Глава четвертая

Мы договорились на следующую субботу. Я прихожу к ним. В шесть мы звоним парню. В восемь-девять приходит он. Я скручиваю его, потом те двое тащат его в спальню. Я делаю своё дело. К одиннадцати заканчиваю. Мы платим ему, прогоняем восвояси и к полуночи уже сидим в баре, потягивая пивко. А если он будет выпендриваться, то на этот случай Ленни припас эфедрон, чтобы подсыпать ему и сделать более сговорчивым. В общем, мы были готовы ко всему. План действий был прост и понятен.

Ленни решил найти типичного представителя семейства «модель/эскорт для мужчин», которые обычно публиковали свои объявления на задней полосе еженедельных пидорских газет. Уверен, он целыми часами просматривал их, сравнивая «Скотта» с «Тедом», «жеребца со Среднего Запада» с «итальянским самцом» и всё такое. Представлял, как всё произойдёт. Дрочил на свои фантазии. Можно было даже подумать, что он планирует свою свадьбу или чёт подобное. В конце концов, выбор Ленни пал на парня по имени «Джереми».

И должен признать, этот Джереми оказался неплохим вариантом. «Жеребец-натурал обожает баловаться под хвост. Выпускной курс колледжа. 6-1, 185, талия 30, телосложение пловца, 8 на 5,5; обрезанный»¹.

¹Пассив в анальном сексе. Рост 186 см, вес 84 кг, обхват талии 76 см, широкие плечи, накачанный пресс, длина члена 20 см, обхват 14 см.

Я ничего не понял, но ни за что на свете не собирался расспрашивать  Ленни или Уэйна: иногда нужно знать, что тебе знать не нужно, ага? «Твои терзания скоро (за)кончат(ся)». Так точно. Фотки не было, но Ленни не парился.

— Он говорит, что натурал, — сказал Ленни. — Так что всё будет почти как по-настоящему, да?

Я тихонько поржал. Поржал над мужиком, который утверждает, что он натурал, но при этом зарабатывает на жизнь, давая отсасывать другим мужикам. Или того хуже. «Гей за деньги», как же. Я даю отсасывать, потому что это мой единственный способ поднять бабла по-быстрому. Почти как обычная купля-продажа. И в глубине души я знаю, что всегда в этот момент представляю Конни. Как будто бы она делает это со мной. Потому что ТОЛЬКО ТАК я могу заниматься с ней такими вещами. Конни ненавидит сосать мой хер. И вообще, любой хер. Она такая типа: «Может, лучше потрахаемся?» И мы трахаемся. Короче, когда мне отсасывает парень, это просто привносит разнообразие в мою жизнь. И как я уже говорил, в тюрьме ты очень быстро понимаешь, что рот есть рот. Но платить за размещение объявления в жалкой голливудской газетёнке для педиков? Ещё и жить на эти деньги? Это, конечно, пиздец.

В общем, в четыре часа я пришёл к ним, и Ленни показал мне всё. Он подготовил гостевую спальню на первом этаже: поснимал все картины и вынес лишнюю мебель, оставив лишь кровать на четырех столбиках, покрытую простыней. По углам кровати лежала свернутая кольцами веревка. Стены были завешены плотной чёрной тканью, чтобы приглушить все звуки, издаваемые парнем, хоть мы и собирались заткнуть ему рот. А на штативе стояла видеокамера, готовая к записи. Выглядела она… жутковато.

Я кивнул на верёвки и спросил:

— Это ещё зачем?

— Посмотрим, как пойдёт дело, — ответил Ленни. — Возможно, я захочу… эмм... сам воспользоваться им, когда ты закончишь. Орально.

Я молча покачал головой. Ленни отвёл меня обратно в гостиную и показал камеру напротив входной двери. Её установили на штатив и спрятали за растениями — фикусом? Каучуком? Я в них не разбираюсь — и она охватывала всю комнату. Чтобы заметить её, приходилось приглядываться. Мне стало ещё более не по себе.

— Она и в тот раз была здесь? — спросил я его.

Ленни быстро замотал головой, возможно, даже слишком быстро, и сказал:

— Нет, конечно. Она бы ничего не засняла в такой темноте.

Я не очень-то ему поверил, но решил ничего не портить своими выебонами. Не сейчас. Всегда можно разузнать об этом попозже.

Потом Ленни показал мне наручники, купленные в каком-то магазине кожи. Я видал экземпляры и получше: если честно, было ясно, что его просто нагрели. Такие браслеты не удержат никого, кто этого не хочет. Или, по крайней мере, ненадолго. Но неважно: я всё равно не собирался пускать их в ход.

— И что ты предлагаешь? — спросил Ленни, услышав мои возражения.

— Вот это. — Я достал из кармана горсть толстых пластиковых стяжек с петельками на концах. Лесбухи, на которых я работал, перевязывали ими здоровенные мешки с мусором, а копы иногда использовали чёт типа такого вместо наручников. — Больше толку.

Он кивнул, как течная мартышка. Извращенец.

Пока мы ходили туда-сюда, Уэйн только раз высунул голову из комнаты наверху. И лишь затем, чтобы презрительно ей покачать и произнести:

— Так нельзя.

— Иди уже отсюда, Уэйн, — сказал Ленни, — и может быть, я дам тебе посмотреть видео, когда мы закончим. Если, конечно, не хочешь присоединиться… эмм… в процессе? Я нашёл верёвку.

— Какая гадость, — отрезал тот, бросив на меня злобный взгляд. — Вы оба сядете, ей-богу. А я буду смеяться над вами всё время, пока вы будете прозябать за решёткой.

И, кстати, о красивых словах: Уэйн так безбожно пиздел со своим этим «праведнее тебя». Если человек не хочет, чтобы ты делал что-то нехорошее, он просто тебя останавливает. Раз и всё. Он не смотрит молча, как ты собираешься вызвонить какого-то парня, наплести ему с три короба, уговаривая прийти в гости и заработать пару сотен, при этом не чая завалить его, а потом просто не говорит: «Так нельзя». Ни хера. В глубине души он хотел этого не меньше, чем Ленни — просто у него не хватало яиц признаться. И Уэйн удобненько прикинулся шлангом, чтобы потом чистосердечно отмазаться: «А я им говорил».  В Калифорнии непресечение преступления или недонос не преследуются по закону, поэтому у него были все шансы выйти сухим из воды.

Я посмотрел ему в глаза и прямо сказал:

— Мне насрать, съебёшь ты отсюда или засядешь в своей комнатушке. Если что-то пойдёт не так, я скажу копам, что сегодня ты всё время был с нами.

При таком раскладе если он вдруг решит что-нибудь выкинуть или разболтаться, то тоже загремит на зону. А там я уж позабочусь, чтобы ему откромсали яйца, и очередной мудила-нацик отпердолил в зад огромным, вонючим, необрезанным хуем. Мои слова его заткнули… но он так зыркнул, что у меня мурашки побежали по коже. Я зыркнул на него в ответ. Никто из нас не издал ни звука, но в голове у меня вновь зазвенели колокольчики. И, походу, он заметил, что лицо моё принимает настороженное выражение, поэтому лишь фыркнул и скрылся обратно.

Ебаный Уэйн. Что у него, блядь, на уме? Были ли те камеры подключены к телеку в его спальне, чтобы он мог наблюдать за нами? Собирался ли транслировать происходящее в прямом эфире из своей «безопасной» комнатки, как делают во всяких игровых шоу? Типа «Выеби красавчика и получи приз»? Или надумал что-нибудь ещё более стрёмное?

Но тут я заметил, что уже шесть, и Ленни принялся звонить парню, выясняя, как тот выглядит. Короткие тёмные волосы — хорошо. Голубые глаза — не помню, какого цвета глаза у Энтони. Член студбратства — приличный. Тягает штангу, но не сильно, потому что не хочет быть перекаченным — с ним легко будет справиться. Девушка уехала из города, и он хочет секса — полный пиздёж, но Ленни с радостью его проглотил и продиктовал жеребцу адрес.

— Будет здесь через час, — сказал он и повесил трубку, едва ли не хихикая от предвкушения.

— Попридержи коней, Ленни, — охладил его я, — или всё испортишь. Запомни: я делаю своё дело, а ты возишься с камерой. И ничего более, пока я не закончу. Ясно?

Он опять кивнул, как течная мартышка. И опять слишком быстро.

Ленни и Уэйн, в них было что-то такое… от того, какой идеальный дуэт они составляли вместе, мне резко захотелось отменить всё к чёртовой матери. Я чуял, что что-то не складывается, но уже было поздно: «жеребец» направлялся к нам.

И дело ещё в том — признаюсь честно — я… бля, я, вроде как, начал… хз, входить во вкус, что ли. Немного возбудился, просто рисуя в голове, что сделаю с говнюком, притворяющимся «богатым мальчиком-студентом». Типа как… бля, я скучал по тому, чем занимался в тюрьме. Всё будет, как в старые добрые времена, но на этот раз он не сможет размахивать своими ручонками.  И будет проще полностью подчинить его моей власти.

До этого мне довелось испытать такое — когда парень связан и не может сопротивляться — лишь один раз. Но этот раз был просто охуительным, на все 1000%. Тогда я заполучил охранника в Мид-Стейте. Грёбанную жопу. В буквальном смысле, как сказал бы Ленни. И блин, в тот момент я ощутил себя королём мира.

Все произошло за неделю до слушания по моему условно-досрочному. Один перекаченный бычара в форме начал устраивать мне подляны, стоило только отвернуться. Его звали Картер, и он был ветераном военной полиции с десятилетним стажем и расплющенной ирландской физиономией, как у террориста из ИРА².

²ИРА – Ирландская Республиканская Армия, военизированная группировка, целью которой является достижение полной самостоятельности Северной Ирландии от Соединённого Королевства.

Все два года, что я сидел, а он там работал, он не обращал на меня внимания, но тут внезапно принялся навёрстывать упущенное. Если камера была не в идеальном порядке, он раскидывал все вещи и заставлял убирать заново. Если ботинки не были завязаны, он плевал на них и заставлял полировать моей же рубашкой. Как-то раз врезал по яйцам за грязную униформу. А стоило мне косо взглянуть на него, следующие полчаса приходилось стоять по стойке «смирно», выслушивая, как тот бухтит, употребляя слова, которых я В ЖИЗНИ не знал. И его кореша-охранники всегда, когда было нужно, бросались ему на помощь. Или когда он их просто звал.

Конечно же, я врубился, к чему всё это: он ждал, что я отвечу и проебу условно-досрочное. Но не понимал, зачем. И поэтому решил выяснить.

Сначала я притворился, будто он меня сделал, типа теперь я его боюсь. Было нетрудно. Просто вжимал голову в плечи, когда тот проходил мимо, и быстро отводил взгляд. Подпрыгивал на месте при виде его. Напряжённо сглатывал. Вся такая поебень. И он совсем осмелел. Начал думать, что «знает» меня, что я не дам сдачи, что я просто в ужасе. Начал вести себя глупо и неосторожно. И через пару дней был готов. Я подговорил пару ребят из моей банды заманить его в прачечную, потому что он успел достать и их. В прачечную, туда, где я работал все ШЕСТЬ БЛЯДСКИХ ЛЕТ! А Конни ещё удивлялась, почему никак не могла заставить меня стирать. Короче говоря, они прекрасно знали, что я задумал, и были обеими руками «за».

И где-то в десять утра, когда машинки уже вовсю работали, я спрятался среди них. Между двумя рядами стиралок был один закуток. Мужики часто засиживались там, развлекая друг друга или самих себя, но в тот день мои пацаны проследили, чтобы местечко пустовало. Они дождались, пока машинки не начнут крутиться, что было ну-очень громко, потом один из них донёс ему, типа мне отсасывают в прачечной. И старина Картер — здоровенный, тупой, блондинистый, самовлюблённый Картер — рысью понёсся исполнять свой долг и ловить меня на месте преступления.

Едва зайдя за угол, он оказался вне поля зрения других охранников. Тут-то я его и сцапал, приставил к горлу заточку и отвёл в самый конец комнаты, за последнюю стиралку. Он чуть в штаны не наложил, отвечаю, и всю дорогу шептал:

 — Да ладно тебе, мужик, ты же не хочешь проебать условно-досрочное. Зачем тебе это.

Но он не знал, что я уже чихать на это хотел. Если какая-нибудь свинья будет гадить тебе, а ты спустишь ему это с рук, то потеряешь весь авторитет, заработанный за решёткой. И ни за что, блядь, на свете такого со мной не произойдёт.

Я впечатал его мордой в тот закуток и продолжил держать так. Блин, у меня стояло, как на параде, и я с нажимом тёрся о его задницу, давая понять, что собираюсь делать. И он паниковал, зуб даю. Хотя навряд ли всерьёз думал, что я решусь, потому что продолжал нести свою хуету.

— Мужик, не тупи. Не тупи. Ты уже и так по уши в дерьме. Хочешь накинуть лишнюю десятку к своему сроку?!

Я ещё раз впечатал его в стену и прорычал на ухо:

— Какого хуя ты до меня доебался?

— Я не доёбывался, — ответил он, поскуливая.

— Пиздишь! Ты всю неделю за мной таскался. Кто надоумил тебя копать под меня?

— Никто!

Я завёл руку вперёд и схватил его за пах. Сжал. Он резко выдохнул, но я держал его так крепко, а заточка так глубоко врезалась в кожу, что вскрикнуть он не осмелился.

— Хватит пиздеть мне, падла! Я отчекрыжу те яйца под корень!

Он дёрнулся всем телом, потом, наконец, прохрипел:

— Один мой приятель. Он сказал… ты добрался до его племянника. Когда тот сидел с тобой в одной камере. Трахнул парнишку. Угробил его. Он хочет, чтобы ты оставался за решёткой.

— В смысле, угробил?

— Он… Он пытался покончить жизнь самоубийством. Сейчас на транквилизаторах. За ним следят 24 часа в сутки.

— Да ладно?

— Ага. Я знал его. Хороший парень, просто немного проебался с наркотой. Здесь ему было не место. Не нужно было его сюда сажать. И вот теперь…

— Так значит, это я его угробил?

Он кивнул. И я пришёл в полный восторг! В полный восторг от того, что так сильно подпортил жизнь одному богатенькому слюнтяю на понтах, что его мамочке и папочке пришлось расчехлять свой мешок с баксами, чтобы хоть как-то привести сыночка в норму. Серьёзно, двадцатичетырехчасовой надзор за потенциальными самоубийцами стоит недёшево, даже если у тебя есть страховка. И я знал наверняка, что за петушок это был — первый, кого я отжарил так, что он спустил от этого. Он вышел ещё до перевода Картера. Я чуть не кончил в штаны при одной лишь мысли об этом.

Выходит, ебучий Картер решил, что накажет меня. Тупой мудак по имени Картер захотел отомстить за то, чему сам позволял свершаться по дюжине раз на дню с сыновьями других. И с племянниками. И с отцами. И с мужьями. И со всеми. Бля, я даже улыбнулся. Ёбаный лицемер. Он заслуживал всего, что я собирался с ним сделать.

Я убрал руку с его паха, но заточку оставил плотно прижатой к горлу. Он дрожал. Я это чувствовал. Думаю, сильнее всего, что случилось до этого, он боялся моего молчания. И он был дальновиден.

Я вытащил из кармана полотенце, скрутил в жгут и прошептал:

— Руки за спину.

Он подпрыгнул и спросил:

— Зачем?

Я надавил на заточку, немного порезав его. Он охнул, потом сделал, как было сказано. Я  связал ему запястья жгутом. Хорошенько и на несколько узлов. Обмотав два раза. Так туго, что он закряхтел от боли. Потом повернул лицом к себе. Улыбаясь — и это пугало его больше всего. Твою мать. Блядский охранник трясся из-за меня. Меня ждало нечто совершенно потрясающее.

Навалившись на него всем телом, я прошептал:

— Хочешь, покажу тебе, что сделал с племянником твоего приятеля?

— Что? — через секунду до него дошло, и он замотал головой, поперхнувшись словом «нет».

Я плотнее прижался к нему. Зажал между собой и кирпичной кладкой. Потёрся хером о его пах. И улыбнулся ещё шире. Потом расстегнул его ремень. Он забарахтался и попытался вырваться, и я швырнул его на пол. Он довольно сильно ударился головой, но всё равно был в состоянии кричать. Принялся орать так, что его могли услышать даже несмотря на шум машинок, поэтому я сорвал с себя футболку и запихнул ему в рот. Глубоко. Почти в самую глотку. Он начал задыхаться и попробовал пнуть меня, и я спустил с него штаны до лодыжек и накрепко перетянул их ремнем. Потом вытащил футболку изо глотки — не хотел, чтобы он задохнулся насмерть — и засунул обратно уже как кляп. Теперь он был слишком обездвижен для того, чтобы представлять для меня хоть какую-то угрозу. Конечно, он всё так же брыкался и пытался орать, но тарахтение от машинок и сушилок и кляп во рту не давали никому его услышать. Я поднялся во весь рост и полюбовался, как маленькая хрюшка барахтается на полу, наслаждаясь зрелищем.

Трусы ещё были на нём, так что я оседлал его грудь и содрал их. Он был необрезанным — вот же ж блядство — но отступать я не собирался. Уже не сейчас — я лишь захотел сделать ему еще больнее.

Развернувшись, я перелез на живот и увидел, как он пытается выплюнуть мою футболку, шарит глазами по сторонам в поисках помощи и отрицательно трясет головой. Тогда я потянул молнию вниз, медленно. Издеваясь над ним. Потом засунул руку в штаны и вывалил хер. Блин, у меня стояло колом. И я потёрся им о его лицо. Он замотал головой, как будто бы съехал с катушек. Я почти заржал.

— Вот это я засуну тебе в жопу, тварь, — сказал я, — и тебе это понравится. Это и угробило пиздюка твоего приятеля: я показал ему, как он обожает, когда мой толстый хуй ныряет в его сладкую попку.

Картер попытался закричать, и я его ударил. Сильно. Два раза. Он начал вопить как резаный. Я быстро вытащил у него изо рта футболку, обвил вокруг шеи и стянул. Он принялся хватать губами воздух, но по-прежнему мог дышать, а вот орать уже не мог. Накрутив футболку на левую руку, я начал расстёгивать его рубашку.

У него были большие грудные мышцы, голые и безволосые, живот — гладкий и мягкий, как у Конни. Я удивился. Думал, что он обладатель стальных кубиков, за которыми вечно гоняются качки. Не то что бы мне было не насрать на его внешность.

Он втягивал в себя воздух, вертел головой и бормотал: «Господи, пожалуйста, нет, Господи» снова и снова. Я чуть туже затянул футболку, чтобы он заткнулся. Потом переместился вниз, задрал его ноги в воздух, пролез между ними и смазал себя слюной. Прежде чем он успел ещё что-то пикнуть, протаранил его зад.

Он силился заорать, но футболка слишком пережимала горло, и в итоге получился лишь сдавленный клокот. Войдя до упора, я немного ослабил хватку. Не хотел, чтобы он заблевал меня или захлебнулся в собственной рвоте. А потом я ебал его, ебал медленными, протяжными и глубокими движениями. И играл с его задницей. И гладил его пресс. И сосал его соски. И говорил себе, что я с Конни, трахаю её, присасываюсь к её сиськам и ласкаю её живот, как всегда ласкал. А потом наступило самое интересное: у него начал вставать. Вскоре я уже не видел куска необрезанной плоти, и чтобы доказать, что теперь он реально моя сучка, я отпустил футболку и, продолжая лизать его сиськи и поглаживать по животу, обхватил второй рукой хер и принялся дёргать.

Он застыл, типа не мог поверить в происходящее, потом сказал:

— Какого хуя ты делаешь?

Я опять затянул футболку на его шее и продолжил дёргать за член. Он становился всё твёрже и твёрже, и я насмешливо скалился, глядя, как корчится Картер. Я был уже близок к разрядке, поэтому замедлил свой темп, а его хер задёргал быстрее. Даже плюнул на ладонь, чтобы получалось ловче. Хотел, чтобы этот подлюка попробовал своё же дерьмо на вкус.

Через пару минут я почти кончал, раздумывая, выстрелит ли он вообще. Он боролся со мной так, что трудно представить: яростно крутил головой, стараясь извиться из моей руки, лягался. Но мало что мог сделать: каждый раз, когда он чересчур буйствовал, я просто сжимал его хер сильнее, типа собирался оторвать, и он замирал, давая мне продолжить. Пару раз он пытался задушить меня ногами, но не мог найти нужного рычага, да и к тому же я был слишком здоровым для этого. И я всё ебал его. И ебал. И ебал. Потом, когда подумал, что он так и не кончит и пора уже заканчивать самому, он вдруг начал дёргаться и ахать. И его задница так вцепилась в мой хер, что сдерживаться стало невозможно: я зарылся в неё поглубже и спустил.

Блин… было хорошо до усрачки. Прям как в первый раз с тем богатеньким слюнтяем-петушком. Всё это время Картер сопротивлялся, даже когда я заливал его внутренности, и от этого мне становилось гораздо… гораздо… лучше. Пока я не сделал своё дело и не вытащил, я не замечал, что он тоже спустил. Немного. Тоненькую струйку вязкой жидкости, стекающей с головки. Но этого хватило, чтобы размазать её по его лицу и сказать:

— Это твоя конча, сучка.

Он задохнулся в рвотных позывах, начал хлюпать носом и сжался в ком, пытаясь спрятать от меня своё лицо и член. Я разрезал полотенце позади него и поднялся на всё ещё дрожащих ногах. Он быстро дёрнул руками, со всхлипами закрывая себя. Я бросил на него взгляд … и ощутил реально странное желание. Этот раз был настолько охуенным, что я знал, что могу повторить его, прямо сейчас, стоит только захотеть. Положить Картера на живот. Заняться этим лишь для себя, и в жопу даже попытки заставить его кончить. Я на самом деле задумался об этом, но потом понял, что не, будет слишком походить на секс.  

Подхватив разорванные трусы, я обтёрся ими. Потом засунул в карман, чтобы позже выкинуть — нельзя бросать такие улики — натянул на себя футболку и ушёл. Не произнёс ни слова, просто оставил его там. Если бы он что-нибудь донёс, я бы сказал, что он сам заставил его трахнуть. Именно поэтому и доёбывался до меня всё время — запугиваниями добирался до моего хера. И у меня была целая куча свидетелей, готовых подтвердить, как жёстко он ко мне относился. При удачном стечении обстоятельств было бы его слово против моего, даже не смотря на синяки у него на запястьях. Но я знал, что он никому не расскажет. Слишком стыдился случившегося.

И естественно, после этого он оставил меня в покое. А через недельку я вышел по условно-досрочному.

И вот он я, готовлюсь провернуть то же самое, опять. Меня едва не штормило от предвкушения.

Перед тем, как в дверь позвонили, Ленни успел проверить свои блядские камеры явно не одну сотню раз. Обе они были одинаковой модели и давали отличную картинку, если со светом всё было в порядке. Ага, он везде повключал свет, «на всякий случай».

План был прост: Ленни впускает жеребца, убеждается, что парень пришёл за сексом, потом я выскакиваю из кухни и бросаюсь на него. Остальное лежало на моих плечах, но я не ждал никаких проблем. Даже если бы он знал карате или ещё какую поеботу, я бы перехватил контроль, пока тот ещё соображал, что к чему. Так что, когда в дверь позвонили, мы были в полной готовности.

Я скрылся на кухне, вытащил стяжки и осторожно выглянул в коридор. Главный вход был как на ладони. Ленни нажал на камере кнопку записи и «прогулочным шагом» прошествовал к двери. Открыл ее и, тяжело дыша, отступил назад. Хз, от предвкушения или страха. Я услышал, как парень говорит: «Ленни?», а Ленни отвечает «Джереми? Проходи».

Вошедший парень как будто бы сбежал из мокрых снов Ленни и Уэйна. И выглядел знакомо. Ростом он был выше меня и, наверное, на пару лет постарше — выпускной курс колледжа — ага, как же. С широкими плечами и аккуратно постриженными тёмными волосами, в белой хлопковой рубашке, узких «ливайсах» с чёрным ремнём и чёрных лоферах. Из-под рубашки на руках и груди виднелись волосы — немного, но достаточно, чтобы отличить мальчишку от мужчины. Но телосложение пловца? Ну да, щас — он не был настолько худым. Или широкоплечим. И всё же, он РЕАЛЬНО выглядел как прима-балерина с плаката «Гей-Америка». Может быть, это был клозетник — особо запущенный случай «гея за деньги». Бля, неужели у них встаёт такая проблема? Зацените каламбур, ха.

Но лучше всего было то, что он и в самом деле походил на Энтони. Правда, лицо не такое круглое и не итальянское. И подбородок более волевой. Более выраженный. Но и так сойдёт. Тут я вспомнил, кого ещё мне напоминал этот гадёныш, и до меня дошло — «Джереми» выглядел тот-в-точь как один парень из «Психо». Тот, что появляется в номере отеля в самом начале фильма и для кого Джанет Ли ворует деньги. Конни повела меня смотреть его на одном из наших первых свиданий. Поначалу кино тянулось, как жвачка, но потом, в том отеле, события развивались довольно-таки быстро, да-да. Тогда я прямо-таки нехило запал на Джанет, скажу я вам. Так вот. Тот герой был весь такой чистенький, аккуратненький, и так походил на копа, что всё, о чём я мог думать, когда он появлялся в кадре, это как же я хочу разъебать это симпатичное личико в кашу. И сейчас, походу, мне представился такой шанс.

Джереми огляделся и сказал:

— У тебя тут уютно.

Ленни прощебетал — клянусь богом, прощебетал:

— Спасибо. Выпьешь что-нибудь? Пиво, вино, кола, виски?

— Зависит от того, чем ты хочешь заняться потом, — ответил Джереми, сторонясь Ленни. И что-то запустило тревожную сирену в моей голове. Я ни хрена не знаю о мужиках, которые шляются по домам других мужиков за такими видами секса, но разбираюсь в этом достаточно, чтобы понимать, что ему надо было распалять Ленни и заставлять желать большего. А «Джереми» держался отчуждённо и неприветливо. Я положил стяжки в ящик с нашим барахлом и продолжил подглядывать.

— Угадай.

— Я не гадалка.

— Ладно, лучше скажи — ты обрезан?

— Какая разница? — спросил жеребец.

— Большая, — ответил Ленни, посматривая в сторону кухни. Вот же дебил. Наверняка и в покере постоянно проёбывает.

Жеребец смерил его взглядом и сказал:

— Да.

— Сколько стоит посмотреть? — спросил Ленни.

Джереми запустил руку в джинсы и вытащил значок! Это был сраный коп! Так, блядь, я и знал!

— Посмотри лучше на это, — сказал он. — Вы обвиняетесь в пособничестве проституции³.

³В Калифорнии клиенты проституток могут получить до года тюрьмы. Именно поэтому Ленни и Уэйн прощупывали почву с Куртом в первой главе.

— Блядь, — пискнул Ленни. Клянусь богом — пискнул!

Я воспользовался моментом и ввалился в коридор с бутылкой пива в руках.

— Эй, Уэйн, чё за хуйня здесь творится? — спросил я Ленни, но глаза мои смотрели прямо на копа. — А кто это тут у нас? Пришёл к большому и страшному дядюшке Ленни, да?

Свинья подпрыгнула и попятилась к двери, размахивая значком и чуть ли не вопя:

— А ну стой на месте!

Я остановился и посмотрел на него как на поехавшего:

— Ты чё? — спросил я, потом заорал наверх. — Ленни, ты вообще сегодня спустишься или нет?

Уэйн появился на лестнице, испепеляя меня взглядом. Однако в чём дело, он сразу понял. Ленни едва не обоссывался от страха, но Уэйн, ебаный Уэйн с изяществом подхватил за мной. Тогда я окончательно убедился, что мне стоит обратить на него более пристальное внимание, я бы даже сказал, очень пристальное. 

— Ладно, хорош орать. Короче, я позвонил в долбаный эскорт, и чё?! И чё, блядь? Давно не был на свидании, знаешь ли.

Не выкупающий что к чему Джереми открыл дверь и крикнул подкрепление — двух свиней в форме, выглядевших так, типа они только и ждут, чтобы размозжить кому-нибудь яйца. Я замер на одном месте как вкопанный, зыркнул на трёх свиней, как на шваль, чем они, собственно говоря, и являлись, и захохотал в голос:

— Твою мать, Ленни, ты позвонил копам!

— Не пизди! — ответил Уэйн и обернулся к жеребцу. — А ну покажите значки!

— Стой на месте! — жеребец едва не исходил пеной от злости. А его подмога растеряла весь запал переломать кому-нибудь кости и теперь стояла и тупила.

— Чё за фигня, Шэйз? — спросил один из них.

— Без понятия, — ответил жеребец. — Но эти трое арестованы за содействие проституции. Пакуйте их!

— Ты чё, блядь, несёшь?! — рыкнул я.  И получилось прям хорошо. Джереми… Шэйз перевёл на меня взгляд и больше не выпускал из виду. — Я захожу в комнату и вижу, что ты орёшь на моего кореша…

— Твой кореш спрашивал меня про секс.

— Ничё он у тя, блядь, не спрашивал, гондон.

— Вы уже попались! Он просил меня…

— Да ни хрена подобного! Я был на кухне и не слышал, чтобы Уэйн чёт там у тебя просил. Он сказал тебе подождать, пока Ленни не спустится, и всё.

— Всем похер, чё ты говоришь, мудила. Но им не будет похер на мой отчёт. — Он махнул своим. — Забирайте этого за сопротивление при аресте.

Один коп сделал ко мне шаг, но я не сдвинулся с места. А хладнокровно остановил его Уэйн. Он вдруг очень тихо сказал:

— Ладно, арестовывайте нас. Забирайте в тюрьму. У меня великолепный адвокат. Есть друзья в ГЛААД и АСЗГС⁴. И слово одного против трёх. Или вы с прослушкой? Я сильно сомневаюсь в этом, особенно если учесть, какой ваш начальник самодовольный и заносчивый тип, уверенный, что любой судья скорее поверит ему, чем какому-то вонючему педику. Так что завтра, в это же время, у нас на ужин будут ваши задницы, причём за счёт заведения.

⁴ГЛААД — альянс геев и лесбиянок против диффамации. АСЗГС — американский союз защиты гражданских свобод.

Шэйз дрогнул, лишь на секунду, но успел это просечь. Улыбнувшись, я медленно повернулся и сложил руки за голову. Свинья в форме подошёл ко мне, обшмонал и почти уже заломил руки за спину, параллельно разглагольствуя: «Вы имеет право хранить молчание…» И потом я услышал, как Шэйз сказал:

— Ай, в пизду! Того не стоит.

Я выдернул руки из хватки свиньи, повернулся и посмотрел на Шейза. Ноги Ленни подкосились, и он рухнул на подлокотник дивана. Выглядел он белее рубашки жеребца. А «жеребец» выглядел краснее, чем мой хуй, — до того был взбешён.

— Но я всё равно хочу увидеть ваши удостоверения личности, — сказал он, изо всех сил делая вид, что всё под контролем. У него не получалось.

— Нет, — ответил я.

— Я могу их и потребовать, — сказал он, злясь ещё больше.

— На улице, — ответил я. — А здесь частная собственность, и не ебучая Джорджия, так что если собираешься проворачивать свои штучки, вали на улицу. Жди, пока мы выйдем, останови нас под каким-нибудь предлогом и надейся на лучшее, офицер Шэйз.

Шэйз сверкнул глазами, будто пытаясь отпечатать мое лицо у себя в мозгах. Потом перевел взгляд на Ленни, который едва не блевал, уставившись на меня. Потом на Уэйна, который просто покачал головой, сделал шаг назад и прислонился к косяку. Шэйз знал, что тут либо всё, либо ничего: либо он принимает нас и потом разбирается с поднявшейся шумихой, либо уходит.

И гондон принял решение, показавшееся ему правильным, — ушёл. Сначала вышли его копы, а за ними — он.

Но на пороге у него хватило тупости, чтобы зыркнуть на меня и пробормотать:

— Ёбаные гомики.

Тупорылый дебил. Если бы он так не сказал, я бы спустил всё на тормозах. Меня и раньше заметали легавые — тоже мне, событие. Но назвать меня гомиком? Этого я так оставить не мог.

Я проследил, как он выходит из двери и спускается по лестнице на дорогу, запоминая каждое движение его тела. Даже в джинсах и рубашке, почти в кромешной темноте, он выглядел красавчиком. Бля, его булки так покачивались при ходьбе, плавно и в такт, что казалось, будто джинсы — его вторая кожа. Под стать остальному телу. Стройному, точёному, но крепкому. Он мог бы быть моделью нижнего белья для какого-нибудь пидорского каталога или чёт подобного.

Шэйз вышел на улицу, окинул нас недобрым взглядом, сел в машину без спецзнаков и уехал. Потом отчалили его свинюшки на своём крузере. Я повернулся к старине Уэйну и сказал… нет, прорычал:

— Сука, он был бы охуенным.

В этот момент Ленни подхватился, рванул в ванную и начал приносить жертву фарфоровым богам. Забавно было слушать, как человек, который подбивал и подначивал меня, едва ли не умолял разрешить ему записать всё на камеру и в ожидании представления плясал от счастья, как ребёнок под елкой, внезапно выблевывал свой ужин, потому что чуть не попался за пособничество. Блядь, этот долбоёб вообще не задумывался, что изнасилование — это вообще-то статья? Неважно, хватаешь ли ты мужика с улицы или приглашаешь домой работника секс-услуг, а потом занимаешься с ним большим, чем входит в его прайс — ты силой вынуждаешь их делать то, чего они не хотят. Всё просто. Что бы он делал, если бы его в натуре замели?

Тут я заметил, что Уэйн смотрит в окно вслед Шейзу и его свиньям. И у него было такое выражение — клянусь богом, он был готов убивать.

— Ёбаные свиньи, — сказал он. — Они и раньше пытались меня опрокинуть. Один раз я шёл через парк на Робертсон-Сан-Висенти в западном Голливуде. И паре собачек шерифа, двум ублюдочным расистским скинам, вдруг показалось, что я к ним подкатываю. Как будто бы мне нравятся уродливые гомофобные рожи типа них. Они меня арестовали. Ни какое-то там задержание до выяснения обстоятельств — то был настоящий арест. Отпечатки. Фотки. Ночь в камере. Предъявление обвинений. Угрозы тюрьмой. Попытки заставить подписать признание. Всё это. Как будто дело происходило в каком-нибудь Китае или Иране. Но я молчал. Не сказал ни слова. Потом нанял адвоката и предстал перед судом. Мнения присяжных разделились. И всё лишь потому, что меня никогда в жизни не арестовывали. На мне не висело даже ни одного неоплаченного штрафа за парковку. У прокурора не было ничего, кроме тех мелких свинюшек, и мой адвокат сделал так, что их слова противоречили друг другу практически во всём. И всё равно, трое из шести присяжных верили, что всё, о чём мечтает гей, — это соблазнить натурала. Превратить в ещё одного пидора. Поэтому в словах тех блядских свинюшек обязательно должно быть хоть зерно правды. Ссаные клозетники. С тех пор я, блядь, ненавижу натурастов.

Он опустил занавеску и отошёл от окна, всё так же не смотря на меня и распаляясь всё больше и больше:

— Уверен, он от этого прётся, — сказал он. — Наш офицер Шэйз. Размахивает хуем перед нашими лицами, потом бросает в тюрягу, стоит нам лишь намекнуть, что мы его хотим. После отправляется домой к жене и говорит: «Дорогая, ко мне сегодня приставали три мужчины. Они по-любому могли бы мне отсосать, так что лучше этим заняться тебе. Сейчас. И поаккуратнее с зубами на этот раз. Не то что бы я знаю, как правильно делают минет, ведь меня никогда не касался мужчина». Уверен, у него от этого встаёт. У всех так, у этих переодетых в штатское примадонн полиции нравов, для которых гей равно преступник без суда и следствия.

Твою мать, ёбаный Уэйн. Слова его разили громом и молниями. Моча конкретно ударила ему в башку. Он трясся всем телом и выглядел совершенно другим человеком. Уэйн вдруг перестал быть толстожопым пидором, который боялся подойти к парню, типа меня, без своего кореша Ленни. Уэйн вдруг превратился в профессионального рестлера на ринге, призывающего любого мудака подойти к нему и на собственной шкуре испытать, на что способны его кулаки. Он был как блядский Тайсон, на протяжении пятнадцати раундов заводящий толпу. Я не мог поверить своим глазам.

Потом он повернулся ко мне с улыбающимся оскалом. С улыбкой, зловещее которой нельзя было и представить. И сказал:

— Если бы я собирался трахнуть натурала против его воли и сделать так, чтобы ему понравилось, — я бы выбрал нашего офицера Шэйза. Он стоит всего того пиздеца, что последует после. Да. Определённо. Конечно, скорее всего, он только этого и ждёт, так что аргументом в вашем споре это считать нельзя. Или всё-таки можно? В конце концов, не за таким ли хуем вы с Ленни гонялись?

Я не очень понял, что он говорит, но увидел, к чему он клонит. Так же ясно, как цифры под моей фоткой в полиции. Мечты становились явью для каждого из нас. Уэйн пристально и немного настороженно взглянул на меня. А потом улыбнулся. И потом мы вместе начали смеяться. Хохотали и ржали во весь голос. Чуть ли не катались по полу, прекрасно зная, что собираемся делать дальше.

— На вызов, офицер Шэ-э-э-эйз.

Ты, мудила.