не откроешь мне его имени?

Цинь Су покачала головой:

— Зачем? Чтобы ты мог устранить всех свидетелей?

Цзинь Гуанъяо ответил:

— Что ты такое говоришь? Похоже, от недомогания твои мысли стали путаться. Твой отец как раз отправился в духовные странствия. Я отошлю тебя к нему как можно скорее, чтобы ты могла тихо и спокойно отдохнуть в кругу семьи. А сейчас давай-ка заканчивать разговор. Снаружи нас по-прежнему ждут гости, а завтра предстоит Совет Кланов.

Их беседа обернулась подобным образом, а он всё равно думал о гостях и грядущем Совете Кланов!

Цзинь Гуанъяо пообещал Цинь Су отдых, но сам проигнорировал все её попытки отбиться и поднял жену на ноги. Вэй Усянь не разобрал, что произошло, но она вдруг обмякла, словно разом лишилась всей энергии, и Цзинь Гуанъяо, приобняв жену за плечи, поволок её за струящуюся тюлевую драпировку. Бумажный человечек украдкой выбрался из-под стола и, последовав за ними, увидел, как Цзинь Гуанъяо положил руку на напольное бронзовое зеркало высотой в человеческий рост, и через мгновение его пальцы провалились внутрь, словно прорвали водную гладь. По лицу Цинь Су по-прежнему катились слезы, и она, лишённая возможности закричать или издать хоть малейший звук, широко распахнутыми глазами смотрела, как муж втаскивает её в зеркало. Вэй Усянь понимал, что зеркало определённо открывалось от руки одного лишь Цзинь Гуанъяо и подобной возможности могло больше не представиться. Он приблизительно рассчитал момент и проворно прошмыгнул внутрь.

За бронзовым зеркалом оказалась потайная комната. Стоило Цзинь Гуанъяо войти, как масляные лампы на стенах зажглись сами собой, и тусклый свет озарил висящие вокруг полки и шкафы самых разнообразных форм и размеров, заваленные книгами, свитками, драгоценными камнями, мечами и прочим оружием. Кроме того, на стойках располагались некоторые оружия пыток: заострённые колья, железные обручи и серебряные крюки, и, несмотря на некоторую занимательность, один лишь их вид бросал в дрожь любого. Вэй Усянь догадался, что, скорее всего, большую часть этих предметов изготовил сам Цзинь Гуанъяо.

Вэнь Жохань, глава Ордена Цишань Вэнь, обладал свирепым и переменчивым нравом. Он любил запах свежей крови и порой забавлялся тем, что мучал своих обидчиков. В прошлом Цзинь Гуанъяо, угождая его прихотям, создавал занятные, но бесчеловечные орудия пыток, и таким образом вызвал интерес Вэнь Жоханя и втёрся к нему в доверие.

У каждого Ордена имелась пара-тройка своих сокровищниц, поэтому в существовании подобного помещения в Благоуханном Дворце не было ничего необычного.

Помимо письменного бюро в комнате также находился чёрный, как смоль, и холодный, как лёд, железный стол прямоугольной формы, чья длина позволяла поместить на него взрослого человека. На его поверхности словно бы темнели подсохшие пятна. Вэй Усянь подумал: «Идеальный стол, чтобы расчленить кого-нибудь на части».

Цзинь Гуанъяо аккуратно уложил бледную, будто приведение, Цинь Су на этот стол и нежно расправил слегка спутанные пряди её волос:

— Не бойся. Тебе не следует разгуливать по дворцу в подобном состоянии, ведь к нам приехало столько важных гостей. Лучше немного отдохни. А когда ты скажешь мне, кто дал тебе письмо, то сможешь выйти отсюда и продолжишь веселиться с остальными. Кивни, если уже готова назвать его имя. Я запечатал не все твои меридианы. У тебя обязательно получится кивнуть.

Цинь Су подняла глаза на своего супруга, по-прежнему внимательного и заботливого, и в зрачках её стояли ужас, боль и отчаяние.

Тут Вэй Усянь неожиданно заметил, что одна из полок скрывалась за шторкой, исписанной зловещими кроваво-красными рунами – крайне могущественным сдерживающим заклятием.

Бумажный человечек принялся беззвучно ползти вверх по стене. Ещё чуть-чуть, и ещё… Цзинь Гуанъяо, всё тем же воркующим голосом просящий Цинь Су назвать имя, вдруг замолк и настороженно обернулся, словно что-то почувствовал.

В потайной комнате находились лишь он и Цинь Су, и никого третьего Цзинь Гуанъяо не увидел, но на всякий случай поднялся на ноги и тщательно обшарил всё вокруг и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулся на место.

Безусловно, Цзинь Гуанъяо не мог знать, что, когда он обернулся, Вэй Усянь как раз успел добраться до полки с книгами и, заметив слабое движение шеи Верховного Заклинателя, мгновенно юркнул в книгу, втиснув своё бумажное тело между страниц будто закладку, и упершись глазами в чью-то рукопись. К счастью, Цзинь Гуанъяо, даже при всей своей чрезвычайной бдительности, не додумался пролистать книги и проверить, не спрятался ли кто-то внутри.

Внезапно Вэй Усянь сообразил, что иероглифы, очутившиеся перед его взглядом, были ему немного знакомы. Он долгое время рассматривал их и так, и сяк, а затем мысленно выругался – ну, конечно же, они были ему немного знакомы! Это ведь его иероглифы!

Цзян Фэнмянь называл его почерк «небрежным, но чётким» – написанное определённо принадлежало кисти Вэй Усяня. Он с ещё бо́льшим усердием попытался прочесть текст, но сумел разобрать лишь пару слов: «противоположное захвату тела», «отмщение», «принудительный контракт», а все остальные оказались либо размыты до нечитабельности, либо стёрты. В конце концов, Вэй Усянь заключил, что он спрятался в своей собственной рукописи, и, судя по обрывкам фраз, она повествовала о пожертвовании тела.

Когда-то давно он работал над немалым количеством подобных рукописей, разбрасывая листы по пещере на горе Луаньцзан, служившей ему местом для ночлега. Некоторые из них сгорели в огне осады, а некоторые победители забрали в качестве военных трофеев. То же случилось и с его мечом.

Вэй Усянь с самого начала ломал голову, откуда же Мо Сюаньюй узнал о запрещённом ритуале, и вот наконец нашёл ответ.

Ритуал находился под запретом, а Цзинь Гуанъяо хранил у себя его повреждённую копию, поэтому возможность того, что он позволил бы обнаружить его посторонним, сразу же отметалась. Похоже, что даже если Мо Сюаньюй и Цзинь Гуанъяо и не состояли в любовной связи, всё же они поддерживали весьма близкие отношения.

Его размышления прервал голос Цзинь Гуанъяо:

— А-Су, мне пора возвращаться к гостям. Увидимся позже.

Вэй Усянь уже успел изловчиться и, извившись, выкарабкаться из книги, но, услышав голос, немедленно нырнул обратно. Однако на этот раз он затаился вовсе не в своей рукописи, а посреди двух… бумаг, подтверждающих право владения усадьбами и землёй?

Вэй Усянь изумился до крайности: как простые документы могли быть настолько ценны, что их держали в одном месте с рукописями Старейшины Илин? Он тщательно изучил их со всех сторон, но листы оказались лишь обычными правовыми бумагами, составленными согласно букве закона и безо всяких тайных шифров; страницы их местами уже пожелтели, а кое-где даже виднелись кляксы от туши.  Тем не менее, Вэй Усянь сомневался, что Цзинь Гуанъяо поместил их сюда случайно, и поэтому запомнил адрес дома, находящегося где-то в городе Юньпин в Юньмэне. Он подумал, если представится возможность, он заглянет туда в будущем, и, вероятно, отыщет что-нибудь любопытное.

После нескольких минут тишины Вэй Усянь продолжил ползти вверх по стене и вскоре достиг полки, завешанной шторой со сдерживающим заклятием. Однако едва он вознамерился рассмотреть всё как следует, перед глазами его неожиданно вспыхнул свет.

Цзинь Гуанъяо подошёл к шкафу и поднял занавеску.

На долю секунды Вэй Усянь решил, что попался. Но когда слабый огонёк свечи проник за штору, бумажный человек неожиданно обнаружил себя скрытым в тени. Вэй Усяня загородил какой-то круглый предмет.

Цзинь Гуанъяо стоял неподвижно, словно вглядывался в глаза того, что находилось в глубине полки.

Через мгновение он спросил:

— Это ты сейчас смотрел на меня?

Ответа, конечно же, последовать не могло. Цзинь Гуанъяо помолчал ещё какое-то время, а затем опустил драпировку и ушёл.

Вэй Усянь осторожно коснулся предмета. Тот был холодным и твёрдым, кажется, похожим на шлем. Вэй Усянь обошёл его спереди и, увидев мертвенно-бледное лицо, подтвердил свои догадки. Кто-то явно желал, чтобы голова ничего не видела, ничего не слышала и ничего не говорила: восковая кожа оказалась сплошь покрыта заклинаниями, а глаза, уши и рот – накрепко запечатаны.

Вэй Усянь мысленно приветствовал её:

— Рад знакомству, Чифэн-цзунь.