Глава вторая

Поговорим ещё немного о моём детстве.

В городке Камису 66 дети поступают в начальную школу в шестилетнем возрасте. Я ходила в школу Вакиэн. В городе было ещё две начальные школы под названиями Юаиэн и Токуикуэн.

В то время население городка Камису 66 немногим превышало три тысячи человек. Позже, когда пытались изучать системы образования древности, выяснилось, что три начальных школы в подобных масштабах города — исключительный случай. Тем не менее, именно это и являлось отличительной чертой, наиболее красноречиво описывающей суть того общества, в котором я родилась и выросла. Приведу в пример другие цифры: в то время, насколько я понимаю, примерно половина составлявших общество взрослых были так или иначе заняты в сфере образования.

В обществах, выстроенных на основе валютной экономики, это просто немыслимо. Однако в нашем городе всё основывалось на взаимопомощи и безвозмездном служении, а таких понятий как деньги не существовало. В области, где требовались специалисты, направлялись способные люди, которых и ставили выполнять необходимую работу.

Школа Вакиэн находилась примерно в двадцати минутах ходьбы от моего дома. Можно было добраться ещё быстрее по водоканалу. Но поскольку детям довольно сложно грести огромными тяжёлыми вёслами, приводящими лодку в движение, ученики выбирали пешие прогулки.

Начальные школы строились в тихом месте в некотором удалении от центра города. Школа Вакиэн располагалась на южной окраине деревни Тинова. Она представляла собой старое деревянное, отливающее чёрным глянцем, одноэтажное здание в форме буквы «А». Войдя в главный коридор, начинающийся с крыльца на горизонтальной черте буквы «А», первым делом упираешься взглядом в висящую на стене  каллиграфическую картину в раме со словами «Дорожи гармонией». Это слова из первого параграфа «Законоположений в семнадцати статьях», написанных мудрецом древности наследным принцем Сётоку, и полностью они читаются так: «Действую, дорожа гармонией». Кажется, эти слова дали название школе Вакиэн, но я не знаю, что именно написано на каллиграфических картинах в Юаиэн и Токуикуэн.

Вдоль горизонтальной черты буквы «А» расположены учительские и классные комнаты. Дальше по коридору направо — правая вертикальная черта, по которой тоже растянуты классы. Школу посещали около ста пятьдесяти учеников, а классных комнат, думаю, было больше двадцати. Левая вертикальная черта представляла собой административный корпус, куда ученикам запрещалось входить.

В школьном дворе, расположенном перед зданием в форме буквы А, помимо спортивной площадки и игрового оборудования типа перекладин, имелось ограждение, где разводили животных: кур, уток, кроликов, хомяков и многих других. Учащиеся по очереди ухаживали за животными. В углу школьного двора одиноко стояла деревянная, покрашенная в белый цвет метеорологическая будка. Никто не знал, как ей пользоваться, и за все шесть лет, что я проучилась в школе Вакиэн, я так ни разу и не увидела, чтобы она хоть чем-то кому-нибудь пригодилась.

С трех сторон школьное здание окружало внутренний двор, который был ужасно загадочным местом. Ученикам строго-настрого запрещалось туда ходить, и не было никаких дел, по каким туда пойти было бы нужно.

За исключением административного корпуса, в школе не имелось окон, выходящих на внутренний двор, и единственной редкой возможностью увидеть его хоть краем глаза было оказаться рядом в тот момент, когда учитель откроет ведущую в него дверь.

— …Так что вы думаете, что находится во внутреннем дворе? – Сатору с жуткой полуулыбкой окинул окружающих взглядом, и все затаили дыхание.

— Подождите-ка! Но ведь и Сатору тоже ничего не видел! — напряжение нарастало, а Сатору не спешил ничего говорить, так что в конце концов я не выдержала.

— Ну, лично я не видел. Но есть свидетель, который видел всё! — Сатору, рассказ которого прервали, изобразил обиду на лице.

— Кто это?

— Ты его не знаешь, Саки!

— Это не ученик?

— Ученик, но он уже выпустился.

— Ч… чего? — я изобразила откровенное недоверие.

— Ну, это ведь неважно. Быстрее рассказывай, что он видел! – сказала Мариа. Вокруг неё раздался гул согласных голосов.

— Хорошо. Ну а те, кто не верит, могут и не слушать, — Сатору посмотрел на меня с сарказмом в глазах. Я сделала вид, что не понимаю, о чём идёт речь. Разумеется, я могла просто уйти, но мне хотелось узнать продолжение.

— Когда рядом ученики, учителя никогда не открывают дверь во внутренний двор, не так ли? Ну, ту дубовую дверь перед административным корпусом. Но в тот раз они не проверили, есть ли кто-то за спиной или нет, и открыли дверь.

— Мы это уже слышали! – подгонял рассказ Кэн.

— И там было… просто невероятно много… могил!

Рассказ был очевидным враньём, но все увлеклись столь интересной историей.

— Вай!

— Неправда.

— Страшно, — Мариа закрыла обеими руками уши.

Почувствовав себя нелепо, я поинтересовалась:

— Ну и чьи же это могилы?

— А? — Сатору, самодовольно улыбавшийся тому, что эффект от его небылицы превзошёл все его ожидания, казалось, был загнан в угол.

— Ну так, раз там так много могил, то чьи же они?

— Ну вот этого я не знаю! В любом случае, там было просто огромное количество могил!

— И зачем же им понадобилось установить эти могилы непременно в школьном внутреннем дворе?

— Я же говорю, что таких подробностей я не знаю! – Сатору, даже если это было совершенно неспортивно, кажется, собирался упорствовать и аргументировать своё незнание тем, что это слухи.

— …Может быть, это могилы учеников? – слова Кэна заставили всех замолчать.

— Учеников? Каких времён? И почему их столько умерло? – спросила Мариа тихим голосом.

— Не знай. Но я слышал, что есть ученики, которые исчезают до выпуска из Вакиэн…

В нашем городе три начальные школы, и хотя каждый год мы все вместе начинаем учёбу, по причинам, которые я опишу позже, церемония вручения дипломов проходит постоянно по мере необходимости. Однако в тот момент все ощутили, что сказанные Кэном слова касаются некой строго запрещённой темы, и не знали, как реагировать.

В тот момент сидящий немного в стороне и читавший книгу Сюн обернулся к нам. Свет лился из окна и проходил сквозь его ресницы, и я заметила, какие же они длинные.

— Могил никаких там не было.

Все подумали, что слова Сюна буквально их спасли, но тотчас почувствовали, как их одолевают сомнения.

— Как это так, не было? Откуда это ты знаешь? – спросила я от лица всех собравшихся, и Сюн беспечно ответил:

— Когда я туда заглядывал, их там не было.

— Что?

— Сюн, ты видел?

— Честно?

— Врёшь же?

Все принялись засыпать его вопросами, подобно потоку, прорвавшему плотину. Один только Сатору, у которого отняли место главного героя, был удручён.

— А, видимо, я не рассказывал. В прошлом году учитель не собрал у нас домашние работы. Мы выполняли задание по свободному наблюдению за природой. Учитель попросил меня собрать у всех работы и принести ему, и я вошёл в административный корпус.

Все, затаив дыхание, ждали следующих слов Сюна, а тот, в свою очередь, медленно заложив закладку в книгу, которую читал, продолжил: 

— Моему взору из окна комнаты предстал внутренний двор со множеством книг, но увидел я там нечто странное. В любом случае, точно не могилы.

Видимо, он собирался на этом закончить свой рассказ. Я изо всех сил набрала в грудь воздух, чтобы на одном дыхании задать ему десяток вопросов.

— Что за чушь! – на мгновение опередив меня, сказал Сатору таким встревоженным голосом, какого я от него ещё не слышала. – Что же там такое странное? Ну-ка объясни нормально!

Мне подумалось: «Сам-то ты ничего не объяснил!» — но мне всё-таки хотелось услышать ответ Сюна, и я промолчала.

— Что ж. Как бы объяснить. В глубине того широкого пространства в один ряд выстроилось около пяти кирпичных строений вроде кладовок, с деревянными дверями впереди. Вот и всё.

Ответ Сюна не объяснял ровным счётом ничего, но по неизвестной причине казался похожим на правду. Сатору же не нашёлся с ответом и только щёлкнул языком.

— Ну, Сатору. Кто там из выпускников и что увидел? – продолжила атаковать я, и Сатору, видимо, осознав невыгодность своего положения, пробормотал:

— Я же сказал, я только слышал об этом, сам не знаю. Может быть, тот выпускник что-то перепутал, а может быть, в то время там и правда были могилы.

Ну, если так, то должны были быть вырыты могильные ямы.

— Тогда как же могилы исчезли?

— Этого я не знаю… но знаете что? Напугали тогда того ученика не только могилы! – загнанный в угол Сатору ловко поменял тему разговора.

— Что же он увидел? – как и ожидалось, Мариа, как глупая рыбка, тотчас клюнула.

— Нельзя так сразу спрашивать. Надо сначала подождать, пока Сатору не придумает что-нибудь страшное! – подтрунивала я над ним, а Сатору посерьёзнел.

— Это правда! Тот ученик точно всё видел. Точнее, это было не совсем во внутреннем дворе…

— Да, да.

— И всё-таки, что же он там увидел такого страшного? – не выдержал Кэн. Сатору же, если и упивался ситуацией в душе, состроил бесстрастное выражение лица и ответил:

— Просто огромную… фигуру кошки!

Все замерли.

В такие моменты я восхищаюсь искусством повествования Сатору. Будь на свете профессия писать пугающие рассказы, он стал бы в этом номером один. Конечно, ни в одном обществе такой дурацкой профессии быть не может.

— Это была нэко-дамаси…? – задала Мариа вопрос с абсолютно очевидным ответом, и все в один голос начали болтать.

— Вообще-то нэко-дамаси часто ходят вокруг школы.

— Почему это, интересно?

— Это же и так ясно. Они охотятся на детей!

— Я слышал, осенью они часто выходят на закате.

— Они иногда даже к домам подходят, но в основном глубокой ночью…

Все мы были одновременно и напуганы, и очарованы тьмой. Мы питали слабость к страшным рассказам, в которых бродят горные и речные черти, но среди всех подобных историй особенный ужас в нас вселяло само существование нэко-дамаси. Такие истории передавались детьми из уст в уста, и в некоторых историях у этих существ появлялись какие-нибудь хвостовые плавники, тогда как основной формой нэко-дамаси считалась кошка размером с взрослого человека. У них кошачьи морды, невероятно длинные конечности, и они следуют по пятам за ребёнком, которого приметили в качестве цели. Когда же цель выходит на безлюдное место, они подкрадываются сзади и складывают передние лапы на плечи. В этом положении, как будто под действием гипноза, тело ребёнка становится парализовано. Открыв пасть на сто восемьдесят градусов, нэко-дамаси откусывают ребёнку голову, а тело уволакивают в неизвестном направлении. При этом не проливается ни единой капли крови, а тело ребёнка так и не находят.

— И что? Где тот ученик видел нэко-дамаси?

— Я не знаю, нэко-дамаси это была или нет. Потому что видел он только силуэт, — с изрядной самоуверенностью произнёс Сатору, его недавнее волнение будто ветром унесло. – Но говорят, он видел этот силуэт совсем рядом со внутренним двором.

— Рядом — это где? Снаружи ниоткуда не попасть во внутренний двор, разве нет?

— Это было не снаружи.

— Что? – обычно я сомневалась в словах Сатору, но почему-то в тот раз у меня похолодела спина.

— Силуэт он увидел на углу коридора в административном корпусе. Как раз рядышком с дверью, ведущей во двор, он увидел его, и тот исчез…

На сказанное никто не смог вымолвить ни слова. Как это ни прискорбно, но можно сказать, что Сатору добился своего. Но, так или иначе, это была просто излюбленная детская игра в страшилки. Тогда мы всё ещё так думали.

***

Оглядываясь назад, я думаю, что те дни, когда я ходила в начальную школу Вакиэн, были счастливой и весёлой порой.

С утра начинались арифметика, родной язык, обществознание, естествознание и другие скучные уроки. Помимо объяснявшего урок учителя в классе находился ещё один преподаватель-инструктор, который следил за уровнем понимания каждого отдельного ученика и по-доброму и вежливо объяснял непонятные места, так что отстающих не было. С другой стороны, мы сдавали множество экзаменов: как мне помнится, раз в три дня обязательно проходило тестирование. Но зачастую они не имели отношения к какой-либо отрасли науки. Например, мы писали коротенькие сочинения на тему вроде «Мне грустно, и причина тому…», где требовалось просто продолжить фразу, что не составляло особого труда.

Сложным считались задания на самовыражение. Рисовать картины или лепить из глины — довольно весело, но учеников почти каждый день заставляли писать сочинения, чем нас буквально припирали к стене. Впрочем, как знать, может быть, именно благодаря тем постоянным тренировкам сейчас мне без особого труда даётся сложение этих записей.

Закончив со скучными уроками и домашним заданием, вторую половину дня я проводила за весёлыми играми. Кроме того, мы отдыхали два дня в конце недели, и я могла, сколько душе угодно, бегать на свежем воздухе.

Когда я только-только поступила в школу Вакиэн, мы отправились в поход вдоль плавно изгибающегося водоканала. Сначала мы видели только покрытые мискантом крыши домов, но через какое-то время наша группа добралась до деревни Когане. Когда наступает осень, она вся покрывается созревшими рисовыми колосьями, и потому эту деревню так и назвали. Но интересно то, что на самом деле так было, скорее, с весны до лета. Вглядываясь в заливные поля, мы видели, как по поверхности воды бегут водомерки, как в воде плавают амурские вьюны и гамбузии, как на дне, замешавшись в иле, лениво перемещаются туда-сюда, оплывая сорняки, щитни. В сельскохозяйственных водоканалах и водохранилищах водились такие насекомые как гигантские водяные клопы, водяные скорпионы, ранатры и плавунцы, а также рыба вроде серебряного карася. Дети постарше рассказали нам, как ловить речных раков с помощью хлопчатобумажной нити и сушёных кальмаров, и, бывало, мы целый день проводили за этим занятием и собирали целые вёдра раков.

Также в деревне Когане водилось множество птиц. Весной раздавалось эхо криков взлетавших высоко в небо жаворонков, и до самого начала лета, когда начинает расти рис, красноногие ибисы приходили на заливные поля, чтобы поохотиться на амурских вьюнов. Зимой ибисы устраивают гнёзда на близлежащих деревьях и заводят потомство, а осенью птенцы покидают гнёзда. Не сказать, что их пение приятно слуху, но вид летящей стаи ибисов с оперением персикового цвета был поистине грандиозным. Кроме того, часто можно было заметить редко приземлявшихся огромных чёрных коршунов, рыжеухих бюльбюлев, восточных синиц, больших горлиц, воробьёв и воронов.  

Кроме птиц изредка встречались и миносиро. В поисках мелких животных и лишайника они, видимо, забредали из леса на тропинки между рисовыми полями. Миносиро охраняют как полезных зверей за то, что они улучшают почву и уничтожают насекомых-вредителей, а земледельцы относятся к ним с уважением, как к божеству —доброму предзнаменованию. Размер самой обычной разновидности миносиро – от нескольких десятков сантиметров до метра, а представители такой разновидности как ониминосиро бывают и больше двух метров, и их движения, сопряжённые шевелением бесчисленных щупалец и колыханием длинного тела, преисполнено таким достоинством, что их можно назвать божествами.

Есть и другие животные, которых религиозно почитают, — белый островной полоз или чёрный лазающий полоз, но миносиро при встрече с любой из них просто ловит их и съедает. А как современные неофициальные религии относятся к этому факту – неизвестно.

Переходя в старшую школу, дети ездят на экскурсии к находящейся на самой западной окраине города деревне Кунугибаяси, к расположенному севернее деревни Сирасуна растянувшемуся побережью Хасаки с прекрасными белыми песками, к верховью реки Тоне, где всё круглый год усыпано цветами. У кромки воды видны фигуры лосей и цаплей, а иногда прилетают журавли. Там мы весело играли, разыскивая норы камышовки у поросшего тростником берега реки и гнёзда каяносузукури на полях мисканта в горах. Особенно занимательной игрушкой для любивших шалости детей были псевдояйца каяносузукури.

Тем не менее, как бы много изменений ни происходило, территория, огороженная верёвкой Хаттёдзимэ, в конечном итоге была не чем иным, как искусственно созданным миниатюрным садиком в ящике. Можно сказать, эта территория ничем не отличается от зоопарка, который когда-то давно был здесь в городе, тоже огороженный забором. Все слоны, львы и жирафы, на которых мы смотрели, были на самом деле превращёнными с помощью магии зо-модоки, нисэ-район и кирин-дамаси, и если даже возникала непредвиденная ситуация, когда кто-то умудрялся выбраться из клетки, они не представляли для человека абсолютно никакой опасности.

Окружающая обстановка в пределах Хаттёдзимэ была во всех отношениях благоприятной для людей. Тогда — хотя позже я стала с ненавистью вспоминать об этом, — приблизительно в то время нам совсем не казалось странным, что мы можем преодолеть любые равнины и горы, что мы считаем пустяком укус ядовитой змеи, что нас даже не жалят насекомые. В зоне Хаттёдзимэ не было ни одной гадюки и ни одного тигрового ужа с ядовитыми клыками, а водились только неядовитые островные, японские и лазающие полозы, ужи, восточные динодоны и так далее.

И прорастающие в лесах родичи кипарисовика и туи с огромной интенсивностью производили сильно пахнущий секрет, который убивал вредоносные для нашего здоровья споры плесени, бактерии и разные виды клещей.

***

Говоря о детстве, нельзя забывать и о праздниках. В нашем городке было множество передававшихся из поколения в поколение праздников и торжественных мероприятий, распределённых по четырём сезонам года и задающих жизненный ритм.

Например, весной проходит фестиваль Ханасизуме с обрядами изгнания демонов Цуина и защиты рисовых посевов Отауэ. Летом проходит летний фестиваль Бакэмоно и праздник осени Сёрёэ. С приходом осени проходят фестивали Хассаку и Ниинаме. И, наконец, зимой проходят Снежный Фестиваль, Новогодний Фестиваль и Ритуальный Новогодний Костёр.  

Больше же всего из детства мне запомнился обряд изгнания демонов Цуина.

Этот обряд имел ещё одно название — «Онияраи», и неизвестно, насколько это достоверно, но считается, что это один из старейших обрядов, традиция которого насчитывает две тысячи лет.

В день фестиваля утром мы, дети, тоже собирались на площади, надевали глиняные «маски невинности», обмазанные мелом, и принимали участие в обряде, исполняя роль Синси.  

С детства я очень боюсь этого обряда. А всё потому, что лица двух появлявшихся на сцене демонов были очень уж безобразны.

Из двух масок акки и гома, маска акки – это злобно хохочущая маска. Позже, когда был снят запрет на информацию, связанную с этим обрядом, я попыталась разобраться в происхождении этого образа, но ничего не прояснилось. Больше всего она напоминает древнюю маску змеи театра «Но». Это одна из трёх масок «Но», изображающих этапы превращения человека в демона: «первое проявление», «рогатая ведьма», «змея», — превращение проходит в такой последовательности, и змея – заключительный этап.

С другой стороны, маска гома совершенно не похожа на очертания человеческого лица и изображает будто растёкшуюся, безобразно искажённую, бьющуюся в страшной агонии морду.

Апогеем обряда Цуина является его вторая часть. На посыпанной белым песком площади с зажжёнными на востоке и западе факелами в металлических корзинках сначала появляются двадцать-тридцать человек, играющих роль Синси; они шествуют по площади, выкрикивая традиционную фразу «Онияраи! Онияраи!», изгоняя демонов.

После этого с правой стороны сцены появляется изгоняющий демонов Хососи. Он одет в традиционные для древнего обряда одеяния, а в руке у него огромное копьё, но больше всего бросается в глаза его золотая четырёхглазая маска.

Хососи выкрикивает вместе с Синси «Онияраи», кружится по площади и разбрасывает повсюду изгоняющие зло и несчастья бобы. И зрители тоже бросают бобы, а их мишени складывают руки в мольбе о пощаде.

Дальше начинается страшная сцена. Хососи, неожиданно обернувшись в сторону Синси, бросает в них все бобы, что есть у него в руках.

Хососи громогласным голосом провозглашает: «Скверна среди нас». Синси тоже хором возвещают: «Скверна среди нас». И тогда, как по сигналу, замешавшиеся к тому времени среди Синси два демона срывают с себя «маски невинности», и под ними оказываются маски акки и гома, про которые я уже рассказала.

Когда я принимала участие к обряде в роли одного из Синси, лично для меня тот момент был настолько ужасающим, что у меня пресекалось дыхание. Однажды стоявший прямо рядом со мной Синси совершенно неожиданно превратился в демона. За исключением двух Синси, превратившихся в демонов, все разбегаются в разные стороны, как пауки, и, я думаю, что все до единого, несомненно, охвачены в этот момент неподдельной паникой.

С криком «Прочь, скверна!» Хососи прогоняет двух демонов своим копьём. Демоны, как предписано традицией, пытаются сопротивляться, после чего все вместе начинают кричать им: «Прочь, скверна!» — и изгоняют их в место, которое зрителям уже не видно. И на этом обряд наконец заканчивается.

Я и сейчас с ужасом вспоминаю лицо Сатору, держащего маску Синси.

— Лицо белое, как у мертвеца, — сказала я, и ставшие фиолетовыми губы Сатору задрожали.

— Вот ещё! Это ты бледная, Саки.

Мы смотрели друг другу в глаза и видели в них свой собственный затаившийся страх. Сатору округлил глаза и кивком указал мне за спину. Я повернулась и увидела, как вернувшийся за сцену Хососи снимает свою золотую маску.

Играющим роль Хососи в обряде Цуина, по всеобщему требованию, мог быть только самый сильный в магии человек. И, насколько мне известно, Кабураги Сисэй ни разу не уступал это место никому другому.

Кабураги Сисэй заметил наши взгляды и улыбнулся. Удивительно, но под маской Хососи на его лице была ещё одна маска, закрывающая верхнюю половину лица. Ходили слухи, что практически никто и никогда не видел его настоящего лица. Его нос и рот казались обычными, но оба глаза были прикрыты чёрным стеклом, что это вызывало давящее чувство.

— Испугались? – поинетересовался Кабураги Сисэй звучным низким голосом, и Сатору с благоговением кивнул. Кабураги Сисэй перевёл взгляд на меня, но потом, казалось, о чём-то задумался.

— Ты – девочка, которой нравится всё новое, не так ли?

Я растерялась, не зная, что ответить.

— Принесёт ли это счастье? Или несчастье? — Кабураги Сисэй ушёл с таинственно легкомысленной улыбкой на лице. А мы ещё некоторое время стояли, будто околдованные.

В тишине Сатору пробормотал:

— Говорят, у него такая большая магическая сила, что если он сильно сосредоточится, то сможет разорвать Землю пополам…

Я подумала, что и в этих россказнях Сатору нет ни крупицы правды, но с того момента и навсегда его слова остались в глубинах моего сердца.  

***

Счастливым временам когда-нибудь приходит конец.

И моё детство не было тому исключением. Но как это ни иронично, выпавшие в то время на мою долю страдания как-то слишком уж затянулись.

Как я уже объяснила, время завершения учёбы в школе Вакиэн для каждого разное. В нашем классе первым выпустился Сюн. Самый успевающий ученик в классе, с проницательным взрослым взглядом, однажды он просто внезапно пропал, а наш классный руководитель учитель Санада, встав перед всеми остальными учениками, с гордостью сообщил нам о его выпуске.

После этого моим единственным желанием стало закончить младшую школу и поступить в ту школу, куда перешёл Сюн. Тем временем мои одноклассники выпускались по одному, по двое, а мой черёд всё так и не наступал. И те чувства, которые я испытывала, когда даже моя близкая подруга Мариа ушла, и я осталась совсем одна, можно описывать сколько угодно, но никто всё равно их не поймёт.

Сакура отцвела, и в классе из двадцати пяти человек осталось пятеро, среди которых были я и Сатору. Даже Сатору, который обычно только и делал, что болтал всякую чепуху, приуныл, и мы проводили день за днём, каждое утро вздыхая с облегчением, удостоверившись, что в школе остаёмся всё ещё мы оба. Каждый из нас надеялся выпуститься вместе, а если нет — тайком желал уйти первым.

Однако моё маленькое желание не исполнилось. С наступлением мая, наконец, выпустился и Сатору, который был моей последней опорой. Почти тут же один за другим последовали ещё двое, оставив в классе лишь пару человек. Это может показаться странным, но я никак не могу вспомнить имя второго ученика. Наверняка, это был безнадёжный, незаметный, самый неуспевающий ученик в классе, но причина была не в этом, а в том, что, боюсь, что я неосознанно запечатала свои собственные воспоминания.

Дома я тоже стала молчаливой и, возвращаясь из школы, запиралась в комнате. Так шёл день за днём. Родители тоже переживали из-за моего поведения.

— Саки. Нет никакой нужды торопиться, — сказала мне мама однажды вечером, гладя меня по волосам. – Нет никакой разницы, как скоро ученик выпускается. Да, тебе одиноко из-за того, что все в твоём классе выпустились раньше тебя, но очень скоро вы все снова встретитесь!

— Вообще-то… мне вовсе не одиноко, — сказала я, лежа на кровати на животе.

— Выпуститься рано – это не великое достижение! Это вообще никак не связано с силой или качеством магических способностей. Знаешь, что? А мы с папой тоже закончили школу не так уж рано.

— Но и последними из всего класса вы не оставались, так ведь?

— Да, но…

— Я не хочу быть отщепенцем.

— Такие слова нельзя говорить! – тон мамы стал на редкость строгим. – Кто научил тебя таким словам? – Я молчала, уткнувшись лицом в подушку. – Время завершения школы определяется богами, и тебе нужно просто подождать. Эту задержку ты тут же наверстаешь.

— А что если…

— Что?

— Что если я не смогу выпуститься?

С секунду мама не знала, что сказать, а потом весело рассмеялась:

— Ах, ты об этом переживала? Глупышка. Всё в порядке. Ты обязательно выпустишься. Это просто дело времени.

— Но есть же и люди, которые не могут, так ведь?

— Да. Но это один из ста тысяч.

Я поднялась на кровати и заглянула маме в глаза. Она выглядела несколько взволнованной.

— Мам, а правда, что если не можешь закончить школу, то за тобой приходит нэко-дамаси?

— Глупости. В этом мире нет никаких нэко-дамаси. Ты уже совсем скоро станешь взрослой, а говоришь такие глупости. Над тобой же будут смеяться.

— Но я… видела.

В тот момент, определённо, в глазах мамы мелькнул страх.

— Что ты такое говоришь? Тебе просто показалось.

— Я видела!

Я попыталась ещё раз добиться от мамы реакции. Я не врала. Я думаю, я её видела, — это правда. Но это длилось всего мгновение, и я и сама думала, что мне, наверное, показалось.

— Вчера на закате, перед тем, как вернуться домой. На перекрёстке я обернулась и увидела, как что-то похожее на нэко-дамаси переходит дорогу. Правда, оно тут же исчезло.

Мама вздохнула.

— Высохшие колосья мисканта тоже принимают за призраков, слышала о таком? Когда только и думаешь о том, как тебе страшно, что-нибудь страшное и увидишь. Наверняка, ты видела кошку обычного размера, или ласку. В сумерках сложно разобрать размеры предметов.

Мамино поведение стало таким, как обычно. Она пожелала мне спокойной ночи, выключила свет, и я, уже полностью успокоившись, заснула.

Однако когда я открыла глаза посреди ночи, от моего спокойствия не осталось и следа.

Сердце стучало, как бешено звонящий сигнальный колокол, мои руки и ноги коченели от холода, и всё тело было мокрым от пота. Это был очень зловещий пот.

Мне казалось, что на потолочных панельных досках сидело и скрипело что-то злобное. Какой-то невнятный звук: то ли слышу, то ли нет. Как будто кто-то острыми когтями царапает доску.

Это, наверное, пришёл нэко-дамаси.

Какое-то время я не могла пошевелиться, будто меня связали по рукам и ногам.

И пока я выжидала, действие этого заклятья словно ослабевало, и я снова обрела контроль над своим телом. Украдкой я вылезла из постели и, стараясь не издать ни звука, открыла раздвижную дверь. В свете луны, падающего из окна, я пошла по коридору. Уже настала весна, но босым ногам было холодно ступать по дощатому полу.

Уже почти, ещё немного. Спальня родителей сразу за поворотом коридора.

Я заметила свет фосфоресцентной лампы, пробивающийся через щель вдоль двери спальни, и почувствовала облегчение. Когда я протянула руку к раздвижной двери, за ней раздался голос. Это был голос мамы. Он был наполнен такой сильной тревогой, какой я ещё не слышала. Моя рука застыла в воздухе.

— Я волнуюсь. Если так пойдёт и дальше, что если…

— Если ты так переживаешь, иди, вернись, окажи на Саки своё дурное влияние! – голос папы тоже, казалось, был очень подавленным.

— Но ведь, если и дальше… А комитет по образованию уже занялся этим?

— Не знаю.

— Из библиотеки сложно оказать влияние на комитет по образованию. А ты — человек, утверждающий и отклоняющий решения, и раз уж на то пошло, можешь что-нибудь сделать, так ведь?

— Комитет работает независимо. Моя должность не позволяет мне запрашивать такую информацию, тем более, что я отец Саки.

— Я... больше не хочу терять детей!

— Говори тише!

— И Саки говорит, что видела фудзёнэко!

— Ей, скорее всего, просто показалось.

— А что если нет, тогда что?

Я слегка отступила назад. Содержание разговора моих родителей было выше моего понимания, но я чётко осознавала, что услышала разговор, не предназначавшийся для моих ушей.

Тогда так же, как пришла, беззвучно, я вернулась в спальню. На внешней стороне оконного стекла замерла ночная бабочка, павлиноглазая артемида. Бледно-синий мотылёк размером с мою ладонь, как будто посланец мира теней, прилетевший сообщить дурные вести. Теперь я уже не могла унять мелкую дрожь по всему телу.

Что же будет?

Впервые за всю свою жизнь я почувствовала, что мне не на кого опереться, как если бы меня выгнали на улицу голышом.

Что же со мной будет?

Потолочные доски зловеще скрипнули.

Что-то приближается…

Я почувствовала, что вот-вот, совсем скоро, нечто огромное и ужасное окажется совсем рядом со мной.

Ах, вот-вот доберётся до меня.

Бабочка внезапно взлетела со стекла и скрылась в темноте.

В следующий момент, хотя ветра не было, оконная рама принялась дрожать и трястись. Настойчиво продолжающееся дрожание в какой-то момент как будто чуть притихло, но потом стало постепенно нарастать. Словно нечто, находящееся снаружи, пытается вырвать окно из рамы.

Мне показалось, будто раздвижная перегородка открылась сама по себе и с ожесточением захлопнулась.

Я задыхалась. Мне было сложно дышать, и я пыталась наполнить воздухом лёгкие. Ах. Это конец. Оно идёт. Идёт. Идёт…

Внезапно все предметы в комнате начали двигаться. Стул и стол прыгали, как норовистые лошади, письменные принадлежности летали, как стрелы, и вонзались в бумажную перегородку. Кровать медленно поднялась в воздух.

Я закричала.

Из коридора раздались приближающиеся бегущие шаги. Голоса родителей, зовущих меня по имени. Раздвижная дверь резко открылась.

В следующее мгновение мои родители вбежали в комнату, чуть не налетая друг на друга.

— Саки! Всё, всё хорошо! – мама обняла меня.

— Что это… было? – закричала я.

— Не волнуйся. Это благословляющий дух! Вот он и к тебе, наконец, пришёл.

— Вот это? – буйствовавшее в моей комнате невидимое чудовище затихло с тех пор, как прибежали родители.

— Это значит, что теперь ты, Саки, стала взрослой, — папа улыбался, а его голос был преисполнен спокойствия.

— То есть теперь я…

— Сегодня ты закончила учёбу в начальной школе Вакиэн. С завтрашнего дня ты пойдёшь в общую школу.

Беспокойно плававшая по воздуху книга неожиданно безжизненно упала на пол. Накренившаяся кровать, как будто подрезали нити, на которых она была подвешена, с грохотом приземлилась.

Мама почти до боли сжала меня в объятьях:

— Ах, как хорошо! Теперь ни о чём больше не нужно волноваться, да?!

Тёплые слёзы потекли по моему затылку, и я, по-настоящему успокоившись, закрыла глаза.

Но в моих ушах снова и снова раздавался душераздирающий вскрик моей мамы: «Я... больше не хочу терять детей!»