Глава девятнадцатая

Маркус

Следующие несколько часов мы переворачивали вверх дном всё здание в поисках жертв и прочих причастных. Муж Лиз обнаружился в одной из комнат в бессознательном состоянии, и его отвезли в ту же больницу, куда минутами ранее доставили саму Лиз. Физически он как будто бы здоров, но явно одурманен какими-то наркотиками. В целом, к сожалению, обыск не дал нам никакой новой информации. Кроме тех двух преступников,  обезвреженных Финном, нам удалось задержать ещё двоих. Перри, который замешан во всём гораздо сильнее, чем считалось до нашего сегодняшнего похода, исчез без следа. Есть версия, что именно он является главой всей организации.

Во время задержания никто из преступников не проронил ни слова. Разумеется, их допросят позже, но я очень сомневаюсь, что у нас получится выяснить что-нибудь полезное. Мы вновь переходим в режим ожидания, на этот раз результатов экспертизы наркотиков, которыми накачивали Лиз и её мужа, и анализов образцов, найденных в подпольной лаборатории. Специалисты узкого профиля продолжают досконально исследовать здание, но для меня и Финна работы пока нет.

Когда нас, наконец, отпускают, часовая стрелка приближается к трём утра, но я совсем не чувствую усталости. Лишь радость тот того, что всякие нехорошие личности прекратили попытки захапать то, что моё.

— Спасибо, что примчался спасать меня, хоть и немножко опоздал, — подаёт голос Финн с пассажирского сиденья.

— Прости, что вообще допустил такое.

— Ты ничего не «допускал», — улыбается тот, всегда готовый простить всех и вся. — К тому же, не окажись я там, неизвестно, сколько бы ещё вампиров попало к ним в лапы, скольких бы ещё они мучили экспериментами и травили наркотиками. Сегодня мы спасли немало жизней, включая Лиз и её мужа.

Ненавижу, когда он во всём находит плюсы.

— Так-то оно так, но я бы лучше обошёлся без той части, где ты рисковал собой, — говорю я, паркуя машину перед домом. Хотя, может быть, стоило бы сначала спросить его, хочет ли он ко мне, а не молча ставить перед фактом.

— Но всё кончилось хорошо, и для меня в том числе, — пожимает он плечами. — Можно я приму у тебя душ?

— А можно мне с тобой?

Финн замялся.

— Я… Мне придётся снимать протезы, а это целая история… Я быстро! — восклицает он и спешно выбирается из машины, будто может просто убежать от разговора.

— Финн, ты же знаешь, что мне всё равно. Сколько раз ещё тебе повторять? — кричу я ему в спину.

— Не знаю… Я… Я лучше схожу в душ один, — оборачивается он с обезоруживающей улыбкой во всё лицо. Ладно. Будем двигаться постепенно.

Он уходит в ванную для гостей, а я, тем временем, принимаю душ в главной. Смыв с себя всю грязь сегодняшней ночи, я направляюсь в гостиную и принимаюсь нетерпеливо ждать Финна. Дверь его ванной отворяется, и я мгновенно оказывается на пороге.

— Ты что, подслушивал? — смеется Финн.

— А ты бы этого хотел? — касаюсь я ладонью его щеки.

— Может быть. Маркус-извращенец наверняка очень сексуальный типчик. А что ещё Маркус-извращенец может?

— Он может сказать, что больше никогда не выпустит тебя из виду, потому что прикуёт к своей кровати и оставит с собой навсегда.

— Ух, а он, оказывается, тот ещё собственник. Мне нравится, — ухмыляется он, прижимаясь ко мне. — Если бы я знал, что ты так отреагируешь, то попался бы бандитам гораздо раньше.

Похоже, настало время заткнуть Финну рот, пока тот не выдал обо мне больше ничего такого, что лучше никому не знать. Я склоняюсь чуть ниже, и он в унисон подаётся вперёд, мягко сталкиваясь со мной губами. Я тут же сгребаю его в охапку, отчаянно желая раздеть, дотронуться до самых потаённых мест и завладеть им, но прежде, чем мои фантазии получают шанс на осуществление, тепло Финна исчезает из моих рук.

 — Мы можем поговорить? — спрашивает он.

Я замираю, не совсем понимая, о чём он хочет поговорить. Мне казалось, Финн совершенно потеряет голову от того, что я, наконец, сдался.

— Конечно. Но я думал, ты сам этого хочешь?

— Да, но ты-то точно этого хочешь? — спрашивает тот, беря меня за руку. — Ты так долго сопротивлялся, что я, на всякий случай, решил убедиться.

Я изумлённо поднимаю бровь, переваривая услышанное.

— То есть… Ты ждёшь от меня признаний в любви до гроба? — спрашиваю я с ухмылкой.

— О, нет, — отвечает он с такой же ухмылкой. — Ты уже давно признался в этом, когда залетел в комнату и принялся орать «Он мой!» направо и налево. Это было очаровательно.

Я бурчу, что такого вовсе не было.

— Я не хочу навсегда оставаться «слабым человеком» в твоих глазах.

— Финн. Я уже давно так не считаю. Знаю, что тебе могло показаться наоборот из-за всей этой кутерьмы и моего желания… спасти тебя. Но это никак не связано с тем, что ты человек. Ты мой, и я достану любого, кто отважится хоть пальцем прикоснуться  к тебе. И я сделал бы это, будь ты хоть человек, хоть вампир, хоть собака.

— Я бы сделал то же самое ради тебя. Только не с помощью клыков, а с помощью пистолетов.

Я искренне улыбаюсь, глядя сверху вниз на странного человека, который каким-то удивительным образом всё-таки завлёк меня в свои сети.

— А теперь… можно тебя поцеловать?

— Ммм… Я подумаю, — отвечает тот, и в буквальном смысле топает прочь.

— Ты что, издеваешься?! — подхватываю я его на руки и, не давая ни малейшего шанса возопить о пощаде, мчу в спальню, затем кидаю на кровать, прежде чем он успевает что-либо сообразить.

— Шучу, шучу! — смеется Финн, вцепившись в меня мёртвой хваткой, чтобы не свалиться во время бега. — Целуй меня, сколько влезет!

Он решает больше не тратить слов понапрасну, и сам притягивает меня к себе в неожиданном поцелуе. Поцелуе, который я очень давно ждал, хотя сам не подозревал об этом. Я с лёгким вздохом запускаю руку в его волосы, расслабляясь и покоряясь ему, покоряясь его языку, ласкающему мой рот и пробегающему по моим клыкам. Пальцы его скользят под мою рубашку, и я внезапно осознаю, насколько же сильно нуждаюсь в нём. Он нужен мне весь без остатка. Я берусь за край футболки с длинными рукавами и быстрым движением задираю её наверх. Однако у подмышек мне приходится поумерить пыл, потому что Финн наотрез отказывается поднимать руки и не даёт раздеть себя.

Я отрываюсь от поцелуя и красноречиво смотрю на него. Тот доверчиво улыбается в ответ, аки невинный агнец на заклании. Он и впрямь собрался никогда не показывать своё обнажённое тело? Собрался упрямиться до конца жизни?

Тогда я перехожу к штанам, неспешно расстегиваю пуговицу, приспускаю их до бёдер и тот, естественно, сразу же разводит ноги в стороны, не позволяя снять и штаны.

— Финниган, — рычу я.

— Да, мой сладкий ангел? — отвечает тот, искрясь от счастья.

— Ты мне зубы не заговаривай. Лучше скажи, какого хрена ты делаешь?

— Купаю тебя в своей любви, — протягивает он зазывно руки.

— Значит, мне нельзя снимать с тебя ни штаны, ни футболку?

— Ну ты же видишь мой зад и мои соски. Чего тебе ещё надо? Не далее, как пару часов назад ты вообще приходил в ужас при одной лишь мысли о человеческом теле. Не хочу, чтобы ты раздел меня и хлопнулся в обморок. Это явно нанесёт тебе непоправимую психологическую травму и надолго отобьет охоту делить со мной ложе. А мне бы этого очень не хотелось.

Ясно. У нас проблемы. Большие проблемы. И знаю, что Финн прекрасно понимает, в чём дело, но ещё я знаю, что он ни за что не послушает меня в силу своей твердолобости.

Я не двигаюсь с места, и его жизнерадостная улыбка постепенно угасает. Честно говоря, мне немного обидно от того, что он всерьёз считает, будто, увидев его без одежды, я стану хуже относиться к нему.

— Ты же… В смысле… Всё ведь нормально, да?

— Нет, не нормально, — отвечая я, принимая сидячее положение. — Я не буду заниматься с тобой сексом, до тех пор ты не понравишься себе таким, какой ты есть. Потому что мне ты нравишься такой, какой ты есть.

— Но я тоже нравлюсь себе, — хмуриться он.

— Если бы это было правда, ты бы не переживал из-за того, что я увижу тебя голым.

— Я не… переживаю, — отводит он взгляд в сторону. — Просто не хочу, чтобы у тебя пропало всё желание.

— И почему же у меня должно пропасть всё желание?

— Потому что…

— Погоди-ка секунду, — перебиваю я его, затем срываюсь с места, мчусь на кухню и возвращусь обратно прежде, чем он успевает сесть. Опустившись обратно на кровать, отрываю кусочек от прихваченного из шкафа скотча и заклеиваю ему рот. — Вот так. Теперь ты не сможешь нагородить очередных глупостей.

Он отдирает ленту наполовину и принимается хохотать.

— А я всегда говорил, что ты есть зло во плоти! Неужели тебе не нравится мой мелодичный голосок?

— Не когда ты произносишь им всякую ерунду. Ты же сам просил довериться тебе. Перестать переживать из-за того, что ты человек. Перестать переживать из-за того, что я могу случайно напасть на тебя и причинить боль. Если просишь, чтобы я доверился тебе, то тогда тебе самому нужно довериться мне.

— Я уже доверился тебе, — касается он моей руки.

— Тогда хватит говорить про себя всякие гадости. Хватит считать, что я поменяю отношение к тебе. Просто… ляг и позволь делать с собой всё, что мне хочется.

— Ладно… — прикусывает он напряжённо губу, но всё-таки кивает. — Я просто не знаю, получится ли у меня… но я постараюсь. Просто… Я такой дурак.

— Ты не дурак, Финн. И чувства твои тоже не дурацкие. Я уважаю их. И всегда буду уважать, обещаю. Но я как могу доказать, что мне всё равно, если ты не даёшь ни малейшего шанса? Я хочу, чтобы ты, наконец, понял, что не разонравишься мне из-за своего тела. Оно меня ничуть не волнует. Ты привлёк меня не количеством рук и ног. Ты привлёк меня тем, какой ты есть.

Он глядит на меня, не произнося ни слова, и я всерьёз начинаю беспокоиться, не ляпнул ли чего-нибудь лишнего.

— Финн…

— Почему ты такой хороший? Ты же должен постоянно ворчать, и брюзжать, и быть всем недовольным, а не произносить пламенных речей, от которых мне хочется пустить слезу. Но я мужчина, и я не буду рыдать, нет. Лучше спрячусь под кровать.

Он переворачивается на живот и принимается уползать от меня.

— Никуда ты не уйдешь! — восклицаю я и тащу его назад.

— Эй, вообще-то это мне положено быть сообразительным в наших отношениях! —  возмущается Финн.

Я поднимаю его футболку до лопаток и чуть подрагивающей рукой поглаживаю спину, игнорируя бурчание снизу. Следом место руки занимают губы. Каждый шрам, которого я касаюсь, наполняет моё сердце болью от того, что случилось с ним, но я приложу все усилия, чтобы он никогда не догадался об этом. Приложу все усилия, чтобы единственным выводом, сделанным Финном из сегодняшней ночи, стало то, что его тело идеально таким, какое оно есть.

— Перевернись.

Финн

Я нерешительно замираю, но потом всё же переворачиваюсь на спину, лицом к нему. Маркус снимает с себя рубашку, бросает на пол и возвращается ко мне с поцелуем. Мягкие подушечки пальцев дразняще пробегают вниз по моему животу, заставляя всё тело покрываться гусиной кожей и настойчиво нудеть в предвкушении большего. Затем его ладони скользят верх до груди, огибают рёбра сзади и ныряют под футболку, скомканную на лопатках.

— Финниган, я никогда не заставлю тебя делать ничего, что ты не хочешь, если, конечно, не пойму, что ты просто упрямишься из-за собственной глупости. Как в тот раз, когда ты вдруг выдал, что не будешь макать картошку фри в шоколадную глазурь. Это я заставил тебя сделать безо всяких угрызений совести.

— Ты очень странный вампир, — улыбаюсь я, вспомнив тот случай.

— Я в курсе, — отвечает тот, опуская руки на талию и отстраняясь. — Но тебе ведь понравилось.

— Может быть.

— Точно понравилось.

— Кто знает, — говорю я загадочно, обвивая его руками. Футболка, собравшись в жгут, слегка врезается в кожу, но я счастлив, что могу касаться Маркуса без перчаток. С тех пор, как все узнали, я перестал носить их на работе, от чего чувствую себя необыкновенно свободным. Но по улице я хожу по-прежнему в перчатках, дабы избежать любопытных взглядов.

— В следующий раз я заставлю тебя попробовать свиную кровь.

— Не надо! — морщусь я. — Нельзя просто так взять и перескочить с шоколадной глазури на свиную кровь.

— Помнится, ты сам просвещал меня, что некоторые люди употребляют свиную кровь в пищу!

— Но не я!

— Какой же ты всё-таки привереда! Ну вот почему ты такой?

— Потому что люблю слушать твоё недовольное брюзжание. А уж эта твоя угрюмая задумчивость и вовсе заставляет мой пенис вставать по стойке «смирно».

— Даже так? Хочешь, я буду угрюмым хоть целый день?

— Сомневаюсь, что мой бедный член вынесет столь вопиющее проявление сексуальности.

Маркус ухмыляется и принимается терзать губами мои соски. Мне хочется уже большего, но он как будто не собирается торопиться.

— Во что ты меня превратил? — ворчит он, переходя к шее.

— Я ничего не делал и вообще был самым настоящим паинькой.

— Ты ни минуты в жизни не был паинькой!

Я провожу рукой по его мускулистому животу, медленно расстегиваю пуговицу и тяну ширинку вниз, обнаруживая за ней очертания полувозбуждённого пениса, но на этом пока останавливаюсь. Кажется, я наконец-то кое-что понял.

— Я уже больше десяти лет ношу протезы, — начинаю я, сев прямо и подтянув Маркуса за собой. — И у меня нет к ним неприязни. Я вполне удовлетворён собой и своим внешним видом. Протезы стали для меня тем, что позволяет жить полноценной жизнью, не нуждаясь ни в чьей помощи. Они дали мне возможность ходить, бегать, работать, даже танцевать. Они подарили мне свободу, но взамен сделали полностью зависимым. И из-за этого я не нравлюсь себе без них. Когда я надеваю протезы, то чувствую себя уверенно, но когда наступает ночь, и мне приходится снимать их, я боюсь того, что она может принести. Боюсь, что не смогу защититься себя. Боюсь, что однажды они меня подведут. Боюсь, что люди станут косо на меня смотреть. — Я делаю глубокий вдох. — Я чувствую так много по отношению к этим дурацким штукам, что иногда сам запутываюсь.

Он нежно дотрагивается до моего лица.

— Когда ты со мной, тебе не нужно бояться ничего из этого.

— Спасибо, — улыбаюсь я.

— И, кстати, в одном ты точно не прав.

— В чём?

— Они не дали тебе возможность танцевать. Танцуешь ты просто отвратительно.

Я невольно прыскаю со смеха, расслабляясь и с облегчением замечая, что все мои сомнения постепенно рассеиваются.

— А ты вообще весь отвратительный.

— Я всегда стремлюсь к абсолюту, так что приму это за комплимент.

— Разрешаю порвать на мне одежду.

— Но это моя одежда! Я не хочу её рвать!

— Вот поэтому я и предложил.

Он поддевает край футболки, но вместо того, чтобы снять её, нацепляет мне на голову, скрывая лицо за тканью.

— Вот так-то лучше.

— Потому что так не видно моего лица?!

— Бли-и-и-ин, надо было сначала заклеить рот.

— Нет уж! А ну быстро наслаждайся моим прекрасным голосом!

— Может быть, попробовать поверх ткани, — размышляет он вслух, пока я выбираюсь из плена и накидываю футболку уже на его голову. — Вообще-то я собирался сделать тебе минет, но нет так нет.

Он нащупывает мои штаны, чуть приспускает их, освобождая член, а затем склоняется к пупку и начинает тыкать в него носом в футболке.

— Ну вот, моя миссия с блеском завершена, — заявляет Маркус, вдоволь поиздевавшись над моим несчастным пупком. — Какой я молодец.

— Ничего подобного, — ворчу я, снимаю с его головы футболку.

— Ой, ты ещё здесь! А я и забыл про тебя!

Я смеряю его сердитым взглядом и демонстративно срываю с себя штаны. «Чулок», обычно прикрывающий протез, остался в ванной, и я внезапно остаюсь перед Маркусом полностью обнажённым, но совсем не чувствую никакой неуверенности или дискомфорта.

— Ну наконец-то. Награда за мои страдания, — толкает он меня на спину и устраивается между ног.

Он прокладывает губами дорожку вдоль моего торса, вновь вызывая уже знакомые мурашки и мучительные волны томительного ожидания. Руки его съезжают вниз по бёдрам, едва касаясь паха большими пальцами, а затем я неожиданно ощущаю жар дыхания у самого члена. Длинные пальцы крепко обхватывают ствол, язык обволакивает головку, и я издаю невольный стон, инстинктивно протягивая к нему руки и запуская ладони в волосы. Мне одновременно хочется чувствовать его всем телом и не хочется, чтобы это прекращалось. Маркус неспешно скользит ртом вниз, углубляя проникновение, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не податься вперёд в его мокрую и шелковистую глотку.

— Маркус… — шепчу я, хотя сам не знаю, что хочу сказать.

Свободной рукой он подхватывает мои яички снизу и принимается осторожно массировать. От внезапного нахлынувшего удовольствия я выгибаю спину, как грёбаная балерина: слишком долго у меня ни с кем не было близости. И слишком долго я хотел её с Маркусом. Даже уже начал сомневаться, что когда-нибудь добьюсь своего.

Но мне не хочется кончать так. Мне нужно ещё кое-что, и я знаю, что Маркусу тоже это нужно, только сначала придётся его уговорить.

— Иди сюда, — мягко тяну я его за волосы, с сожалением отрывая от своего члена.

Маркус поднимает на меня взгляд и слегка отстраняется. Я понукаю его сесть, свесив ноги с постели, а затем залезаю к нему на колени. Он открывает прикроватную тумбочку и достаёт оттуда смазку. Я забираю у него бутылку, выдавливаю немного содержимого себе на руку и придвигаюсь к его члену. Затем провожу влажной ладонью по всей длине, одновременно нежно целуя и покусывая нижнюю губу.

— Укуси меня, — шепчу я.

— И почему тебе так нравится играть с огнём?

Я покрываю поцелуями его шею, продолжая поглаживать член.

— Ну пожалуйста. Ты же сам этого хочешь, я знаю. Я доверяю тебе.

Маркус чуть склоняется и на мгновение прижимается губами к моей глотке.

— Конечно, хочу. Но… Я… — слегка царапает он кожу клыками, но не прокусывает до конца. — Финниган.

— Да?

— Хватит заставлять меня делать такой трудный выбор.

— Я полностью доверяю тебе, Маркус. Научись и ты доверять себе.

Он высовывает язык, одним размашистым мазком облизывает шею и пронзает клыками плоть. На секунду меня охватывает боль, но на смену ей приходит удовольствие. Я издаю глухой стон и машинально вцепляюсь в Маркуса, в водовороте ощущений почти забывая про его пенис. Он подтягивает меня ближе и сгребает наши члены в руку, пока я потрясённо замираю в чистейшей эйфории, постепенно заполняющей моё тело. Как может обычный укус вызывать такие чувства? Когда меня кусали остальные, я испытывал лишь онемение или боль. Но сейчас… Меня накрывает настоящий экстаз, к которому немудрено пристраститься.

Наслаждение захватывает меня с головой. Я, словно в тумане, замечаю, как ускоряется его кулак на моём члене, и спустя секунду кончаю, даже не успев ощутить предоргазменного состояния, затем со стоном закрываю глаза, рассеянно потирая его пенис. Зализав ранку, Маркус отстраняется от шеи, перекладывает меня на спину, и, раз уж я временно недееспособен, принимается ласкать себя сам. Я завороженно смотрю из-под полуприкрытых век, как его рука двигается вдоль ствола, а влажный рот чуть приоткрывается в коротких постанываниях. Через несколько мгновений Маркус разряжается мне на грудь, и я тут же тяну его к себе, ловя этот манящий рот губами.

Он перекатывается на спину, утаскивая меня с собой, и расслабляется, одной рукой подхватив ягодицу, а второй задумчиво водя по коже.

— И почему тебе всегда удаётся уломать меня?

— Даже не знаю. Вечно хвастаешь, какой ты всесильный и всемогущий вампир, а потом приходит один жалкий человечишка, предлагает то да сё, и ты с радостью соглашаешься.

— И ты не возражаешь, когда тебя кусают.

— Не возражаю. Когда ты меня кусаешь, я почему-то чувствую неописуемую эйфорию. Ещё я чувствую, что становлюсь ближе к тебе. Как будто бы ты открываешь мне часть себя, которую был вынужден подавлять годами.

— В этом есть нечто… освобождающее.

— Представляю. Я тоже ощущаю себя свободным рядом с тобой. Я уже много лет не раздевался не перед кем, кроме Орина или Уотсона… Кроме, естественно, того раза с Бруксом.

— Что? — прищуривается Маркус, напрягаясь всем телом.

— Да, но это был всего один раз, — злорадно скалюсь я, поняв, что он заглотил наживку.

— Что?!

— А ты бы подрался за меня с ним?

— И не только.

— Остынь, Клыковски, — с хихиканьем сжимаю я Маркуса ещё крепче. —  Он всего лишь помогал мне принять душ после того случая в ресторане. Помнишь, когда ты смеялся надо мной за то, что я не хочу идти с вами в душ, а я был слишком поглощён созерцанием твоей голенькой тушки?

— А… Ну тогда я его прощаю. Если, конечно, он не успел потрогать тебя во всяких неприличных местах. Ведь ты уже был моим к тому времени.

— Да не был я тогда твоим! Ты прям как кот, который стремиться пометить всё вокруг, а уж потом будет разбираться, нужны ли ему вообще эти вещи.

— Ага, примерно так, — смеётся он.