Глава третья

 Я лишь недавно узнала, что в древних источниках упоминается такое явление как полтергейст.

В моём распоряжении оказалась книга, что была откопана в руинах библиотеки, где некогда работала библиотекарем моя мама. На обложке книги стоит клеймо с таинственным знаком «Клевета». Перечень книг, что нам разрешалось читать в начальной школе Вакиэн и общей школе, ограничивался книгами первой категории с метками «Рекомендовано», «Отлично» и «Хорошо», а эта книга Что до этой книги, то она относилась к четвёртой категории, которая, по правде говоря, вообще не должна была попадаться на глаза обычному человеку. Книга хранилась в глубине цокольного помещения и потому не сгорела во время пожара, что нельзя было назвать иначе как иронией судьбы.

Если верить этой книге, в древности, ещё тогда, когда у людей практически не встречался магический дар, частенько сталкивались с такими загадочными явлениями как призрачные постукивания, летающие в воздухе столовые приборы и посуда, пляшущие предметы мебели, дрожание дома, как во время землетрясения.

Кроме того, похоже, что зачастую в тех домах, где происходили подобные явления, жили дети периода полового созревания. По этой причине считалось, что присущая половому созреванию подавленная психическая и сексуальная энергия раскрывалась как психокинез.  

Может быть, даже можно сказать, что повстречавшийся мне благословляющий дух и полтергейст, который ещё можно назвать рецидивирующим спонтанным психокинезом, — это по сути одно и то же.

 

В следующие после того вечера три дня много всего происходило. Родители сообщили городу о том, что у меня появилась магическая сила, и к нам домой сразу же пришли люди из комитета по образованию. Это была группа из трёх человек: одетые в белое пожилая женщина и молодая, как моя школьная учительница, девушка, и мужчина средних лет с колючим взглядом, облачённый в строгие одеяния, похожие на рабочую одежду монаха. Пожилая женщина встала посередине и, затратив на это уйму времени, тщательно изучила моё физические и душевное состояние. После этого, я думала, мне почти сразу же позволят пойти в общую школу, но на самом деле всё только начиналось.

Меня на некоторое время забрали из семьи. Пожилая женщина сказала, что это просто один из этапов подготовки к поступлению в общую школу, и переживать не о чем. И родители, держа меня за руки, с улыбками проводили меня, но в моей жизни не было более безрадостного времени.

Меня повезли на крытой лодке без окон, где заставили выпить жидкость из лакированной чашки, объяснив, что это лекарство от морской болезни. Она была сладкой, как тростниковый сахар, но оставляла ужасно горькое послевкусие. Спустя некоторое время в голове у меня помутнело.

Крытая лодка с присущей ей скоростью плыла по каналу, как мне казалось по моим ощущениям, но я не имела никакого понятия о том, куда мы направляемся. Однако примерно в середине пути качание волн прекратилось, и я подумала, что мы, видимо, вышли на какое-то очень просторное место. Может быть, мы вошли в главное течение реки Тоне. Я хотела было спросить, но потом решила, что лучше не задавать лишних вопросов, и промолчала. Всё это время сопровождавшая меня девушка без перерыва забрасывала меня вопросами, настолько обыденного содержания, что я не считаю нужным приводить здесь наш диалог.

Крытая лодка несколько раз меняла направление движения, и так мы плыли более трёх часов, а потом, наконец, судно встало на якорь у лодочного причала, полностью обнесённого по периметру оградой.

С лестницы и до того самого момента, когда мы вышли к похожему на храм строению, не представлялось ни единой возможности разглядеть что-либо вокруг из-за вездесущих оград.

Навстречу к нам вышел облачённый в чёрную рясу монах. Его голова была свежевыбрита. Здесь все сопровождавшие меня покинули.

Меня проводили в пустую комнату в традиционном японском стиле. В стенной нише токонома находился блестящий исписанный тушью свиток, и хотя я не поняла, что именно там написано, мне казалось, надпись походила на знаки на картине в школе Вакиэн.

Я села на татами в официальную позу сейдза, но по указанию монаха изменила её на позу лотоса. Это то же самое, что сидеть по-турецки, только обе стопы укладываются на бедра. Это поза, в которой, по всей видимости, следует размышлять и успокаивать сердце. В школе Вакиэн у нас был урок сидячей медитации, так что к этой позе я привыкла, но пожалела, что не надела более свободные брюки.

Я пыталась глубоко дышать животом и как можно быстрее успокоить свои чувства, но торопиться не следовало. Потому что затем меня заставили ждать часа два, а то и три. За это время солнце начало садиться. Казалось, время течёт иначе, не так, как обычно. Мысли стали бесформенными и бессвязными. Почему-то я не могла ни на чём сконцентрироваться.

Однако по мере того, как комната погружалась во мрак, постепенно росло моё слабое чувство неправильности происходящего. Сначала я это не осознавала, но теперь я заметила, что солнце уже заходило, а «Дорогу домой» не было слышно. В пределах города Камису 66, в какой бы деревне я ни находилась, вечером везде раздаётся одна и так же мелодия. И если я так далеко ушла, что эту мелодию не слышу, значит, я за пределами Хаттёдзимэ.

Глупо предполагать такое, но это казалось вполне возможным.

Ощутив естественную нужду, я встала и позвала:

— Здесь кто-нибудь есть? — Но мне никто не ответил. Мне пришлось выйти из комнаты. В коридоре с поющими половицами каждый шаг резал слух. К счастью, в конце коридора за поворотом оказалась уборная.

Справившись с нуждой, я вернулась комнату, где уже горел свет. Согнув спину и свесив седую бороду, передо мной сидел монах. Он, казалось, был преклонного возраста и ростом ниже, чем я тогда в двенадцать лет. Он был одет в скромную, заношенную и всю будто бы заштопанную рясу, но обладал неописуемо изящным обликом. По его знаку я села напротив в официальную позу.

— Как ты? Проголодалась? – тихо смеясь, спросил седобородый монах.

— Да. Немного.

— Ты любезно посетила нас, и мы хотели бы угостить тебя постными кушаньями, но, к сожалению, тебе придётся отказаться от еды до завтрашнего утра. Справишься? — Я сильно расстроилась, но смогла кивнуть. – Кстати, я служу настоятелем этого ветхого храма, меня зовут Мусин.

Я невольно выправила осанку. В Камису 66 не было человека, который не знал бы имя святого Мусина. Точно так же, как Кабураги Сисэй внушает благоговение как человек с самой большой магической силой, святого Мусина, больше чем кого бы то ни было, любили и почитали как человека с исключительными личными качествами.

— Я… Ватанабэ Саки.

— Я имею честь быть очень хорошо знакомым с твоими родителями, — тихо посмеиваясь, сказал святой Мусин. – Они с детства были просто замечательными. Я знал, что в будущем они обязательно понесут на своих плечах ответственность за город, и, действительно, так и вышло.

Я не знала, что ответить, но нельзя сказать, что было неприятно слышать похвалу в адрес своих родителей.

— Но твоему отцу нравились шалости. Он бросал псевдояйца каяносузукури в школьную бронзовую статую, отчего всех раздражал ужасный запах. Вообще-то, это была моя статуя. Ах… в то время я был директором школы Вакиэн.

— Правда?

Я в первый раз слышала о том, что святой Мусин был директором школы, но я не могла представить, чтобы мой папа вёл себя как Сатору!

— И ты, Саки, отныне будешь учиться в общей школе и вступишь в общество взрослых людей, но перед этим сегодняшний вечер ты должна будешь провести в уединении в этом главном здании храма.

— Извините, а этот храм, где он находится? — я понимала, что перебивать святого Мусина невежливо, но не смогла сдержать любопытства.

— Этот храм называется Сёдзёдзи. Обычно я работаю настоятелем в храме Гокуракудзи в деревне Тинова, но регулярно приезжаю сюда каждый раз, когда зажигают благовонную кедровую палочку в знак того, что ещё один ребёнок вырос.

— Может ли быть, мы находимся за пределами Хаттёдзимэ?

Святой Мусин изобразил лёгкое удивление на лице.

— Это так. И это первый раз, когда ты оказываешься за пределами Хаттёдзимэ с самого момента своего рождения. Но не о чем беспокоиться. По периметру храма стоят ограничительные камни, так что здесь так же безопасно, как в пределах Хаттёдзимэ.

— Хорошо.

В тихом голосе святого Мусина была сила, которая меня успокаивала.

— Что ж, приготовления, кажется, уже завершены, но сама по себе благовонная палочка не имеет особой значимости. Это просто обряд. Для начала, я произнесу небольшое поучение. Ну что ты, не стоит слушать его так серьёзно. Кроме того, моё поучение вызывает сильную сонливость. Если захочется спать, можешь спать, ничего страшного.

— Как же так.

— Нет, нет, всё так, как я сказал. Когда-то очень давно считалось, что людям с бессонницей нужно идти в храм. Но они всё равно не могли заснуть всю ночь и проводили время в безделье, но я считаю, это не дело. Я предлагал послушать одно доброе поучение. Когда в храме собрались сплошь только люди с бессонницей, я провёл службу, и в первые десять минуть все до единого заснули крепким сном, — манера повествования святого Мусина была такой плавной и обладала такой силой очарования, что и не подумаешь, что это пожилой человек. Я, смеясь, невольно увлеклась рассказом.

Итак, поучение не вызвало у меня сонливости, но и ничего нового в нём не содержалось. Золотое правило человечества. Относись к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе. Иными словами, нужно ставить тебя на место другого.

— Это кажется простым, но понять это все-таки сложно. Например, что делать в такой ситуации. Ты и твой друг вдвоём отправились в горы. В дороге вы оба проголодались. У твоего друга в свёртке с собой рисовые колобки, но он съест их один, а тебе не даст. Ты просишь его, чтобы он поделился с тобой одним колобком, но он говорит: «Всё в порядке. В этом нет необходимости».

— Почему же?

— «Потому что твой голод я могу терпеть сколько угодно».

Я была в шоке. Даже если это притча, то всё равно аргумент весьма нелепый.

— Таких людей наверняка не существует.

— Конечно, в реальности таких нет. Но если бы такой человек существовал, что бы ты подумала? В чём ошибочны оправдания этого человека?

— В чём..? – я растерялась. – Думаю, в том, что они нарушают моральные нормы.

Святой Мусин со смешком покачал головой.

— Это очень уж очевидный ответ, так что, вероятно, это не моральные устои и нормы.

Действительно, если бы подобное подробно продумывали и записывали, то хранящееся в маминой библиотеке общее собрание моральных норм было бы таким толстым, что даже не поместилось бы на территории Хаттёдзимэ.

— Ответ на этот вопрос не придёт из логических размышлений. Его нужно почувствовать здесь, — святой Мусин поднёс руку к своей груди.

— В сердце?

— Верно. Можешь ли ты почувствовать своим сердцем страдания своего спутника? Если ты чувствуешь, то захочешь как-нибудь помочь ему. Вот это – самое главное для человека, — я кивнула. – Вот ты можешь почувствовать боль другого человека?

— Да.

— Но это значит не просто представить себе, что он чувствует. По-настоящему сделать боль другого человека своей собственной и почувствовать её в своём собственном сердце – это ты можешь?

— Да. Могу, — ответила я решительно. На этом, я думала, устный экзамен будет завершён, но следующая реплика святого Мусина не оправдала моих ожиданий.

— Тогда проведём небольшую проверку?

Я не понимала, что это может быть за проверка, и растерялась, а святой Мусин достал из-за пазухи небольшой нож. С лёгкостью сняв ножны, он показал мне тускло светящее лезвие. Я обомлела от страха.

— В этом опыте я буду испытывать боль. Видя такое, сможешь ли ты тоже почувствовать ту же самую боль? – с этими словами святой внезапно вонзил нож себе в колено. Я только ошеломленно смотрела на него, не отводя глаз. – Благодаря долгой практике я научился выносить боль своего собственного тела. В этом году… даже… уже… кровь почти не бежит… — святой Мусин говорил прерывисто.

— Пожалуйста, прекратите! – наконец придя в себя, закричала я. У меня пересохло в горле и бешено колотилось сердце.

— Это ради тебя. В самом ли деле ты чувствуешь мою боль или нет? Если ты чувствуешь, то мы сразу же прекратим.

— Я чувствую боль. Так что, прекратите!

— Нет, ты не чувствуешь. Ты только представляешь её. Настоящую боль ты должна почувствовать своим сердцем.

— Как же…

Что же мне делать? Я неподвижно стояла на коленях.

— Тебе понятно? Пока ты не почувствуешь боль, я не могу остановиться. Это моя обязанность – указать тебе путь.

— Но, но… как же…

— Не представлять. Осознавать. То, что именно ты причиняешь мне эту боль, — в голосе святого Мусина была мука. – Понимаешь? Именно ты причиняешь мне страдания.

Кажется, у меня прервалось дыхание. Как же, ну как мне спасти святого?

— Пожалуйста, помоги мне, — сказал святой Мусин низким хриплым голосом. – Останови это. Помоги мне.

Как же описать атмосферу, которая тогда там царила? Я понимала, что это нелепо, но всё же постепенно начинала принимать мысль о том, что это я причиняю страдания святому. У меня хлынули слезы.

Святой Мусин мучительно застонал. Его рука, в которой был зажат вонзённый в колено нож, слегка дрожала.

И потом произошло невероятное. Внезапно моё тело окостенело подобно палке, и я не могла пошевелиться. Постепенно темнело в глазах. В груди возникло сильное давление, и я не могла вздохнуть.

— Пожалуйста, не убивай меня.

Эти слова как будто запустили какую-то реакцию. Из левой части груди к темени пронеслась острая боль, как будто меня пронзили мечом.

Я больше уже не могла удерживать баланс и повалилась на бок на татами.

Сердце. Дышать, не могу дышать. Как золотая рыбка, выброшенная на сушу, я могла лишь разевать рот.

Я заметила, что святой Мусин заглядывает сверху мне в лицо. Совсем как если бы он наблюдал за подопытным животным.

— Пожалуйста, возьми себя в руки, — голос слышался как будто совсем издалека. — Саки. Всё хорошо. Смотри, я в порядке.

Затуманенным взглядом я уловила силуэт святого Мусина, который встал как ни в чём не бывало. Казалось, он совсем не пострадал.

— Посмотри внимательно. На мне нет раны. Этот нож – не настоящий. Его специально изготовили так, чтобы им было просто невозможно порезаться.

Святой Мусин надавил пальцем на лезвие ножа, и оно задвинулось в рукоятку.

Какое-то время я ещё лежала на боку, не шевелясь. Я не знаю, что происходило, во мне царил хаос.

Боль в моём сердце в какой-то момент исчезла. И как будто прошёл мой сонный паралич.

Каким-то образом мне удалось заставить своё тело двигаться, но я не могла вымолвить ни слова. Я начала было злиться из-за этой злой шутки, но прежде чем я могла запротестовать, меня объял сильный страх из-за аномалий собственного тела.

— Испугалась, наверное. Но тем самым ты прошла последний экзамен, — выражение лица святого Мусина снова, как прежде, стало добрым. – Ты человек, который может почувствовать боль другого человека как свою собственную. И теперь больше не о чем беспокоиться. Давай я научу тебя подходящей мантре.

Моё тело уже полностью вернулось в первоначальное состояние, но я не могла отреагировать никак, кроме как кивком.

— Но, пожалуйста, не забывай. Боль, которую ты только что чувствовала. Время от времени вспоминай об этом опыте. И хорошенько-хорошенько запомни, — голос святого Мусина, казалось, проникал, до самых глубин моего сердца, – что не только сама по себе магическая сила, а именно эта боль отличает человека от зверя.

 

Произносящий молитву монах вылил из чего-то, похожего на пилюлю, душистое масло, и благовонные палочки на алтаре разгорелись ещё сильнее. Голоса множества распевающих за моей спиной сутры монахов, как рой насекомых, отдавались эхом где-то глубоко в моих ушах.  

После омовения меня заставили переодеться в белое одеяние, какое надевают на покойников. Я села в официальную позу на колени прямо за спиной распевающего молитву монаха и молитвенно сложила руки.

Бесконечно следующие друг за другом сутры довели меня до пика усталости. Наверное, скоро уже будет рассвет. Самые разные мысли, как мыльные пузыри, появлялись и исчезали. Я уже не могла связно мыслить.

Видимо, предполагалось, что каждый раз, как что-то бросали в пламя, там сгорали дотла и мой первородный грех, и мои мирские желания, но видя, как долго всё это тянется, я подумала, что видимо, я по природе своей человек, погрязший в грехе и страстях.

— Итак, и сердце, и тело стали совершенно лёгкими. Теперь я сожгу последнее мирское желание, — раздался голос святого Мусина, сидевшего ко мне спиной.

По-прежнему держа руки молитвенно у груди, я поклонилась. Наконец-то мы заканчиваем.

— Посмотри на пламя, — услышала я во тьме голос, но это говорит будто и не святой Мусин, а голос, идущий с небес. – Посмотри на пламя.

Я сфокусировала взгляд на пламени, танцующем в треугольном очаге, расположенном на алтаре с благовонными палочками.

— Попробуй управлять огнём.

— Я этого не могу.

С тех пор как меня посетил благословляющий дух, я пока ещё ни разу намеренно не использовала свою магическую силу.

— Всё в порядке. Ты можешь. Попробуй колыхнуть пламя.

Я уставилась на огонь.

— Влево, вправо. И снова… и снова.

Было сложно сконцентрироваться, но через какое-то время внезапно картинка как будто сфокусировалась, и пламя как будто стало увеличиваться в размерах. Внутренняя часть пламени сияла всё сильнее, и там, в глубине, горело почти прозрачное сердце пламени. А внешняя часть пламени потемнела и двигалась всё сильнее.

Двигайся. Двигайся.

Не так. Это не пламя. Внезапно я заметила кое-что. Пламя представляло собой скопление сверкающих частиц, и их положение было довольно разреженным.

Двигать нужно воздух.

Моё сознание прояснилось, и я отчётливо увидела даже движение струящегося от жара воздуха вокруг пламени. С дрожью поднимающиеся горячие прозрачные струи.

Моя концентрация росла.

Струись. Струись… Быстрее.

Струи горячего воздуха внезапно стали ускоряться.

В следующее мгновение пламя, как будто под порывами ветра, сильно закачалось то влево, то вправо.

Получилось.

Это был момент блистательного успеха.

Я и сама не верила, что смогу. Не прикасаясь рукой заставить сдвинуться что-то силой мысли.

Я сделала глубокий вдох и ещё сильнее потянулась своим сознанием к пламени.

— Достаточно. Остановись, — приказал мне строгий голос, и моя концентрация, как карточный домик, стремительно обрушилась, а образы поглотила тьма.

— Твоё последнее оставшееся мирское желание – это твоя магическая сила.

С мгновение я не могла уяснить значение этих слов.

– Отринь мирские страсти. Во имя спасения всё должно быть сожжено в очищающем пламени.

Я не могла поверить услышанному. Почему я должна отказаться от магической силы, которую только-только обрела?

— Силу, полученную у небес, нужно вернуть богам. С настоящего момента твоя магическая сила будет запечатана в этой кукле.

Противостояние непростительно. Передо мной положили куклу, сложенную из двух листов писчей бумаги. Её голова и туловище были исписаны странным узором санскрита.

— Управляй куклой, поставь её на ноги.

Совершенно очевидно, что это задание оказалось сложнее предыдущего. Кроме того, в душе у меня царил полный беспорядок, и я никак не могла сосредоточиться.

Но через некоторое время бумажная кукла, дрожа, начала медленно увеличиваться в моём поле зрения.

— В этой кукле заключены все мысли.

Бумажная голова. Бумажное тело. Бумажные руки и ноги.

Но в ней есть несомненное сходство с человеческим силуэтом.

Осознание своего собственного тела постепенно перенеслось на бумажную куклу. В её ногах появилась сила, и она обрела баланс, как это делает неваляшка.

Бумажная кукла легко поднялась на ноги.

Снова моё сердце преисполнилось радости и осознания своей силы.

— Ватанабэ Саки. В этой кукле я запечатываю твою магическую силу! – разнёсся голос, сотрясший храм, и блестящие образы моего сердца вновь разлетелись на мелкие куски.

Шесть длинных игл, совсем как живые существа, издали стон и взмыли в воздух. Эти иглы пронзили голову, тело и все четыре конечности куклы.

— Предаю всё огню! Жгу дотла все мирские желания и развею пепел в бескрайней пустоши, — молящийся монах резким движением схватил пронзённую иглами куклу и бросил в огонь. Как от взрыва, взвились в воздух искры, и пламя поднялось почти до потолка храма. – Твоя магическая сила исчезла.

Я только ошеломлённо следила за происходящим.

— Посмотри на огонь, — снова приказал голос святого Мусина. – Ты больше не сможешь управлять пламенем. Проверь это.

Голос его звучал бессердечно. Как мне и было велено, я посмотрела на огонь, но в этот раз ничего не увидела. Как я ни старалась, как ни желала этого, никаких изменений не происходило.

Наверное, я больше никогда не смогу ощутить ту силу. Слёзы исчертили линиями мои щёки.

— Ты так сильна в своей вере, что отказалась от своей магической силы, — голос святого Мусина был неожиданно вновь наполнен теплом и нежностью. – Поэтому теперь, благодаря милосердию Будды Вайрочана, мы пропоём надлежащую мантру и пригласим сюда духа, чтобы вернуть магическую силу.

Он с силой ударил меня плоской деревянной палочкой кэйсаку по обоим плечам. Я опустила голову, и поющие сутры голоса стали ещё громче.

Святой Мусин наклонился к моему уху и тихо, так, чтобы его слышала только я, прошептал дарственную мантру.

 

***

 

Дописав до этого момента, я пришла в глубокое замешательство.

У меня никак не получится записать здесь свою личную мантру.

В нашем обществе даже сейчас мантры имеют чрезвычайно большое значение. Это слова молитв, которые мы возносим различным духам и богам, слова, которые становятся ключом к пробуждению магической силы, а нас, в свою очередь, предостерегают от их употребления всуе, иначе слова потеряют свою магию.

С другой стороны, речь об обычных заклинаниях, наборе ничего не значащих звуков. Так что в свете подобных пояснений в этом не должно быть никакого вреда.

Все эти доводы я понимаю. Тем не менее, в самых глубинах моего подсознания и сейчас присутствует внутреннее противодействие раскрытию секретной мантры, и ручка, которую я занесла, чтобы записать её, упрямо не хочет повиноваться.

Запишу здесь пример мантры для тех, кто интересуется, что она из себя представляет.

 

Наубоу, акяся, гярабая, он, арикя, мари, бори, совака.

 

Кстати, это подаренная Сатору мантра ботхисаттвы Акашагарбхи.

 

Моя инициация и после тянулась ещё довольно долго, так что нет смысла и дальше её описывать. Когда всё наконец закончилось, небо на востоке уже начало светлеть, и не только я, а все участники совершенно выбились из сил.

Я проспала целые сутки без задних ног. А проснувшись, целый день усердствовала в службах храма Сёдзёдзи вместе с послушниками. На следующий день мне наконец разрешили вернуться домой.

Послушники храма Сёдзёдзи вместе со святым Мусином пришли благословить меня и, собравшись под ветками сакуры с облетевшими цветами, проводили меня взглядом. Вновь я оказалась на крытой лодке без окон, но в этот раз мы добрались до деревни Мизугурума всего за пару часов.

Казалось, родители молча обнимали меня не меньше пяти минут.

Вечером в день моего возвращения устроили праздник. Родители силой мысли накрыли на стол. На нём имелось всё, что мне нравилось: обжаренные с внутренней стороны ямсовые клёцки; плоды палтуса, сырые и на вид, и на ощупь, но богатые протеином; суп из торабасами, густой благодаря коллоидным вкусовым приправам…

И в тот вечер закончилось моё долгое детство, а со следующего дня начала новая жизнь.

 

*** 

 

Общая школа находилась всё в той же деревне Тинова, что и начальная школа Вакиэн, но севернее, на подходе к деревне Мацуказе. В сопровождении учителей Вакиэн я вошла в выложенное из камней здание школы. Затем мне наказали заходить в класс одной — от волнения у меня аж во рту пересохло.

Открыв раздвижную дверь классной комнаты, я увидела, что прямо передо мной справа находится кафедра. Напротив двери висел бросающийся в глаза лист бумаги с девизом общей школы. По левую сторону была ярусная аудитория, ряды которой поднимались всё выше к задней стене, а за столами смирно сидело тридцать учеников.

Классный руководитель Эндо сказал мне выйти вперёд, отчего я вдруг ощутила дрожь в коленях. За всю свою жизнь на меня никогда не было обращено столько взглядов, и я чувствовала себя беззащитной.

Встав за кафедру, я не смогла найти в себе смелости смотреть прямо. Лишь краем глаза взглянув на класс, я увидела, что все отводят глаза. В тот момент я неожиданно ощутила дежавю. Касаемое не школы Вакиэн. Однако я определённо уже видела подобную сцену. Где же, интересно? В классе стояла такая атмосфера, будто всё было усеяно непонятно откуда взявшейся дымкой. И от этого у меня возникало странное чувство дежавю.

— С сегодняшнего дня в нашем классе новая ученица – Ватанабэ Саки.

Учитель Эндо написал моё имя на белой классной доске. Так же, как учителя в школе Вакиэн, преподаватель написал его не рукой, как будто между учителями была такая договоренность: повинуясь магической силе учителя, чёрный порошок улёгся на доску в форме букв.

— Все выпускники школы Вакиэн уже знают друг друга, верно? Все остальные, пожалуйста, тоже подружитесь сегодня с Саки.

По классу прошла рябь аплодисментов. В этот момент я почувствовала, что все в классе волнуются не меньше, чем я.

Немного расслабившись, я оглядела класс несколько смелее. И увидела троих, сдержанно помахавших мне рукой. Мариа и Сатору, и ещё Сюн.

Внимательно приглядевшись, я поняла, что почти треть класса были моими бывшими одноклассниками из Вакиэн. Приём учеников в общую школу происходил непрерывно, что, будучи вполне закономерным, приводило к существенным различиям в возрасте учащихся. Моё волнение утихло, но я до сих пор не могу вспомнить, каким был мой самый первый урок в новой школе.

Начался перерыв, и, как я и ожидала с большим нетерпением, выпускники Вакиэн окружили меня.

— Запоздала ты, — первым раздался голос Сюна. Наверное, если бы это сказал Сатору, я бы рассердилась, но сейчас я просто усмехнулась.

— Извини. Заждался, да?

— Да уж! Устали тебя ждать, — Мариа сзади обвила руки вокруг моей шеи и сильно надавила мне на лоб. — «Выдающиеся таланты проявляются не сразу», верно? Ну и хорошие благословляющие духи — не только те, что приходят рано, да?

— Но всё равно ты последняя из нашего класса в Вакиэн. Твой дух, что бы вы ни говорили, очень уже ленивый! – полностью игнорируя свои собственные недостатки, произнёс Сатору.

— Как же. Сатору почти тоже… — сказала я и почувствовала сомнение.

— Последняя? Вовсе нет. Ведь после меня ещё…

Все в изумлении замолчали. Подобно «маскам невинности» танцующих Синси, их лица были лишены всякого выражения.

— …В общей школе не только преподают дисциплины, есть и практические занятия. А знаешь? Я получил самый высокий балл в классе на занятии по созданию кругов на воде.

— Но совсем провалился в обмене импульсами.

— Учитель сказал, что даже сейчас визуализация имеет самое большое значение.

И тут все одновременно принялись болтать. Их болтовня представляла собой сплошную абракадабру: невозможно было разобрать, кто и что говорит, но, видимо, все хвастались своими успехами в школьной программе, и у меня испортилось настроение. Однако я следовала давно укоренившейся во мне привычке, а именно – притворилась, что разговор, который меня не касался, не существовал с самого начала.

Я не хотела влезать в общий разговор и только слушала их, размышляя над своим странным первым впечатлением. Определённо когда-то и где-то я уже чувствовала нечто подобное.

Раздался звонок, предупреждающий о начале следующего урока, учащиеся толпой бросились на свои места, и в этот момент я, наконец, вспомнила, что это было за чувство.

— Таинственная ферма…

На моё бормотание, обернувшись, отреагировал только Сатору, обладавший острым слухом:

— Что?

Секунду поколебавшись, я ответила:

— Этот класс похож на ту ферму. Ну, куда мы ездили на экскурсию в Вакиэн.

Услышал слово «Вакиэн», Сатору, как если бы он слушал маленького ребёнка, состроил наглое выражение лица.

— Общая школа похожа на ферму? Это чем же? В смысле?

— Просто атмосфера очень похожая, — с каждой минутой мне всё сложнее давалось сдерживать своё плохое настроение.

— Вообще не понимаю, о чём ты, — у Сатору тоже, кажется, испортилось настроение, но начался следующий урок, завершивший наш едва начавшийся разговор.

 

Таинственная ферма находилась рядом с деревней Когане, и мы ездили туда классом в школе Вакиэн на экскурсию. По мере того как ученики младшей школы приближались к своему выпуску, их стали суетливо возить по разным местам, как будто внезапно опомнившись. Это делалось для того, чтобы заставить нас задуматься, кем мы хотим стать в будущем. Предполагалось, что у нас, впервые в своей жизни оказавшихся на производстве, заблестят глаза, и мы загоримся желанием как можно скорее повзрослеть.

Побывав на относящихся к профсоюзу гончарной или стекольной мастерских и увидев, как с помощью магии изготавливается прочнейшая керамика, какой не создать с помощью обычного обжига, или стекло, столь прозрачное, что подобно воздуху, один за другим ученики заявляли о своём желании как можно скорее выпуститься из общей школы и стать учениками мастерских.

Но местом, наиболее шокировавшим нас, являлась таинственная ферма, которую мы посетили последней за период экскурсий.

Таинственная ферма была самой большой плантацией в городе, объединив в себе поля нескольких деревень, отведённые под эксперименты. Наша первая экскурсия была в деревню Сирасуна, на её приморские заливные поля. Ту рисовую крупу, что мы едим, выращивают на заливных полях деревни Когане, здесь же можно увидеть множество сортов риса, растущих в морской воде. Кажется, они выделяют соль засчёт мембран обратного осмоса. Мы попробовали тот рис, что собрали, и он был немного солёным, но на удивление вполне съедобным.

Дальше мы поехали на шелководческую ферму, где шелкопряды плели свои радужные сверкающие коконы. Из этих коконов получают шёлковую ткань высокого качества, которую не нужно красить, потому что она не тускнеет и не выцветает.

В соседнем здании разводят завезённых из-за границы шелкопрядов, которые являются наглядным примером эволюции видов. Известный как «коконы Когане» индонезийский курикюра. Индийский тасару с коконом в десять раз больше обычного шелкопряда. И анафе из Уганды, которые собираются сотнями вместе и плетут кокон размером с мяч для регби.

Самое большое впечатление на меня произвела герметично закрытая комната, в которой кормят щелкопряда хитати. Это трёхголовые щелкопряды, достигающие двух метров в величину, у которых прекрасный аппетит и которые, жадно поедая тутовые листья, без перерыва производят нить одним из своих ртов. Кажется, первоначальная цель получения коконов уже окончательно забыта, и нити разлетаются во все стороны, так что для того, чтобы можно было наблюдать за происходящим внутри через стекло, нити, похожие на сахарную вату, нужно частенько убирать. Как объяснили нам сопровождающие фермы, когда туловища насекомых достигают слишком больших размеров, у них начинаются проблемы с дыханием, и герметичная комната оснащена двойными дверями, чтобы внутри поддерживалась очень высокая концентрация кислорода, настолько высокая, что даже искра приведёт к взрыву.

Рядом с шелкопрядной фермой тянутся поля, на которых культивируют картофель, мискант, лук, дайкон, клубнику и другие культуры. Мы ездили туда в разгар зимы, но все поля были сплошь покрыты белой пеной, как будто бы снегом. Картофель и ямс сильно страдают от холода, так что, почувствовав внезапное падение температуры, насекомые под названием наэдоко-авафуки производят пену в огромных количествах, которая, по видимому, служит для сохранения тепла. Эти насекомые, мутировавшие под воздействием магической силы, собственно говоря, являются разновидностью сельскохозяйственных вредителей авафуки.

К тому же по периметру полей обычно летали огромные пчелы, сверкающие алыми доспехами и шлемами.

Несравненные в своей ярости пчёлы акасузуме были выведены из злобных оосузуме и свирепых чаиросузуме. Они охотятся на всевозможных вредителей, но безвредны для людей и животных.

С противоположной от полей стороны, в самой глубине фермерских территорий, расположены помещения для скота.   

Мы поехали на экскурсию на ферму перед самым выпуском из начальной школы, и причиной тому были, наверное, как раз помещения для скота. В отличие от растений и насекомых, на изменённых с помощью магической силы быков и свиней, на коров, из молока которых всё так же производили молочную продукцию, на овец, так быстро отращивающих шерсть, что они похожи по форме на ковры, смотреть было неприятно. Поэтому когда мы, наконец, пришли в коровник, где в ряд стояли самые обычные коровы, я почувствовала лёгкое облегчение.

— Что это? Тут же самые обычные коровы, — в этот раз я была скорее восхищена невозмутимостью Сатору.

— Это не так, — Сюн показал в дальний угол коровника. – Это, видимо, фукуро-уси.

Мы все в ужасе уставились туда.

— Точно же! Вон те мешочки! – закричала Мариа.

В углу коровника стояла и ела корм коричневая корова, на основании задних ног которой, и правда, были вздутия, похожие на маленькие воздушные шарики.

— Да. У всех этих коров есть фукуро-уси, — с немного обеспокоенным выражением лица произнёс сопровождавший нас хорошо сложенный мужчина, имя которого я позабыла. Видимо, он не хотел обсуждать эту тему.

— А почему их не снимают? – не обращая внимание на замешательство сопровождающего, спросил Сатору.

— Ну… уже очень давно фермеры молочного хозяйства подметили, что коровы с фукуро-уси имеют сильный иммунитет и не болеют. И здесь мы исследуем, так это или нет.

Разумеется, у нас имелась причина особой заинтересованности именно в фукуро-уси, несмотря на то, что все животные, что мы видели на экскурсии, имели необычный вид.

Чтобы объяснить это, наверное, стоит обратиться к ещё одной книге, попавшей в моё распоряжение. Эта книга называется «Новая история природы Японских островов», и на ней стоит клеймо «Секретно». Это значит, что книга относится к третьей категории и может оказывать пагубное влияние, и потому обходиться с ней нужно с осторожностью. Приведу выдержку из этой книги.

 

Фукуро-уси когда-то назывались «коровьи сумки», но по вышеуказанным причинам за видом закрепилось название фукуро-уси. Считается, что это случайность, но удивительное сходство с японским названием корнеголовых паразитов «фукуро-муси» вызывает к этому факту огромный интерес.

Корнеголовые относятся к ракообразным, как и морские жёлуди, но, как следует из их названия, это сумкоподобные существа, поэтому на первый взгляд они не похожи на своих собратьев креветку и краба. Это результат эволюции, что позволяет им паразитировать на мохнаторуких пресноводных крабах и других ракообразных.

Самки корнеголовых откладывают циприсовидные личинки на теле крабов, и после того, как происходит метаморфоз в кентрогонидную личинку, скопление соматических клеток впрыскивается в тело краба. После того, как соматические клетки закрепятся в теле краба, острые иглы пробивают его эпидермис, превращая его во внешнюю оболочку сумкоподобного. Эта внешняя оболочка не имеет ни яичников, ни конечностей, ни органов пищеварения. Внутренняя часть тела, состоящая из соматических клеток, выступает в роли вытянутого корня, подобно корню растения, и всасывает питательные вещества из тканей краба.

Краб с корнеголовым паразитом теряет способность к размножению, и это явление называется паразитической кастрацией.

(Опущение)

С другой стороны, коровьи сумки были известны издавна как сумкоподобная опухоль, которая появляется в паху коров, на яичках или в матке. На здоровье коровы это негативно не сказывалось, и потому коровью сумку считали доброкачественной опухолью и не обращали на неё внимания, однако в последние годы выяснилось, что это самостоятельный живой сумкоподобный организм, кроме того, являющийся разновидностью крупного рогатого скота, идущего по эволюционному пути, сходному с корнеголовыми.

Происхождение фукуро-уси неизвестно, но серьёзный вес имеет теория о том, что в утробе коровы из двух телят-близнецов один оказался внутри тела другого, и из вышеупомянутого явления развития опухоли каким-то странным образом эволюционировал.

В яичках быка, заражённого паразитом фукуро-уси, в сперме содержится множество сперматозоидов фукуро-уси. В случае же с заражённой телкой, сперматозоиды фукуро-уси попадают к ней в матку во время спаривания. В любом случае при спаривании коровы, заражённой паразитом, наряду со здоровыми телятами в равном количестве рождаются и личинки фукуро-уси. Размер личинки фукуро-уси приблизительно 4 сантиметра, у них нет ни глаз, ни ушей. Две длинные передние конечности по форме напоминают зелёных гусениц, а сзади у них находится игловидный орган, похожий на зад яйцеклада.

Личинка фукуро-уси после своего рождения двигается на своих двух передних конечностях, взбирается на корову и закладывает скопления своих клеток с помощью своего заднего игловидного органа в месте с тонкой кожей. И вот так, развиваясь внутри тела, появляется новое сумкоподобное существо – фукуро-уси. У личинки короткая продолжительность жизни, и выполнив свою миссию, приблизительно за два часа она иссыхает и умирает.

И личинка, и сама фукуро-уси, на первый взгляд не похожи на животное-хозяина, но по своему происхождению они, несомненно, являются парнокопытными млекопитающими, разновидностью крупного рогатого скота. Когти на передних конечностях личинки фукуро-уси имеют раздвоение, как коровьи копыта, и считается, что это единственный след, указывающий на их предков.

Однако идут споры о том, можно ли рассматривать слияние сперматозоида фукуро-уси в матке с яйцевой клеткой животного-хозяина за оплодотворение, или же она только лишает эту клетку питательных веществ.

Существует вызывающий большое любопытство фольклор – городские легенды — о том, что фукуро-уси является полезным другом коров. Рассказывают о том, что если поймать и оторвать личинку фукуро-уси, пока та взбирается по телу коровы, то корова во весь голос начнёт выть. Услышав этот вой, другие коровы приходят в сильное беспокойство и начинают выть все разом. Автору много раз выпадала возможность понаблюдать за личинками фукуро-уси, но, к сожалению, воя коров он не слышал ни разу.

 

Было довольно странно наблюдать за получившими чудесную магическую силу, горящими амбициями и надеждами учениками и за стадом молча жующих корм коров, захваченных этим странным существом фукуро-уси.

Странно не только потому, что школьное управление нами походило на управление скотом, но и потому, что мы совершенно не понимали истинный характер того, что мы несли на своих плечах.