Мы пришли в дом к Ленни, который оказался также и домом Уэйна. Они снимали на двоих таунхаус, или дюплекс, или как их там называют в западном Эл-Эй, где самые хреновые в мире парковки, а контролеры на стоянках злые, как стайные псы после недели в одиночке. Снаружи место не казалось особо шикарным — ну если судить по тому, что я разглядел в темноте — но даже облачной ночью, при свете ближайшего фонаря в полуквартале оттуда, можно было сказать, что за ним следят. В палисаднике росли кусты роз и ещё какая-то толстая байда, типа плюща, тянущаяся вдоль цементного монолита у лестницы и верх по цементным стенам. Само здание было квадратным и с плоской крышей —  не очень хорошо для Эл-Эй: летом из-за неё становится жарче. Жёлтая лампочка освещала массивную железную дверь. И на окнах были решётки. Напомнило мне о шести годах в Мид-Стейте, хотя здесь это выглядело как-то поуютнее.

Внутри же всё отделали в соответствии с самым что ни на есть голубейшим вкусом: здоровая антикварная мебель, «приправленная» подушками, вязаными шерстяными пледами и цветами в вазах или растениями в горшках; полки для безделушек и картины в больших рамах, «изысканно оттеняющие» обои; окна, которые, как однажды сказала мне Конни, специально «отшлифовали», чтобы «придать им характер» — всё просто кричало «здесь живут пидоры». На большинстве картин были изображены холёные голые парни, позирующие как девушки: с надутыми губами и закинутыми назад руками. Будто бы хоть один настоящий мужик посчитает это сексуальным. Мне захотелось смеяться и блевать одновременно.

Почему пидоры покупаются на идею того, как быть пидором? Повсюду девчачья поебота, которую ни одна девчонка у себя не держит. Конни обожает красивые вещи и украшать дом, обставлять его по своему вкусу и всё такое, но никогда не собирала такую вот хрень. Она предпочитала, чтобы всё было чисто и без изысков, чтобы можно было легко поддерживать порядок и уют: вещи, которые превращают жилище в дом, а не какую-то утрированную херню, как на стенде в мебельном магазине. Но эти двое? Такие, как они, — причина, по которой все пидоры изначально имеют дурную репутацию, и они же её и поддерживают.

В Мид-Стейте я познакомился с одной пидорской парой, которые были ничуть не меньшими мужиками, чем я. Они сели за наркоту — хранение, кажется, но, возможно, и что покрупнее — и не выглядели шибко умными; но, блин, взгляните на меня — я тоже не парень с обложки университетской брошюры, знаете ли. И те ребята — они были норм. Пара ОБЫЧНЫХ придурков, не перекаченных, не лощёных, не стервозных или педиковатых, просто пара… хм, думаю, им просто был в кайф стиль жизни укурышей, и ещё они кончали друг от друга. Это не значит, что они не могли драться, если было нужно. Один знал айкидо и продемонстрировал это на деле парочке латиносов, которые решили, что он будет хорошо смотреться задом кверху; другой дрался просто как уличная гопота, агрессивно, как в последний раз, и ни разу не честно. Их обоих можно было уважать, несмотря на то, что они в буквальном смысле любили сосать хуи.

И я понял, что таких, как они, гораздо больше. Но люди видят по телеку, в фильмах, в новостях и повсюду только стрёмных, и начинают думать, что все они стрёмные. И мужики, типа Ленни и Уэйна, тоже покупаются на эту стрёмность, и продолжают её поддерживать… так же, как и большинство парней из голубого района.

Но, по крайней мере, Ленни сдержал своё обещание – тёмный ледяной «Бекс». Не знаю, почему, но тёмное немецкое пиво всегда поднимает мне настроение. И возбуждает. Может быть, потому что в нём в самом деле есть вкус. Оно не просто притворяется пивом, как моча из Колорадо, а сначала позволяет тебе схватить его, и потом хватает в ответ, будто говоря: «Я тут с тобой не в игрушки играю, мудила; я реальный стафф». Однажды я подумал, что не прочь стать голубым, если бы встретил немца-педика, владельца хорошей пивоварни, и чтобы он был хорошо сложен, и чтобы любил в задницу. Но большинство знакомых мне немцев выглядят как трусливые зайцы, и я слышал, что их не обрезают, так что этот вариант вычёркиваем. В каком-то смысле даже жалко.

Я сделал большой глоток и шлёпнулся на гигантское кресло. Не стоит слишком быстро разваливаться на диване: не раньше третьего или четвёртого «Бекса». Может быть. Я уже немного плыл от «Хайнекена», выпитого в баре, хотя он не очень считается за пиво: его варят в штатах, и он в подмётки не годится европейскому. Я знаю это наверняка, потому что у одного педика, которому я давал отсосать, был настоящий из — откуда, он говорил? Из Дании? Голландии? — но я выпил уже три-четыре бутылки, так что почти дошёл до нужной кондиции.

Ленни и Уэйн расселись по разным концам дивана. Они оба таращились на меня и старались вести себя непринуждённо, но я видел, что глаза их мечутся от моего лица к моему паху, грудным мышцам, ногам, потом обратно на лицо. И я их дразнил, конечно же. Узкие джинсы облегали совсем голое тело: я снял плавки, когда в последний раз ходил в толчок. И я держал ноги широко расставленными, не настолько, чтобы можно было подумать, что я пытаюсь им понравиться, но настолько, чтобы они могли представить, что могут заполучить. Я думал, что поимею с них двести пятьдесят, возможно, триста баксов и приглашение на следующее свидание — судя по тому, как они пускали на меня слюни… Ленни тут во многом опережал Уэйна.

Мы немного попиздели о том, как неплох «Бекс», и сколько они уже живут вместе, и как считают себя Феликсом и Оскаром с Западного Побережья, только открытыми геями. Уэйну пришлось объяснять мне, что речь шла о сериале «Странная парочка», потому что я никогда не смотрел телек за пределами тюрьмы. Объяснял он в манере стервозной училки-старой девы:

— А сейчас, мой маленький дружок, позволь рассказать тебе историю о двух мужчинах среднего возраста, живущих вместе и являющимися полными противоположностями во всём, и о том, как они раздражают друг друга, совсем как все мы, — и тяф, тяф, тяф, будто чихуахуа.

Как же назвал его Ленни? «Чванливый». — Во, точно.

На самом деле, Уэйн РЕАЛЬНО походил на Джека Леммона. Я видел его в одном старом фильме, который уговорила посмотреть Конни. По правде говоря, я не очень-то и сопротивлялся, потому что у меня всегда стояло на Ширли Макклейн: она казалась мне настоящей бой-бабой. Короче, Уэйн обладал той же самой бесячей прямотой, и у него были такие же волосы и почти такой же подбородок, хоть он и весил на добрые сорок фунтов больше.

А Ленни всё хотел расспросить о зоне, но продолжал плясать вокруг да около, будто вокруг змей, что вот-вот его цапнут. Уэйн сдался первым.

— Скажи-ка мне, Курт, — начал он, слегка подавшись вперёд и глядя прямо на меня. — Ты действительно насиловал мужчину?

Ленни закатил глаза и снисходительно усмехнулся:

— Ну конечно же, болван. Он же сидел. Ты только посмотри на его татухи.

— У порнозвёзд такие же татуировки, Ленни, — огрызнулся тот в ответ, — так что это не обязательно означает, что их обладатель принуждал мужчин к сексу.

Порнозвёзды? Блядские подстилки, что позволяют ебать себя на камеру за бабло? Я взбесился. Бросил на Уэйна злобный взгляд и сказал:

— Думаешь, я снимаюсь в порнухе?!

Он немного отстранился… но не сильно:

— Не знаю, — ответил он. — Поэтому и спрашиваю.

Я просто охренел. Залпом проглотил остаток пива и догнался пивом Ленни, стоявшим на стеклянном столике между нами. Тот не возражал. Потом склонился вперёд, посмотрел Уэйну в глаза, и сказал:

— Я просидел шесть лет в Мид-Стейте. За наркоту. Там нет свиданок с женой, а правая рука рано или поздно надоедает. Вот и подумай.

— Да ладно, есть же другие способы, — ответил Уэйн. — Геи, готовые заниматься сексом в обмен на…

— У них у всех СПИД, — перебил его я.

— А это, знаешь ли, уже оскорбление!

— Это правда, мудила! — отрезал. — Большинство пидоров попались из-за наркоты: за употребление, проституцию, чтобы её достать, воровство, чтобы её купить, и всё в таком духе. И если они не заразились СПИДом от ебли, то, значит, заразились от иглы. Только идиоты занимаются с ними сексом. А потом эти идиоты возвращаются к своим жёнам и подружкам, или участвуют в групповых изнасилованиях мужиков и передают заразу им, а те уже притаскивают её домой. Умные пацаны выбирают чистенькое, свеженькое мясо — натуралов с первой ходкой. Умные пацаны держат их при себе.

— А ты, значит, умный пацан? — спросил Уэйн.

Я презрительно ухмыльнулся:

— Ну уж точно не тупой идиот.

— Сколько раз ты сидел?

— А что?

— Просто любопытно. Ты много всего знаешь для парня, который сидел лишь раз.

Бля, мудила в натуре меня слушал. И от этого я почувствовал себя… как-то стрёмно. Будто бы они хотели, чтобы я рассказал им больше, чем хотел я сам. Но ещё я почувствовал, что… хз, мне было приятно поговорить с кем-то, кроме Конни. С кем-то, кто делал вид, что ему не похрен, хотя на самом деле очень даже и наоборот. Конни — она делала вид, что слушала, но потом я сообразил, что она просто думала о своём, типа о костюмах, которые ей надо сварганить за гроши для какого-нибудь низкобюджетного кинца, так что я перестал пытаться поговорить с ней. Но Уэйн — казалось, будто ему прям интересно. Реально интересно. И совсем не потому что он хотел показаться вежливым, сечёте? И не для праздной болтовни.

Потом до меня вдруг дошло, что тут чёт нечисто, происходит чёт такое, что я никак не могу догнать. И я вспомнил, что у меня уже была такая чуйка насчёт него, поэтому решил следить за тем, ЧТО я ему разбалтываю.

Должно быть, я довольно долго соображал, как ответить, потому что Ленни добавил:

— Ты что, готовишься к третьему сроку?

Я покачал головой:

— В первый раз я был ещё мелким. Когда вышёл, в моём деле не осталось никаких пометок. Потом была Мид-Стейт.

— Тебя насиловали?

Вопрос этот, тихий и вкрадчивый, донёсся со стороны Уэйна. Тогда я вспомнил, что уже говорил этим двоим, что нет, и понял, что они ни шиша мне не поверили. Я не собирался больше ничего рассказывать. Но Уэйн всё-таки вынудил меня мысленно вернуться к первому разу за решёткой.

Тогда мне не было даже восемнадцати. Простой тупоголовый парнишка, который чересчур увлёкся травкой, в итоге задолжал своему дилеру и начал кое-чем приторговывать во «внеклассное время». Меня сдал один засранец по имени Энтони из школьной бейсбольной команды.  Мелкий святоша с комплексом спасителя купил у меня косяк и настучал директору, тот, в свою очередь, настучал в Полицию нравов, а те сбагрили меня в окружную тюрьму.

И до этого я ещё никогда не попадал в неприятности — в смысле, в глазах копов я был чист — поэтому всё шло к тому, что на этот раз меня просто немного пожурят. Я попал в обезьянник, и копы позвонили матери, чтобы та забрала меня на поруки.

Старая добрая мамочка поступила как обычно — соскочила. Сказала, что мне уже пора заботиться о себе самому, что устала «разбираться со мной». Как будто бы она хоть когда-то «разбиралась со мной». Ёбаная пизда. Она вечно упарывалась, и валялась в отключке, и била меня — до тех пор, пока я не вырос и не смог давать сдачи. Почти всю жизнь я заботился о себе сам, но стоило мне заиметь проблемы с копами, как она мгновенно сообразила: «Ха, он убегает из дома по ночам, обкуривается, ещё и дерётся с кем-то. К тому же, мой новый муж его не выносит, так что хрен с ним». Я ненавижу её до мозга костей, поэтому, как только отмотал тот срок, сразу съехал. И с тех пор лишь раз видел брата.

Так что вот он я, испуганный шпанёнок, пойманный на месте преступления, и никто за меня не заступается, кроме государственного защитника, у которого ещё тысячи дел, кроме моего. Он сказал мне признать вину, и что будет просить о снисхождении. Мне повезло: прокурор принял прошение и согласился на полгода в окружной тюрьме, а судья пообещал, что за хорошее поведение у меня в деле не останется никаких пометок. И я сел.

Это был мой первый раз, поэтому я ни хрена не знал, как себя вести, но охранники чихать на это хотели. Они обращались со мной так, будто я пособник сатаны, или чёрт знает кто. Короче, меня перевели в крыло для долгосрочно осуждённых, и всё вроде бы было нормально: фоточки, профиль, анфас, всё такое. Но потом меня раздели и начали обыскивать. И потом один кабан натянул резиновые перчатки и засунул пальцы мне в зад. Не намекнул ни сном, ни духом, что собирается делать, просто запихал их. Я подпрыгнул и столкнул его с себя, и тогда остальные охранники хорошенько отметелили меня, так что я летал по всей комнате добрых десять минут. Потом загнули через стол и держали, пока этот мудак рылся в моей заднице в поисках хрен знает чего. Когда трах пальцами закончился, он сказал мне подтереться и одеваться. Я так и сделал. Потом начал реветь. Клянусь, я не смог сдержаться — просто начал рыдать в голос.

Ха, и тогда эти мудаки оскалились и издевательски загоготали.  И один урод наклонился ко мне и сказал:

— Думаешь, тебе ща плохо? Мы те покажем, что значит плохо, хуесос. Научим, как сидят.

Потом они потащили меня вдоль камер куда-то вглубь коридора. Там сидело полно мужиков, выглядящих так, будто могут вырвать тебе сердце одним мизинцем. Везде воняло мочой и потом, будто протухшим бельём шестилетней давности. Зэки свистели и улюлюкали мне в след. Я ужасно боялся, что меня засунут в камеру к дюжине чёрных мужиков, и они всю ночь будут избивать меня за то, что я белый. Тогда я не имел ни малейшего представления, что вообще может случиться. Потом они остановились у камеры с четырьмя нарами… и тремя псами из «Мучачос».

Один из охранников, толстый уродливый мексиканец по имени Мартинез, толкнул меня внутрь и запер клетку. Потом улыбнулся и сказал:

— Повеселитесь, — и он и два других охранника ушли.

Эти мудилы знали, что произойдёт. Сомнений уже никаких не было. Они хотели меня наказать, и его последняя фраза относилась к латиносам, чтобы те поняли, что можно. И стоило им уйти, как мои грёбаные сокамерники окружили меня и стали задавать вопросы типа: «Ты за чё здесь, эсэ?»1 и «Ты случайно не марикон, пендехо?»2 и всё в таком духе.

1 Эсэ — исп. «братан».

2«Слышь, мудак, а ты случаем не пидор».

Мне некуда было деться.

К слову, я уже тогда не был особо тощим. Пару лет играл за полузащитника в рэгби — когда всё более-менее устаканилось, и мать только вышла замуж — и тягал немного железа, хоть и иногда, но всё же. Часто дрался и более-менее знал, как защищаться. Но всё это не значит ровным счетом ни хуя, когда ты стоишь лицом к лицу с тремя мужиками, которые за последний месяц дрались больше, чем ты за всю свою жизнь.

Я старался оставаться спокойным, говорил им, что всё ништяк, и что хорош до меня докапываться. Но они продолжали кружить вокруг меня и дёргать за подбородок, заставляя смотреть в глаза и вызывая на драку раз на раз. Потом один ухватил меня за зад и сказал:

— Блин, да ты педик.

Я саданул ему локтем, и это всё, что я смог. Но они меня не били — не было нужды. Просто взяли меня за руки-за ноги и отнесли на нары.

В следующую секунду я оказался на койке, распластавшись лицом вниз. Один латинос сидел у меня на спине, другой — на ногах. Я вопил и звал охрану, хотя и знал, что они не придут, особенно, если учесть, что весь остальной этаж вопил вместе со мной. Потом один здоровый, но низкий мудак по имени Пако дал мне пару пощёчин и сказал, что сейчас я им всем отсосу, сказал, что на этом всё закончится. И добавил, что если я кого-нибудь укушу, они отрежут мне яйца. Показал заточку, чтобы я знал, что он реально имеет в виду. Потом вытащил свою штуковину, выглядящую как пипетка, и такого же примерно размера, но лишь до тех пор, пока он её не подёргал, и она не встала, и тогда он запихнул мне её в рот.

— Давай, пута,3 — прошептал он. — Давай же. Сделай красиво.

3Пута – исп. «шлюха».

И я это сделал. Я взял в рот. Настолько был напуган. И я давился тошнотой, но не только лишь от его движений, но ещё и потому, что хер его был пиздец… какой… грязный. Вонял ссаками, говном и подзалупным творожком. Я едва мог дышать, а он всё совал его и совал, типа как бы трахал моё лицо. Когда он кончил, я чуть не облевался. Потом его дружки сделали со мной то же самое, и все они пиздец как походили на Пако, и я не отличал их друг от друга. Потом они назвали меня мерзкой путой, немного поколотили и завалились на нары поболтать и поиграть в карты.

Мой мозг отключился. Я не мог поверить в то, что только что сделал, причём безо всякой драки. Никогда бы не подумал, что такое может случиться со мной. Но случилось. И я не мог ничего понять. Просто лежал там, где меня бросили, и в голове висела пустота. И пролежал бы всю ночь, но через полчаса Пако шлёпнул меня по заднице и сказал, что это койка его дружка, и мне пришлось перебираться на верхний ярус. Всю ночь я бессмысленно и бездумно таращился в потолок. Меня мутило, и знобило, и трясло, и я так бешено ненавидел свою мать, что если бы она пришла за мной, то я наверняка убил бы её на месте. До самого утра я не сомкнул глаз.

Но самое худшее случилось после. Следующей ночью, когда выключили свет. Когда Пако и его дружки стащили меня с нар и впечатали в стену. Потом Пако начал лапать меня за задницу и рассказывать амигос, какая она круглая и приятная наощупь. Он говорил по-испански, не зная, что я немного понимаю. Как раз достаточно, чтобы сообразить, к чему он клонит.

Я пытался вырваться, но его приятели держали меня слишком крепко. И тогда я сказал:

— Да ладно тебе, мужик, вчера я сделал, что ты хотел. Не трогай меня. Прошу, мужик… прошу.

Пако заржал и стянул с меня штаны до колен, потом сдёрнул трусы. Потом поелозил руками по телу, приговаривая: «Он хорош. Гладкий, как жопа моей сучки. И белый». А потом протаранил своим хером. Без предупреждения, просто внутри меня вдруг оказалась какая-то хреновина размером с блядский банан.

Казалось, будто меня разрывают пополам, было пиздец как больно! Знаю, что я кричал, но не помню, сколько. Всё, что помню наверняка, так это его, вдалбливающегося в меня, и как боль отказывалась уходить, и как его дружки хихикали над этим, и как будто бы прошли целые часы, прежде чем он остановился. Потом меня трахнули остальные, один за другим. А когда они закончили, то сказали, что теперь я принадлежу им. Дали знать всем в тюрьме об этом. Я не имел ни малейшего блядского представления, что делать, поэтому оставил всё, как есть. И продолжал повторять самому себе, что продержусь до конца срока.

Но через пару недель Пако от меня устал и начал пытаться продать за сигареты и наркоту. К тому времени я был уже не настолько безмозглым, чтобы превратиться во всеобщую давалку, поэтому проболтался всему крылу, будто Пако наградил меня герпесом. И тогда никто не захотел меня даже пробовать. Когда он узнал об этом, то взбесился, как чёрт, и в ту же ночь вместе со своими латиносами едва не покончил со мной: меня били руками, ногами, швыряли об стены и об пол. Я не сопротивлялся до тех пор, пока меня не кинули на нары и не попытались сорвать штаны. На этот раз я был готов. Под койкой уже была припрятана пластиковая вилка. Сначала я лежал тихо, будто бы окончательно сдался, будто бы смирился с тем, что меня опять трахнут в зад. А потом, когда Пако уже почти вогнал в меня хер, забрыкался, спихнул с себя амигос и замахнулся на него вилкой. Едва не отчекрыжил его яйца. Потом угрожал ей латиносам, пока не пришли охранники. И на этот раз у них не было выбора, потому что он визжал пиздец как громко. Услышав, что они уже близко, я сломал вилку, засунул поглубже в унитаз и смыл.

Бля, я даже не знаю, кто больше взбесился: латиносы или охранники, потому не смогли доказать наличие оружия. Но меня всё равно бросили в одиночку до дальнейших разбирательств. А потом фельдшер установил, что я защищался от «зверского сексуального нападения», и меня выпустили, а латиносов перевели в другой блок. К тому времени я уже совсем поумнел и растрындел парню с их нового этажа, лежавшему вместе со мной в медпункте, будто дружки Пако любили мне отсасывать, пока тот меня насиловал. Слышал, вскоре они получили своё. И как вишенка на торте, по тюрьме прошёл слух, будто я оторвал яйца Пако голыми руками, и с тех пор никто ко мне не приближался. Кое-какие обрывки сплетен дошли даже до Мид-Стейта. Прибавим к этому выдранное ухо, и за спиной стали шептаться: «Мужик, я те говорю, держись подальше от Курта. Будешь рыпаться, и он оторвёт те хер одним взглядом».

Выйдя из Каунти, я начал серьёзно заниматься в зале, чтобы больше никто не мог застать меня врасплох и опять опустить. К тому времени как оказаться в Мид-Стейте, я был уже изрядно накачен. А когда ты впервые переступаешь порог настоящей тюрьмы горой мышц, как говорила моя бабуля, то разница реально заметна. С такой серьёзной репутацией и увесистыми кулаками только идиоту пришло бы в голову выёбываться на меня, что и доказал на собственном примере тот блядский нацик. И что самое главное, это дало мне возможность разобраться, как вообще делаются дела на зоне. И время выйти на старых приятелей снаружи, наладить кое-какие поставки винта и завести ещё приятелей, уже за решёткой. К тому моменту, как один браток начал какую-то байду про «делёжку территории», за мной уже стояла стая. Так что он попыхтел, повыпендривался, но так ни на что и не отважился. Весь оставшийся срок я отсидел легко и спокойно.

Забавно, что из-за Пако и его дружков любой парень, которого я опускал, должен был быть обрезанным. Обязательно.  И неважно, что я не сосал его хер, а лишь он сосал мой. Стоило мне увидеть крайнюю плоть, как тот тут же становился самому себе хозяином, и я давал мужикам знать, что он свободен. Подзалупный творожок Пако заставил меня ненавидеть один лишь вид необрезанного члена.

А сейчас передо мной сидят Уэйн и Ленни и явно дают понять, что знают о моей давно сорванной целке. И я встал на дыбы.

— А ты, блядь, подумай своей башкой! — оскалился я. — Я был совсем пиздюком, запертым с матёрыми зэками, которые сели уже в тысячный раз. Думаешь, им было не насрать на меня или вообще хоть на кого-нибудь? И давай-ка сразу проясним: мне ни хуя не понравилось.

— Что и доказывает сказанное мной, — заметил Уэйн.

— Сказанное тобой — херня, — прорычал я. — Они просто этого не хотели.

— Но ты хотел?

Я пожал плечами. Понял, что уже чересчур разболтался.

— Зачем тебе это? — спросил Ленни. Не получив ответа, добавил: — Как ты узнал, что надо делать?

Я закатил глаза:

— Практиковался, как же, блядь, ещё. Сначала на сто процентов убедившись, что со мной такое больше никто провернуть не попытается.

— Но как в этом можно быть уверенным…

— Ладно тебе, Ленни, это как раз-таки просто. Сначала я накачался вот до такого состояния. — Я встал во весь рост, согнул руки в локтях и показал, насколько силён. — Потом уделал пару мужиков, которые пытались уделать меня. Потом вычислил ребят, с которыми лучше дружить, а не ссориться, и подогнал им парней, ходящих подо мной. И ещё угостил кое-чем. А потом они позволили мне выбирать из свежего мясца, попадающего за решётку. Как только я принялся за дело всерьёз, то постепенно — есть же такая фраза? Путём проб и ошибок? — начал соображать, как сделать так, чтобы им это нравилось. И уж когда я во всём разобрался, то начал показывать этим мудилам «как», не обращая внимания, насколько сильно им этого не хочется. У некоторых из них были жёны и по пятеро детей на воле, и они вечно трепались, как обожают киски и сиськи. Я заваливал их на спину, и задирал ноги вверх, и совал хер в зад, и вынуждал кончать от того, что трахаю их, как обычно трахают баб. И не один раз: с некоторыми я повторял это снова и снова. Делал так, чтобы им нравилось. Заставлял думать, будто они стали голубыми и сами хотели, чтобы их натягивали. Я показывал им, кто здесь главный. И это было нетрудно.

Уэйн опять смотрел на меня широко распахнутыми глазами, но на попятную всё равно не шёл.

— То тюрьма, — произнёс он так тихо, что я едва разобрал слова. — Закрытая среда, где мужчины ограничены в способах снятия сексуального напряжения.

— И.. чё… блядь?! Думаешь, я вру? Думаешь, я не могу схватить на улице какого-парня и поиметь его?! Да хоть прямо сейчас?!

Ленни встал, положил руку мне на плечо и сказал:

— Курт, может быть, присядешь? А я принесу тебе вкусного, холодного пива.

Тогда я понял, что во весь рост навис над Уэйном, и он затравленно вжался в угол дивана, явно думая, что я ему врежу. А, может быть, я и собирался. В общем, я глубоко вдохнул, отдал Ленни бутылку, отступил назад и повёл плечами, разминая спину, потом сел обратно в кресло. Ленни направился на кухню. Он не спускал с меня глаз.

Уэйн, изо всех сил стараясь звучать непринуждённо, спросил:

— Значит, ты заставляешь парней кончать, просто трахая их?

Я опять пожал плечами. Мог бы рассказать, что всё было гораздо глубже, но внезапно растерял всякое желание ударяться в откровения.

Ленни вернулся к нам с бутылкой ледяного пива, бросил тяжёлый взгляд на Уэйна и обратился ко мне:

— Тогда получается, что ты стимулировал простату. Так можно заставить мужчину испытать эрекцию и даже довести до эякуляции. И это значит, что у тебя здоровенный хер.

По тому, как тряслась его рука, я понял, что время настало. Они испугались, и теперь хотели поскорее со всем покончить и избавиться от меня, пока не напился ещё сильнее. Ну так хули, давайте уже. Чё нет-то?

— Почти десять дюймов, — ответил я.

— Да ты гонишь, — всё, что мог сказать Ленни.

Я хихикнул и предложил:

— Хочешь, докажу?

Ленни явно пришёл в себя и больше не собирался плясать вокруг да около. Он уже начисто позабыл про мой оскал, показанный всего минуту назад.

— В смысле, мне можно измерить? Самому?

Я вальяжно раскинулся в кресле и потянулся, чтобы мои мышцы сделали за меня всю работу. Уэйн наблюдал за мной с опасливым интересом, наслаивающимся на тревожные колокольчики в моей голове. Теперь уже я хотел поскорее со всем покончить.

— Давай так, — сказал я. — Спорим. Двести баксов, если я прав. Обслуживание за счёт заведения, если нет.

Ленни замялся. Уэйн не двигался с места. Тот посмотрел на него и спросил:

— Что скажешь?

Уэйн облизнул губы… и я знал, что он у меня в руках, несмотря на все его попытки наезда.

— А за двоих? — спросил он.

Я улыбнулся и ответил:

— Двести пятьдесят.

Ленни прошёл к столу и вынул линейку. Уэйн вытащил из бумажника сотку, полтинник и пять двадцаток. Я не верил своим глазам: этому идиоту хватало ума носить с собой столько бабла, тем самым напрашиваясь на неприятности. Он положил деньги на столик.

Я встал, вновь поиграл мышцами и потянул молнию вниз, очень медленно. Заставлять их ждать — уже половина веселья. Потом вытащил наружу член. Они оба посмотрели на него так, как будто бы никогда раньше такого не видели.

Я принялся приводить себя в боевую готовность, но тут подскочил Ленни и остановил меня.

— Я хочу кое-что проверить, — сказал он. Потом взял мой хер, приложил к линейке, и прошептал: — Пять с половиной дюймов в спокойном состоянии. А теперь дай-ка мне.

Он начал мне дрочить. Уэйн приблизился, чтобы посмотреть. Я просто стоял.

У меня встал довольно быстро: у Ленни были хорошие, сильные руки. Уэйн, наконец, взялся помогать ему, перекатывая яйца в руке и перебирая их пальцами. На протяжении всего процесса я держал глаза закрытыми и ни о чём не думал. На самом деле, я никогда ни о чём не думал, подпуская к себе парня. Мозг просто отрубался, как будто я впадал в транс, хотя и знал, что в сознании. Странно, почему так получается. Ладно, короче, когда у меня полностью встал, Ленни опять приложил линейку и присвистнул.

— Девять и три четверти, — сказал он. — Ну почти, — и обхватил меня губами.

Это был не самый лучший отсос в моей жизни, но и не худший. Вскоре Уэйн присоединился к нему. Они попеременно переходили от ствола к яйцам, и мне нравилось, поэтому я разрешил им трогать меня везде, где захочется. До тех пор, пока они не стали бы спускать ниже джинсы. Уже приближаясь к разрядке, я подумал: «Вот тебе, Конни. Ёбаная пизда. Тут главный я».

Когда все закончилось, я ощутил… хз, не знаю, как описать. Ощутил… лёгкость. Наполненность. Расслабленность. Желанность. Всё разом.  Я заметил, что Ленни и Уэйн не забыли также и про себя: одна рука друг на друге, вторая на мне. Уэйн до сих пор мял мне яйца и поглаживал хер, и я не хотел, чтобы он останавливался. Даже когда он пробежался вниз между ляжек, потом обогнул их, и потянул руки вверх до задницы. Мне нравилось, как я чувствую себя при этом: странно, но уютно. Просто. Спокойно. Но я не мог допустить, чтобы они подумали, будто я такое люблю, поэтому взял деньги со столика и положил в карман. Потом спрятал член.

Ленни откинулся назад на диване, улыбаясь, как кот, который только что слопал какую-нибудь глупую птицу. Уэйн до сих пор ощупывал меня. Он оказался уже сзади, проводя руками по бокам, потом по груди, словно бы в благоговении. Потом начал спускаться вниз, по спине, по пояснице, и я отошёл от него и проглотил остатки пива.

— Пора валить, — сказал я.

— Можешь остаться, — ответил Уэйн.

Я пожал плечами и поставил бутылку на столик:

— Не, мне полночи ползти до дома.

— Далеко ехать? — спросил Ленни.

— Идти, — пояснил я. — У меня нет машины.

— Мы можем тебя подбросить, — предложил Уэйн.

— Не хочу.

Я направился к двери.

— А машину хочешь? — спросил Ленни.

Я остановился и посмотрел на него, думая, что знаю, к чему тот клонит. «Поиграемся» немножко посерьёзнее, и я получу машину. И, честно говоря, я был не против: конечно, в зависимости от того, как именно он хотел «поиграться».

— А что, у тебя есть лишняя?

Ленни не сдвинул с места, просто перевёл на меня взгляд:

— Есть. Шевроле. Не новая, но в хорошем состоянии.

— Цена?

— Покажешь мне, как ты это делал.

Я не врубился. Не врубился и Уэйн — или мне так показалось. Я уже был готов признать, что ни хрена не понимаю, что у Уэйна на уме. Он посмотрел на Ленни так, словно тот разговаривал на иностранном языке:

— Ты хочешь, чтобы он вернулся?

— Угу, — ответил тот. — Хочу, чтобы он показал, как это делал. Доказал, что делал.

— Да что делал-то? — не выдержал я.

— Заставлял мужиков кончать.

И не сказать, что я прямо пустился в размышления, услышав эти слова. Не пустился. Не удосужился даже сообразить, что он вообще имел в виду. Не полюбопытствовал, зачем ему это. Мне не пришло в голову, что я испорчу жизнь добропорядочному парню, который и пальцем меня не трогал, а не зэку, шваркнутому мне под руку лицемерными ублюдками, управляющими страной. Я не напомнил себе, что я не голубой, или что таким надо заниматься с женщиной, а не с мужчиной, хотя никогда и не думал проделывать подобное с бабами, потому что для ебли имелась Конни. Или что просьба Ленни означала тюрьму, и что если меня поймают, это будет уже вторая запись в моём деле. Я даже не разозлился на истинный смысл его слов: он решил, что я напиздел и не смогу ничего доказать. Единственная моя мысль была:

— Ты отдашь мне машину?

— «Малибу» восемьдесят седьмого, — ответил Ленни. — Моего отца. Пробег маленький. Ездит отлично. Он умер в прошлом году, и у меня никак не доходили руки её продать. Я перепишу на тебя бумажки, если покажешь, как ты это делал. И дашь снять всё на видео.

Снять меня на видео?!  Тут я, наконец, притормозил и задумался. Уэйн тоже очнулся.

— Ленни, у тебя совсем что ль крыша поехала? — гаркнул он. — Ты вообще хоть понимаешь, что это, блядь, незаконно?

— Только если поймают, — парировал Ленни, явно не собираясь уступать. — Но если мы всё сделаем по уму, то не попадёмся.

Последняя фраза вызвала у меня недоумевающее «чё».

— Ты чё? Одно дело заваливать мужика в тюрьме: мусорам насрать, что там с нами происходит. Или где-нибудь в ебенях, типа Техаса, где сезон охоты на пидоров открыт круглый год. Но схватить какого-то левого парня здесь? В Эл-Эй? Он настучит копам.

— Курт прав, Ленни. Лучше оставить эту затею в стране фантазий.

— А что, если мы найдём того, кто в полицию не пойдёт? — предложил Ленни. —  Что если после мы дадим ему кучу денег, и он спишет всё на издержки профессии?

Уэйн сел на подлокотник и заговорил с Ленни как с мальчишкой, пойманным за курением:

— Ты про парней, шатающихся ночами по Санта-Монике? Да ладно! Вот уж кого сложно обвинить в строгой гетеросексуальности. И один лишь Бог знает, что от них можно подцепить: СПИД, сифилис, герпес, да хоть целый букет!

— Я в курсе, Уэйн. Можешь для разнообразия хоть раз помолчать и послушать? Я говорю про эскортника.

— А я повторяю тебе то же самое! Ты никогда не узнаешь, натурал он или нет!

— Неважно. Большинство из них клянутся, что гетеро. Да даже если нет. Если мы найдём его по объявлению, и… короче, не дадим сбежать, пока Курт будет делать своё дело, то сойдёт и так. Всё, что мне нужно, — это посмотреть, как он обрабатывает кого-то, кто не хочет. И делает так, что тому это нравится. И записать всё на видео.

Уэйн поднялся, будучи будто не в себе:

— Не могу поверить, что ты предлагаешь такое.

— А я не могу поверить, что ты хочешь это снять, — поддержал его я, хотя не то чтобы очень охотно. Но Ленни не заметил.

— Это только для меня, Курт, — ответил он. — Единоразовый эксперимент, доказывающий сказанное тобой. Снятый на видео, чтобы я мог пересматривать его хоть каждый день и… — Он сделал движение, которым люди со всего мира обозначают дрочку.

— Ты, блядь, больной, — прорычал я.

Ленни посмотрел на меня в упор, не моргая, и лицо его приняло выражение… не знаю… словно бы будничное и расслабленное, но в то же время пугающее.

— Нет, Курт, — сказал он бесцветным голосом. — Я, блядь, старый. И, блядь, устал. И теперь единственная моя возможность потрахаться — это заплатить. Хотя, как ты сам сегодня понял, это даже еблей толком назвать нельзя. И меня это пиздец как достало. И я, блядь, уже почти разорился из-за этого.

— Ленни, — начал Уэйн, но тот остановил его взглядом.

— Если не хочешь участвовать в этом, Уэйн, то не участвуй. Вообще, знаешь, что. Езжай-ка ты на недельку домой, в Канзас, и мы всё сделаем в твоё отсутствие. Возвращайся в штат, где считается нормальным сажать голубых за занятия любовью, несмотря на все утверждения Верховного Суда, и где с радостью закрывают глаза на мудаков, призывающих убивать нас. Возвращайся туда, где вступить в контакт с лицом мужского пола можно лишь подцепив в парке мужика, который даст тебе отсосать, а потом изобьёт и отберёт все деньги, прекрасно зная, что ты не сможешь обратиться к копам. Возвращайся и вспомни, почему ты, блядь, бежал, не чуя под собой ног, из этого мира. И почему сбежал я.

Он стиснул зубы и вновь посмотрел на меня:

— Курт, большинство моих сексуальных контактов уже давно происходят с правой рукой. Если так будет продолжаться до конца моих дней, то я готов смириться. Но хочу, чтобы оно того стоило. И если для этого нужно испортить жизнь кому-то, кто портил её мужчинам вроде меня, то так даже лучше. Я предлагаю тебе машину в отличном состоянии. Она стоит тысячи долларов. И взамен прошу лишь о небольшой услуге. Тебе не нужно будет насиловать честного и благопристойного гетеросексуала: подойдёт и притворяющийся таковым. Но я хочу посмотреть. Хочу посмотреть, как ты превращаешь одного из этих пафосных и смазливых мальчиков, которые высосали из меня все деньги, в свою сучку, и чтобы ему это понравилось. Чтобы я мог перенестись в свой собственный мирок и фантазировать, будто делаю это сам.

— Фантазировать? — переспросил я, веря в его пиздёж примерно так же, как верю в зубную фею.

— Конечно, — ответил он. — Разве я похож на того, кто на такое способен? Не очень. Дрочка — мой потолок.

Он встал и посмотрел мне в глаза. И я знал, что он прав. Он был слабым. Нервничал. Кусал ноготь на большом пальце, пугаясь при одной лишь мысли о предложенном. У него никогда не хватит смелости даже попытаться. Он слишком боится, что что-то пойдёт не так, и он окажется в тюрьме. Ему нужен  кто-то, кто сделает всё за него, и он согласен заплатить за удовольствие от просмотра.

А я? О чём думал я? Ну-у-у… буквально ни о чём. Но и соглашаться пока не собирался. Он, походу, подумал, что я решил отказаться и присел на подлокотник, стараясь казаться безобидным простачком.

— Давай так, — сказал он. — Мы поспорим. Если заставишь его кончить, то получишь машину. И штуку баксов в придачу. Если нет, то я получу бесплатный доступ к телу. Ко всему, что захочу. На одну ночь. И это будет моя запасная фантазия.

И он улыбнулся во весь рот, словно нашкодивший мальчишка. И будь я проклят, если не осклабился в ответ.

— При одном условии, — выпалил я, сам не заметив, как. Потом краем глаза увидел, что Уэйн смотрит на меня так, будто я ещё более ненормальный, чем Ленни, и оскал мой расползся ещё шире.

— Каком? — спросил Ленни.

— Был один парень, учившийся со мной в выпускном классе. Это он отправил меня за решётку. Если твой парень будет похож на него, то и мне будет о чём пофантазировать.

— Опосредованная месть. Люблю такое. Что конкретно?

— В смысле, как он выглядел? Итальянец. Вытянутое лицо. Выше меня. Не такой накаченный, но крепкий. Играл в бейсбол. Короткие тёмные волосы. Ну и хватит. А, и ещё одно.

— Что?

— Он должен быть обрезан.

— Обрезан? — переспросил Ленни. — Это легко устроить.

Уэйн беспокойно ёрзал туда-сюда.

— Ленни! Курт! Одумайтесь же вы, наконец! Дело ведь не только в вас двоих! Вы собираетесь втянуть в этого другого человека! Каково будет ему? Об этом вы подумали?

— Подумать о том, каково будет шлюхану от секса, пошедшего немножко не по его плану? — отрезал Ленни. — Которому заплатят за дополнительные неудобства? Который, не колеблясь ни секунды, ободрал бы нас, как липку, а потом затребовал ещё? Сам знаешь, такое бывало.

И эта его тирада дала мне понять, зачем такое Ленни на самом деле. Он повернулся ко мне, слегка подрагивая всем телом, и спросил:

 — Тебя что-то смущает?

Я глубоко вдохнул, по-прежнему ни о чём не раздумывая, и покачал головой, и пожал ему руку, и ответил:

— Ваще нет. Я согласен.

Потом дал свой телефон и пошёл домой.



Комментарии: 5

  • Надеюсь, что он не попадёт снова в тюрягу....

  • Было бы прикольно увидеть как у Курта всё пойдёт не по плану и в итоге нагнут его :D

  • эх... попасть бы в вашу голову и посмотреть предпочтения) вдруг там есть то, что я давно ищу, но не могу найти? а переводите вы замечательно, так и завалила бы работой))))

  • История жуткая, но раскрывает, что сидит в башке у Курта и как это сложилось. "Тут главный я " - для Курта основное. Может так и появляются маньяки?
    Ленни тоже пасет своих тараканов и хочет ими с кем-то поделиться.
    Мне страшно, но я читаю.... тож извращение?

  • А сколько глав в данном произведении вообще? к чему готовиться?) переводчикам огромнейшее спасибо))) а как вы выбираете, что переводить?

    Ответ от Восемь Бит

    Здравствуйте. Здесь 9 глав плюс эпилог. А выбираем проекты на перевод чаще всего по личным предпочтениям :)

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *