Глава 14.

— Что ты делаешь?! — паника электрическим разрядом прошила каждый позвонок и окутала мозг лавой адреналина. Крутанувшись на пятках, я помчался к двери, но кто-то успел схватить меня и потащить назад. Я резко обернулся.

Илиш. Он беспощадно завёл руки мне за спину и толкнул обратно к окну. Где-то рядом посмеивался Силас.

— Да что ты творишь?! — я лягался изо всех сил, стараясь угодить по голеням, бодался, выворачивался, что-то кричал — наверняка проклятия и оскорбления, но в ответ — тишина. Илиш даже не попытался усмирить меня хлёстким словцом.

А потом он вдруг с особой жестокостью сцапал меня за подбородок, вынуждая перестать вертеться и взглянуть на арену.

— Мама? — неестественно тонким голосом пролепетал я. Переносицу зажгло и закололо тонкими иглами.

Втянув голову в плечи, та суетливо и дёрганно сидела посреди арены, словно вообще не понимала, где находится. В глазах плескался ужас. Будто перепуганное животное, Шэрин выставили на потеху ликующей толпе. Людской рёв и непрекращающийся гул, которые когда-то приводили меня в восторг, теперь вызывали лишь тошноту и первобытную ярость, бесконтрольно рвущуюся наружу. Нет, это была не ярость. Кого я обманываю... Это была непередаваемая боль. Там была моя мама.

Она возила меня в тележке и в слякоть, и в зной. И пусть порой вредила мне ради того, чтобы на неё обратили внимание, мама всё равно любила меня. Она старалась как могла. И хоть её стараний не было достаточно, чтобы нормально растить ребёнка — плевать. Шэрин всё равно оставалась моей матерью.

— МАМА! — закричал я.

Арес похлопывал ладонью по сжатому кулаку, нарезая вокруг неё круги и делая насмешливые выпады, на которые та в страхе съёживалась. Не пытаясь защититься, она так и сидела сгорбившись, в той же самой позе, в которой я частенько заставал её в Гарретт-Парке. Скорее всего, мама даже не понимала, чем всё это закончится. Она никогда не ходила на Арену; ей неоткуда было о таком знать.

Почему Илиш так поступал со мной? Я был хорошим, я был послушным!

Я силился освободиться из его стальных пут, но он держал меня слишком крепко, и все мои жалкие потуги не принесли никакого результата. Меня заставляли смотреть вниз. Совсем рядом шептались и хихикали химеры, с интересом наблюдавшие за моими страданиями. Проклятые звери, все до единого. Твари без матерей, которые за всю свою жизнь никого не любили, ни за кого не боялись.

Арес поднял руку и ударил Шэрин по лицу.

Я снова завопил, и на этот раз из глаз брызнули слёзы. Шэрин завалилась набок, похожая на кучу грязного тряпья в своей огромной не по размеру одежде, которую нашла на помойке. Она попробовала встать, но потерпела крах и упала на спину. Выпученные глаза упёрлись в небо.

Арес залихватски потряс кулаками в воздухе, и народ разразился радостным улюлюканьем. Я внезапно понял, что узнаю некоторых моросцев, сидящих в первых рядах. Это были не мои друзья, а члены различных банд, родственники знакомых — неважно. Главное, что эти обезумившие от жажды крови дикари прекрасно знали мою маму и ничего не делали; даже не заткнулись в знак протеста, как бывало, когда на арену приводили кого-то из своих. Они продолжали размахивать светящимися палочками, рисуя в воздухе неоновые узоры, и кидались на ограждение, как бешеные звери.

И тут на арену вышел Сирис. Я коротко вскрикнул. Потом на секунду прикрыл глаза и, захлебнувшись новой адреналиновой волной, начал с удвоенной силой вырываться из тисков рук Илиша.

— За что ты так со мной? Я был хорошим! — бессвязно верещал я, выворачивая шею под немыслимым углом. Мне хотелось заглянуть ему в глаза, хотелось, чтобы Илиш объяснил, почему он так поступает. Я ведь и правда вёл себя хорошо, я не заслужил наказания. Я делал всё, что он просил!

— Смотри, — лишь бросил он в ответ и, вновь схватив меня за подбородок, повернул лицом к арене.

Арес держал мамины руки за спиной, почти так же, как Илиш — мои. Но она и так никуда не собиралась. Оцепенев от ужаса, Шэрин немигающим взглядом смотрела перед собой и качала головой взад-вперёд, как китайский болванчик. Конечности перестали хаотично и бестолково дрыгаться, словно перед лицом гибели к ней на секунду вернулся рассудок, и мама начала умолять о пощаде.

Сирис поигрывал бейсбольной битой, Старый Джо молол какую-то чепуху, белым шумом доносящуюся из громкоговорителя… Бита опустилась на её лицо.

От удара голова мамы запрокинулась назад. Химера-изверг снова размахнулся своим оружием, как заправский бейсболист при подаче, и содрал ей щеку вместе с половиной скальпа.

Я моментально обмяк. Многие годы спустя я буду вспоминать этот миг, уже зная, что именно тогда всё изменилось. Мир обрушился, будто карточный дом, и выжил лишь я один. Все прочие испарились, забрав с собой мою боль и моё отчаяние.

Я больше не буду бояться, я больше не буду безвольной жертвой. Я больше не беспомощен, я больше не пассажир в авто жизни. Внутри зияла пустота, потому что, по правде говоря, во мне никогда и не было ничего другого. Лишь ненависть к себе и тоска — два чувства, чёрным болотом растекающиеся у моих ног.

Когда мама умерла под одобрительные возгласы толпы, часть меня ушла вместе с ней. Бесстрастное, невозмутимое лицо, смотрящее на меня из отражения в окне, говорило, что эту часть никогда нельзя будет вернуть.

— Отпусти его, Илиш.

Я стиснул в кулаки руки с тремя кольцами на каждой, зазвенев острыми, как бритва, стальными когтями. Потом провёл языком по заострённым клыкам, торчащим из воспалённых дёсен. Позади послышались шаги, эхом удаляющиеся на задворки моего сознания. Арес забрал у брата биту и принялся обрушивать удары на уже и без того изуродованное тело мамы.

Я отвернулся и подошёл к кушетке, где сидел до этого. Тело стало таким лёгким, будто больше ничего не весило, а мозг и вовсе превратился в воздушный шарик, наполненный гелием. Не обращая внимания на спешные выкрики, я поднял стул Силаса, приблизился к окну, и со всей силы запустил им в стекло.

Оно было пуленепробиваемым, однако обшивка — полной халтурой. Стул выбил всю конструкцию, и стекло полетело вниз, с грохотом разбившись о землю. Я уже наступил ногой на раму, как вдруг почувствовал, что Илиш тянет меня назад.

— Не поддавайся, — голос его был как обычно холодным и настолько тихим, будто предназначался только для моих ушей. Я откинул голову назад и врезал ему затылком по носу. Одновременно с этим Силас приказал отпустить меня.

Освободившись, я взглянул вниз. На ареной повисла гробовая тишина. Сотни, может быть, тысячи глаз вытаращились на ВИП-ложу и на меня, уставившегося на Ареса и Сириса. Я без колебаний сделал шаг вперёд, и толпа в унисон ахнула.

Спрыгнув с шестиметровой высоты, я приземлился на ноги, едва согнув колени, щёлкнул пальцами и направился по залитому светом проходу к арене. Всеобщее молчание за долю секунды сменилась зрительским рёвом, ором и аплодисментами, однако сейчас мне было не до них. Я полностью сосредоточился на своих врагах — химерах-близнецах, с которыми надо было уже давно поквитаться.

Больше и сильнее, но гораздо медленнее. Те зыркнули на меня, а потом повернулись друг к другу и расхохотались. Арес, всё ещё державший бейсбольную биту, ловко подбросил её в воздух и поймал под довольный визг людей. Крупицы рассудка, вопящие, что я только что подписал себе смертный приговор, заткнулись. Осталась только беспросветная, монотонная тьма и бурлящая жажда крови, утопившая трусливые мысли. На мозг будто бы опустили тонкий саван, похоронивший под собой последнюю надежду одуматься. Наружу выбрался гнев, который столь успешно загонял внутрь Илиш последние месяцы.

Сирис подплыл ко мне вразвалочку, что привело народ в ещё большее восхищение, и с самодовольным видом сплюнул в сторону.

— Поскорее бы уже трахнуть тебя перед всей этой толпой, мелкая…

В трущобах никто не дерётся честно. Если пытаешься, то проигрываешь и умираешь. Вот и всё. Поэтому тот, кто рос в трущобах, поневоле выучил миллионы коварных штучек. Слабые места физически превосходящего противника, слепые зоны и, самое главное, — как правильно использовать то, чем наградила тебя природа. Из опасной ситуации можно выбраться как при помощи силы и ловкости, так и при помощи хитрости и даже секса.

Чести у меня не было. Потому я — кикаро, я принадлежу демону с длинными светлыми волосами и глазами, способными расплавить сталь. Ни гордости, ни морали. В тот момент я был тенью, дьяволом и во всех отношениях… не человеком.

Вот поэтому… Поэтому Сирису не удалось сказать последнее слово — «блядь», скорее всего — я уже полоснул аккуратными, симпатичными лезвиями ему по глазам. И вместо этого слова в глотке заклокотал крик.

Перед тем, как руки взмыли к лицу, я успел заметить, как фиолетовые радужки разбавляет краснота. И по три косых, расположенных друг от друга на идеальном расстоянии черты, над и под каждым глазом. Они вспороли его плоть, словно перезрелый плод, только вместо мякоти наружу показались жёлтые пузырьки жира, между которыми просачивалась кровь. Дальше я раскроил шею, чтобы тот наверняка не мог подняться.

Но потом меня повалили на землю. Я на миг лишился чувств, и, как сквозь вату, услышал возбуждённый рокот толпы. Свет прожекторов затмил звериный оскал Ареса. Очнувшись, я молниеносно вскарабкался на ноги — как раз вовремя, чтобы увернуться от пинка и следующего за ним кулака, утонувшего в утрамбованной грязи.

Я заскочил ему за спину, планируя нанести удар исподтишка, но он стремительно обернулся. Атмосфера безумия, царящего на трибунах, постепенно начинала действовать и на меня. Подгоняемый людским гудением и свистом, я обнажил зубы, вдыхая их энергию, питавшую мою несокрушимую решимость. Если бы я мог, если бы был, как Арес, я бы изнасиловал его после смерти, но я не такой. Мне лишь хотелось, чтобы они сдохли. Пусть и бессмертных, но я должен их убить. Должен ощутить вкус этой мимолётной победы, потому что иначе моя душа окончательно погибнет. У меня больше ничего нет. Ничего.

— Мне плевать, чей ты теперь любимчик, помойная крыса. Я тебя убью, — Арес сверлил меня взглядом из-под сдвинутых на переносице бровей. Сирис опёрся о сетчатый забор и крыл матом нас обоих. Глаза его превратились в кровавое месиво, а из раны на шее хлестала кровь.

— Ну давай, — прошептал я. — Я буду рад смерти, мы с ней друзья. Я вижу её каждую ночь, когда вынужден раздвигать ноги перед проклятым белобрысым монстром.

Арес посмотрел на толпу и показушно размял кулаки — жест, который я десятки раз наблюдал с трибун. Изверг был их кумиром, а я присутствовал на арене лишь для того, чтобы меня убили как-нибудь поэффектнее. Шоу должно получиться что надо.

Удовлетворив алчущую публику, Арес резко бросился на меня. Чудом уклонившись, я запрыгнул ему на спину и замахнулся когтями, вспарывая тонкую футболку и оставляя глубокие красные рытвины в мышцах. Арес с рыком крутанулся на месте, но на этот раз я успел смыться вовремя, соскочив с него, как кузнечик. Торопливо поправив съехавшие кольца, я увернулся от очередной атаки.

Но тут я сплоховал, забыв про второго близнеца.

Он схватил меня за руки и с такой силой рванул назад, что плечи едва не повылетали из суставов. Зрители напряжённо выдохнули, и половина оглушительно затопала, подбадривая химер, но вторая уже поддерживала новичка.

Сирис подтащил мою брыкающуюся и извивающуюся тушку к центру арены, где уже ждал второй близнец. Я автоматически сглотнул, тщетно надеясь смочить пересохшее горло. Арес размахивал окровавленной битой и потрясал кулаком, раззадоривая народ. Стиснув зубы, я упёрся ногами в землю и приготовился к смерти.

Красные огни осветили Арену, залив всё вокруг алым заревом. Вспыхнули неоновые цвета. Время финального удара. Я с неестественной чёткостью видел, как на меня надвигается Арес и безвозвратно сокращает расстояние между нами.

Он поднял биту. На сцену дождём посыпались неоновые палочки: зрители иступлённо бросали их на арену.

Арес размахнулся. А я пригнул голову.

Бейсбольная бита с тошнотворным хрустом врезалась в плоть. Прошла целая вечность, пока мой мечущийся, словно форель на нересте, мозг соображал, мой ли череп треснул или всё-таки нет. От шума по черепной коробке будто болталось нечто металлическое.

— Блин, братан!

Я проморгался и уставился на свои ботинки, вокруг которых собирались красные лужицы. Реальность сплошным потоком накрыла меня с головой, да так, что я чуть не захлебнулся. Хватка ослабла, позади раздался стук, потом ещё один, и с ним к моим ботинкам прикатилась окровавленная бита. Я машинально подобрал её и обернулся.

На виске Сириса зияла основательная вмятина. Арес стоял ко мне спиной, озадаченно и расстроенно почёсывая затылок.

— Бей! Бей! Бей!

Нет… Я уронил биту. Толпа мгновенно засвистела и глумливо заулюлюкала. Арес покосился на зрителей и начал делать вид, будто вот-вот перемахнет через ограждение, думая, что они больше издеваются над ним, чем надо мной. Как бы там ни было, но он отвлёкся, а Сирис, очевидно, был мёртв.

Тут до меня, наконец, дошло, что я уже убил одну из химер. Страх и болезненный азарт настолько вскружили мне голову, что я ещё пару секунд стоял, тупо пялясь в пустоту. Арес продолжал заигрывать с толпой, когда я, опомнившись, занёс биту и треснул его по ноге. Тот упал на одно колено, и я стукнул по второму.

Изверг зарычал и попытался встать, но и без того поломанные кости только сильней дробились под его весом. Кожа тянулась, как резиновая, и белые осколки рвали её, выглядывая наружу. Арес ещё несколько мгновений трепыхался, а затем с громкими проклятиями рухнул на спину. С отсутствующим выражением лица я наблюдал, как тот вздыхает и осматривает раны, качая головой. Только бессмертный мог оставаться таким спокойным перед лицом неминуемой смерти.

Вдруг Арес нашёл мой взгляд и усмехнулся.

Я весь вскипел: моя победа гроша не стоила в его глазах. Мне так хотелось, чтобы чудовище, убившее мою маму, вопило, визжало и умоляло пощадить, но нет: ведь он воскреснет. Как каждая химера высокого ранга, ублюдок через некоторое время очнётся и будет как новенький. В тот момент я возненавидел весь мир. Никто не имеет права столь пренебрежительно и равнодушно относиться к смерти; эти химерьи отродья плевали в лицо самим законам мироздания. Так много действительно достойных людей заслужили вечную жизнь, но она досталась бездушным тварям. Это же просто несправедливо… Это неправильно.

Я размахнулся и хрястнул его по плечам, по одному, по второму. Руки повисли мёртвыми плетями. Потом сделал единственное, что пришло на ум, единственное, что дало бы ощутить вкус победы. Мне хотелось убить его голыми руками, а не битой. Точнее даже — я должен был. За всех мужчин, которых они изнасиловали и убили; за каждого моросца, купившего ключ-карту и проникшего в особняк.

Я схватил Ареса за волосы и впился зубами в шею. Но, в отличие от химер, не стал мотать головой и отрывать по кусочку плоти, а сомкнул челюсти на трахее, как лев на загнанной зебре, и перекрыл доступ кислорода.

Толпа зашлась в неистовом экстазе. Светящиеся палочки продолжали лететь на арену, отражаясь ярко-зелёными вспышками в моих жёлтых глазах. Арес несколько раз дёрнулся и невнятно забулькал. Ноздри обожгло острым запахом крови, конвульсивными толчками выплёскивающейся из раны на шее. Она была такой тёплой, такой... вкусной.

Я слегка разжал зубы, чувствуя, как тело Ареса бьется в предсмертной агонии, и, сам не зная почему, вдруг начал жадно глотать его кровь. Прикрыв веки, я ощутил, как жидкое тепло с привкусом меди стекает вниз по горлу и наполняет меня странным удовольствием, которому не было объяснения.

Мне понравилось.

Наконец, когда Арес затих, я отпустил его и поднялся. Публика бесновалась, неоновые палочки порой попадали в меня, но я ничего не замечал, стоя в полном оцепенении от происходящего. Старый Джо что-то торопливо вещал из громкоговорителя. Не знаю, комментировал ли он всё это время или же начал только сейчас — в ушах стоял гул.

А потом я увидел Шэрин. Сколько бы ни терял маму, я всегда находил её снова. Приблизившись, я дотронулся до изуродованного лица и попрощался с ней навеки. Затем встал и, игнорируя всё вокруг, побрёл к выходу.

Я понятия не имел, куда иду. Мимо проходили какие-то люди, которым хватало одного взгляда, чтобы понять, что ко мне сейчас лучше не лезть. Я бесцельно шагал по серому коридору с панорамными окнами, сквозь которые проникал свет городских огней. Стук ботинок отскакивал от линолеума и врезался в высокие потолки и ржавые металлические балки перекрытия. Я миновал первую дверь, ведущую к лобби, и услышал топот и суматошные голоса химер, спускающихся по лестнице, ведущей в ВИП-ложу.

— Не трогайте его! — громогласно рявкнул Илиш. От его жёсткого голоса все напряглись. Но я не остановился, продолжая свой путь к ряду металлических ворот, ведущих прочь со стадиона. Некоторые стояли уже нараспашку, ожидая людского потока, который скоро хлынет с трибун.

Мне казалось, что я спокоен, но стоило почувствовать, что кто-то пристегнул поводок к моему ошейнику, как внутри что-то лопнуло.

Развернувшись, я ударил Илиша кулаком по лицу — когти и всё такое. На разорванной щеке показались знакомые жёлтые пузыри, и её оросили капельки крови. Я замахнулся и саданул ему по второй щеке, затем повалил на землю и вцепился клыками в горло. Той же хваткой, которой убил Ареса.

Ко мне сразу подскочили Кесслер с Калигулой и потащили назад. Не выпуская изо рта шею Илиша, я зашипел, но тут меня прошил электрический разряд, и челюсти автоматически разомкнулись. Я задёргался в корчах, издавая какие-то странные звуки, напоминающие утробное рычание дерущихся котов. Ярость, однако, никак не стихала, и, едва восстановив дыхание, я оторвал ноги от земли — оторопевший Кесслер по-прежнему держал меня со спины — и протаранил Калигулу ступнями прямо в солнечное сплетение. Тот грохнулся на пол рядом с Илишем.

Я плевался и завывал как дикий зверь, когда Кесслер поволок меня прочь. Илиш приказал меня отпустить, но никто его не слушал. Вместо этого скулы моей коснулась ледяная рука, а следом в поле зрения возникли золотистые волосы Силаса.

— Ну-ну, маленький кикаро, — проворковал король. Я снова угрожающе зарычал, сам не понимая, как мне удаются такие низкие вибрирующие звуки. Но времени на размышления не осталось — из пальцев Силаса вырвался мощнейший электрический разряд. Последнее, что я услышал, перед тем как потерять сознание, был мой собственный душераздирающий вопль. 

***

Я проснулся от адской головной боли и бессильно уронил руку на лоб, звякнув при этом цепями. Снова скован. Морщась от прикосновений холодного металла к разгорячённой коже, я распахнул глаза, гадая, куда меня посадили на этот раз.

Тёмная спальня Илиша Деккера — пепельно-серая с чёрной отделкой. До блеска отполированная мебель, картины пастельных тонов, высокие потолки и ничего лишнего. Только несколько серебряных украшений, белый платок да горстка наполовину сгоревших свечей. Тут всегда царил полумрак, нарушаемый лишь мерцанием серебристой вазы с неизменными фиолетовыми цветами, стоявшей на туалетном столике.

Я медленно вдохнул. Лёгкие жалобно засвистели, растягиваясь, словно надуваемый в первый раз воздушный шарик. Воздух, однако, был вкусным. В этой комнате всегда приятно пахло.

Вот только больше в моей ситуации ничего приятного не было. Мысли, копошащиеся в мозгу, как насекомые, были мрачны и угрюмы под стать этой комнате. И в моём сознании никто не ставил фиолетовых цветов, которые могли бы разбавить уныние и тоску. Одна пустота.

Мама мертва — её убили. Нет… её убил Илиш. Он знал, что она меня отравила: это ведь он спас меня и отвёз к доктору после той злосчастной консервы. Илиш меня наказал, но за что?

Я потёр до сих пор тяжелые после сна веки. Звенья, пристёгнутые к кольцам кожаных наручей, задребезжали при движении. Елозя спиной по шёлковым простыням, я вдруг понял, что все тело ужасно болит. Не от побоев: я выбрался с Арены без единой царапины, не считая ломящих мышц. Выходит, Силас от души шарахнул меня током…

Приподнявшись, я на всякий случай проверил цепи и со вздохом прислонился к железным прутьям кровати. Потом прислушался к себе, но, как и подозревал, внутри гулял ветер. Ни печали, ни грусти — я не чувствовал ничего.

— С возвращением.

Взгляд метнулся в угол комнаты, где сидел он. В тенях, на стуле с серой обивкой, положив нога на ногу и сцепив руки в замок на колене. Голос вернул меня в реальность, в суровую, голодную зиму; он нёс печаль и боль.

Когда Илиш успел стать для меня всем?

— Я не хочу с тобой разговаривать, — отчеканил я.

Я чувствовал себя преданным. Предательство? Ха-ха… Какой же я наивный и тупой. Чего я ждал? Я сам же виноват. Это ведь я оказался таким идиотом, что решил, будто Илиш перестанет меня мучить, если буду послушным. Это же сама сущность химер. Они издеваются над людьми и получают от этого удовольствие.

Послышался негромкий смешок. Я инстинктивно сгруппировался, гремя цепями и стараясь прикрыть от ударов голову, но Илиш всего лишь включил свет. Глаза мои округлись. Я уже позабыл, что нашинковал его в труху в припадке необузданной ярости.

Лицо было растерзано почти до неузнаваемости. Порезы от ножей глубокими бороздами чернели на щеках. Сквозь них виднелись розовые дёсны и ряды белых зубов. Левый глаз и вовсе выпал из глазницы. С шеей дела обстояли не намного лучше: меж ровных отпечатков моих челюстей болтался кусок кожи. Причём Илиш явно хотел, чтобы я вдоволь налюбовался тем, что натворил. Раны не промыли и не перевязали — кровь беспрепятственно струилась вниз и засыхала бесформенными пятнами. На шее, груди, когда-то бывшей белоснежной одежде. Как ни крути, а зрелище было ужасающим, и сердце моё сжалось.

Рот сам собой открылся, чтобы произнести слова извинения, но я настойчиво захлопнул его. В памяти всплыло лицо Шэрин. Перепуганные глаза, выглядывающие из-под спутанных волос, мелкие шажки, которыми она отступала от двух извергов. Илиш убил мою маму. Он вломился в мою жизнь безо всякого приглашения и небрежным мановением руки нарушил хрупкое равновесие, которое я установил с самого детства. Я вырос в Моросе. И пусть Илиш выкрал меня из моего мирка, он не имел никакого права приходить в трущобы и отнимать жизнь у людей, которых я оставил там.

— Ты это заслужил, — прошептал я, осматривая его пристальным взглядом и не пропуская ни одной, даже самой крошечной царапинки. Я буду сверлить его глазами, пока Илиш не свалит отсюда. Пусть не думает, будто я сожалею и страшусь сделанного. — И Арес, и Сирис, и любое химерье отродье, которое меня выбесит — отныне и впредь.

Илиш, ничуть не смутившийся и не тронутый моей речью, даже с таким уродливым лицом умудрился посмотреть на меня с недосягаемой божественной выси. Уголки его рта чуть опустились вниз — как раз достаточно, чтобы я понял, как сильно влип, однако, честно говоря, мне уже было всё равно. Пути назад не было. Я убил близнецов и изувечил собственного хозяина. Я — моросская помойная крыса без будущего, а теперь и без прошлого; со мной ничего не могло случиться, кроме смерти.

— И почему ты думаешь, я заслуживаю этого, Джейд?

Внутри всё заклокотало. Да что это за вопрос такой?!

— Сам знаешь! — заорал я. — Ты убил мою маму! Ты убил мою мать! — я задёргал запястьями в тщетной попытке освободиться. — И заставил меня смотреть! За что?! Я был хорошим, я был послушным! Я исполнял все твои грёбаные приказы!

Илиш смотрел на меня сверху вниз. Он всегда смотрит на меня сверху вниз, как на букашку, коей я и являюсь.

— Я могу делать с тобой всё, что пожелаю, кикаро. Ты принадлежишь мне, и я буду пользоваться тобой, как захочу. И если я захочу, чтобы ты меня развлёк, ты будешь меня развлекать. Это моё право как твоего владельца и химеры.

— Пошёл ты! — рявкнул я, скаля зубы. Правда, стальные коронки и когти уже сняли. — Да пошли вы все! Тебе никогда этого не понять, никому из вас! У вас нет матерей. Вы — бессердечные, бесчувственные мутанты, которые не имеют ни малейшего представления, что значит любить. Она была моей мамой, Илиш. Хреновой, но мамой. Она такого не заслужила! А ты всё устроил просто ради того, чтобы я пострадал тебе на потеху?! Как тебя вообще земля носит?!

— Довольно, кикаро, — тон его голоса более чем толсто намекал, что терпение Илиша истончается, но во всём моём организме не нашлось ни единой клеточки, которой было бы не чихать. Я должен был высказать всё перед тем, как он меня убьёт.

— Пошёл ты, Илиш. Ты и вся твоя семейка. Делай, что… — при виде конского хлыста, который он достал из комода, я судорожно сглотнул, но, в отличие от предыдущего раза, не свернулся в позу зародыша, а продолжил: — Делай, что хочешь. Убей меня! Я умоляю меня убить, потому что лучше смерть, чем ещё хоть один день рядом с тобой. Монстр. Поверить не могу, что ты начинал мне нравиться, что я стал получать удовольствие от жизни с тобой. Пошёл ты, слышишь меня, Илиш? Пошёл ты на…

От первого удара я стиснул зубы, после второго — резко выдохнул через нос, но взгляд от него всё равно не отвёл.

— Монстр и трус. Бьёшь прикованного? Совсем как посылаешь двух бессмертных бугаёв против одной заморенной старушки? — завопил я. — Вы просто кучка трусливых отморозков.

Илиш неожиданно отбросил хлыст в сторону и принялся освобождать меня от цепей. Увидев его вблизи, я похолодел. Раны казались кошмарными, и любой нормальный человек уже бы выл от боли, но не Илиш Деккер. Эта глыба льда осталась бы такой же бесстрастной и равнодушной даже в преддверье нового Фоллокоста.

— Мне нечего тебе доказывать, помойная крыса, — хрипло проговорил он, кидая цепи за спинку кровати. Я не двигался, загипнотизированный его единственным глазом. — Ты примешь всё, что я тебе дам, и станешь за это благодарить.

А потом на плечи мне легли две раскалённых ладони. Я со стоном лязгнул челюстями, чувствуя, как под его прикосновением плавится кожа.

— Ты мой кикаро, и будешь вечно принадлежать мне. Ты живёшь, чтобы ублажать меня, и больше никакой другой цели у тебя нет.

Я учуял запах горящей плоти. Сейчас обезображенное лицо подходило ему как нельзя кстати. Чудовище снаружи и внутри.

— Зачем ты это делаешь?

— Потому что ты сильнее этого, всего этого, — прошептал Илиш и вцепился в меня ещё крепче. — И если для того, чтобы закалить твой разум, тело и дух, следующие тридцать лет мне придётся ежедневно оставлять тебя визжащей кучей плоти на полу, я не пожалею времени.

Непонятные слова потонули в океане боли; их смысл ускользал от меня. Я всё сжимал зубы, пока, наконец, не выдержал и, завопив, не начал вырываться, заставив Илиша усилить хватку. Но следом вдруг его ладони стали холодными. Я с облегчением обмяк. Грудь ходила ходуном, а из глаз ручьём текли слёзы.

— Просто убей меня, — выдохнул я, в тот момент искренне этого желая.

Илиш покачал головой и отпустил меня. Я посмотрел на его руки, и с губ сорвался всхлип, такой же непрошеный, как и мокрые дорожки на щеках. К ладоням Илиша прилипли куски моей опалённой кожи. К горлу подступила тошнота.

Сангвин сказал, что я для него особенный...

Тогда почему этот бесчеловечный мудак так поступает со мной? Химеры не умеют любить. Илиш не умеет, Сангвин не умеет, никто не умеет. Я наблюдал, как Илиш поднимается, и ненавидел его всеми фибрами души. Адреналин выветрился, и боль нахлынула в полную силу. Физические страдания лишь усугубили чувство того, что меня предали, и мне хотелось завыть от отчаяния. Все те чувства, что я лелеял к нему глубоко, очень глубоко внутри, с усмешкой швырнули мне в лицо.

Я ему подчинялся. Делал всё, что он приказывал. Не противился ему в постели. Я с ним спал, и он меня обнимал. Ему это нравилось, я знаю, что ему нравилось! Он сделал меня своим рабом, и я, пусть с неохотой, но смирился с этим.

Но мы ведь все рабы, не так ли?

— А ты, между прочим, не так уж сильно от меня отличаешься, — внезапно для самого себя пробормотал я, поймав за хвост ускользающую мысль.

Илиш обернулся, но на этот раз у меня не хватило сил противостоять его взгляду. Я хлюпнул носом и покачал головой, удивляясь собственной бестолковости.

— Теперь я понял.

— Что?

Проглотив колючий ком в горле, я поморщился от новой волны боли. Плечи горели от малейшего движения.

— Я, может быть, и твоя сучка, но зато ты — сучка Силаса. И мой хозяин, по крайней мере, достоин уважения. Тебе же приходится преклоняться перед психопатом-извращ…

Послышался писк, а за ним последовал очередной электрический разряд, на этот раз от ошейника. Меня моментально стошнило, и часть попала в нос. Я закашлялся, силясь очистить дыхательные пути, и меня снова ударило током.

Я рухнул на кровать и широко распахнутыми глазами уставился в потолок. Сознание осталось при мне, но в виде бесполезной каши. Илиш выключил свет и закрыл за собой дверь, оставив меня наедине с собой в полуобморочном аду.