Глава 1. Ривер

Ривер

Мне бы хотелось сказать, что я никогда не позволю ничему плохому случиться с ним, но в этом мире плохое случается со всеми. Однако не будет лишним заметить, что заботился я о нём гораздо больше, чем о любом другом в нашем квартале. Ничего слишком уж особенного, просто следил, чтобы он не покидал без меня городок, и чтобы ему всегда хватало воды и еды. В это время года здесь стояла жара, и всё потоки в ущельях пересохли.

Парня, которого я не мог не оберегать, звали Киллиан. Скорее всего, он не впадал в дикий восторг от того, что за ним постоянно следили, но я очень сомневался в его способности защитить себя от опасностей Серой Пустоши, по крайней мере, пока. Родители его не были пустынниками: они прибыли в Арас чуть больше года назад. Вполне себе приличные люди, которые не отказывались работать и нести дозор в обмен на угол, где они могут спокойно жить и растить ребёнка.

Арас — наш крошечный городок или «квартал», как принято называть подобные селения, не пользовался большой известностью, но те, кто всё же знали о нём, считали, что это одно из самых безопасных мест в Пустоши. Располагался он в каменистой местности, скрытой от основных дорог щерблёнными грядами безобразных скал, которые как нельзя лучше ограждали нас от радзверей и рейверов, шатающихся по Пустоши. Но, с другой стороны, горы также изолировали Арас от остального мира. Почти все новости из крупных городов, типа Энвила, или торговые караваны из Скайфолла миновали нас стороной.

Что ж, дарёному коню в зубы не смотрят. К тому же мне, честно говоря, было плевать, что там творится в мире — мне хватало забот с Киллианом и с самим собой.

А вот, кстати, как я встретил этого мелкого балбеса.

Прибыли они с несколькими наёмниками, что наверняка стоило кругленькую сумму, учитывая расстояние и опасность пути. Поначалу я даже не взглянул в его сторону — почти всё время проводил в Пустоши и редко бывал в квартале. А он был обычным костлявым блондинчиком; слишком тихим, что служило ему дурную службу. Но сейчас я почти никогда не выпускал его из поля зрения.

Я следил за ним издалека, потому тот уже знал от местных, что ко мне лучше не приближаться. Он был слабым, ну, или настолько слабым, насколько можно быть в постапокалиптической дыре. Почти не умел стрелять. Его единственным полезным навыком была способность оставаться невидимым для всех вокруг.

Справедливости ради, он действительно радовал глаз, но это не плюс… скорее, жирный минус, если вспомнить, что пустынники обожают насиловать и есть симпатичных арийцев. Волосы у него были светлые, как у и матери, а глаза — густого синего цвета, такого насыщенного, которого больше не отыщешь в этом мире. Такого яркого, который увидишь лишь в книжках, что он находил в Пустоши, или, наверное, цвета небес до бомбардировок.

Пару раз я ловил взглядом его улыбку и, скорее всего, именно после этого по-настоящему обратил на него внимание. В отличие от большинства членов общины, зубы его были белые, как кость. Он был единственным, кто всерьёз соблюдал личную гигиену — похоже, нашёл в руинах зубную пасту или ещё какую-нибудь хрень. И я никогда в жизни не видел такой улыбки, возможно, потому что здесь нечему было улыбаться.

Чему он так радовался, я не знал, и не то чтобы мне было не всё равно, но сам тот факт, что в душе его было столько света, что парнишка мог себе позволить непрестанно сверкать клыками, зачаровывал меня. Я радовался, лишь когда перерезал кому-нибудь глотку, но чем больше смотрел на него, тем сильнее сам улыбался в голове.

Всех остальных — как бы сказать это помягче, — я ненавидел до мозга костей. Они были тупыми, если не клиническими идиотами. Большинство не умело ни читать, ни писать и отличалось от рейверов лишь умением пользоваться столовыми приборами. Но не этот пацан: он был другим, он был как будто умным. Свежая струя в потоке мракобесия. Хотя я всё равно не приближался к нему и украдкой смотрел из-за углов — такой уж я человек. Не люблю говорить с людьми и стараюсь избежать этого любой ценой.

Как я уже говорил, все знали, что ко мне лучше не подходить, и он тоже не подходил.

В общем, он делал вид, что меня нет, и я делал то же самое. Я следил за ним и продолжал работать часовым, а Киллиан продолжал жить со своими родителями, ровно как в тот день, когда появился в Арасе, всё также улыбаясь и радуясь непонятно чему.

Но, как и всему в этом мире, его счастью не суждено было длиться вечность, и реальность бытия в нашем общем аду настигла и Киллиана.

Всё изменилось, когда мы съели его родителей.

Мэр нашего квартала, Грейсон, один из немногих образованных людей в городе и мужчина, который меня вырастил, любезно попросил своего мужа Лео взять Киллиана на прогулку, пока мы пристрелили его родных прямо в постели.

Они отравились заражённым мясом из городских запасов; болезнь называется «Трайдес». Я сталкивался с ней и раньше, но менее гадко от этого не становилось. Яростная рвота, судороги и жар, такой сильный, что можно услышать шкворчание гниющей плоти. Никогда не забуду этот запах.

Мы знали, что они уже покойники, и чем дольше мы оставляли их в живых, тем сильнее увеличивалась вероятность, что их мясо тоже испортится и станет несъедобным. Еды всегда не хватало, так чего же зря пропадать добру?

От моей М16 было бы слишком много грязи, поэтому я воспользоваться пистолетом Грейсона десятимиллиметрового калибра. Не мой тип оружия — маловато брызг — но в столь «деликатном» деле (слова Грейсона, не мои) это был лучший вариант.

Я всё хорошо помню. Глаза матери были закрыты, лицо потное и обескровленное, покрытое серо-зелёными свищами. Она молча тряслась в своём карантинном блоке. Отец захлёбывался собственной рвотой и всё равно бы умер в течение нескольких минут.

Я не колебался… Никогда не колеблюсь.

По пуле каждому в голову и без мозгов, размазанных по стенам, как и просил Грейсон. Когда трупы перестали дёргаться, он быстро позвал пару мясников, чтобы отвезти родителей Киллиана в производственный цех, и тому не пришлось лицезреть резню.

А в следующее распределение рациона все угощались отменным арийским мясом. Ну… все, кроме Киллиана.

Из своего подвала я слышал, как он кричит в ночи. Из-за этого даже не мог уснуть, но потом закинулся парочкой таблеток и отрубился. К утру всё затихло, но я больше никогда не видел его улыбку. И, кажется, примерно в это же время я стал за ним следить.

Теперь он почти всё время не поднимал взгляда и едва замечал, куда идёт. Почти не разговаривал и хандрил, бродя по кварталу в депрессии. Я же не улавливал самого смысла этой скорби. Своих родителей я давно съел. Продолжительность жизни здесь была довольно коротка, и почти все мои знакомые в своё время отужинали либо родителем, либо братом, либо ребёнком. Может быть, в Скайфолле дела обстоят немного по-другому, но в Серой Пустоши свои правила.

Но, по крайней мере, у него были книги, помогающие справиться с бедой, а Киллиан, судя по всему, умел читать, поэтому вместо того, чтобы уткнуться носом в землю, он прямо на ходу утыкался им в потёртую книжку, едва волоча за собой ноги.

И вот так мы дожили до сегодняшнего дня.

***

Сохраняя свою привычную дистанцию, я уселся на красноватый обломок одной из скал, которые в изобилии окружали наш блок, и принялся наблюдать, как он читает. М16, как всегда, лежала рядом, заряженная и в полной боевой готовности. Также у меня с собой было несколько армейских ножей: один пристёгнут к лодыжке, один — к предплечью и ещё один в ножнах на поясе. В отличие от Киллиана, за мной никто не присматривал, поэтому я никогда не выходил из дома, не вооружившись до зубов.

Я вытащил сигарету из-за уха и подкурил старой бутановой зажигалкой. Сделал затяжку под шелест переворачиваемой страницы его здоровой, истрёпанной книги, а потом сунул зажигалку рядом с осколочной гранатой, спрятанной в карман на штанах сегодня утром.

Я всегда и во всём готов к обороне от любого дерьма, что может подкинуть Серая Пустошь: с ног до головы обвешан оружием, и одежда моя тоже отвечает боевым запросам. На мне постоянно надет бронежилет, который защищает одновременно и от пуль, и от холода в зимние месяцы — чёрный, с тремя ремнями, довольно туго перетягивающими грудь, чтобы не болтался при резких манёврах, и такого же цвета карго-штаны с шестью большими карманами, куда я прячу всякие полезные штуки. Они из весьма плотной ткани, но я всё равно обматываю локти и колени кожей для дополнительной защиты.

Киллиан же носит лишь лёгкую чёрную ветровку, найденную в Пустоши, да пару потасканных джинсов. Ему как будто бы жить надоело. Что, кстати, может быть недалеко от правды: мне никогда не нравилось, как он заглядывается на дно каньона.

Я ещё раз затянулся и выдохнул дым уголком рта. Киллиан вроде бы меня не заметил, а даже если и заметил, сомневаюсь, что он бы кивнул или хотя бы поднял глаза.

На чистой тряпке возле него лежало немного вяленого мяса, а рядом стояла старая бутылка из-под газировки, наполненная водой. Он сидел на валуне чуть ниже по склону и продолжал безмятежно читать. И никакого оружия поблизости, что особенно выводило меня из себя. Защита защитой, но всё же выходить за городские стены без пушки или хотя бы ножа равнозначно самоубийству. То была несусветная глупость с его стороны. Однако, если пацан уже сообразил, что я ни за что не дам ему покинуть квартал в одиночестве, то, возможно, я его недооцениваю.

Я вдруг понял, что за всё время мы не перекинулись даже парой слов. В квартале я держался от всех подальше, а все держались подальше от меня. Навряд ли из уважения, скорее, от страха: люди считали меня хладнокровным и бессердечным, и я, по правде говоря, ничем не пытался их переубеждать. Но вот что думал обо мне Киллиан, оставалось загадкой. Я никогда не спрашивал, а он никогда не говорил. С тех пор, как его родители умерли, он вообще практически перестал разговаривать, максимум выдавливал из себя вежливое приветствие, когда к нему обращались.

Облизнув пересохшие губы, я отстегнул от бедра серебряную фляжку, открутил крышку и поднёс ко рту. И досадливо поморщился, потому что понял, что забыл налить туда воды.

Я раздражённо постучал металлом по колену, глядя, как Киллиан прихлёбывает из своей бутылки. И почему он всегда помнит о таких вещах? О еде? О воде? У меня вот, например, не остаётся в голове места для таких мелочей, потому что все мои мысли лишь о том, как бы он не стал чьим-нибудь обедом.

Я подавил недовольство и продолжил следить за ним, стараясь не обращать внимания на растущую жажду. Будь на моём месте кто-нибудь другой, он бы просто потопал вниз, ухватил эту несчастную бутылку и напился бы. Но не я. Как я уже говорил, за всё время мы не перекинулись даже парой слов, и почему-то мне хотелось, чтобы это оставалось без изменений. К тому же ему наверняка было нечего сказать.

Или, наоборот, было что. Болтуны очень часто говорят ни о чём, а вот тихони…

Киллиан отличался от остальных. Он был из породы молчаливых юношей, которых я всегда находил привлекательными. Из тех, что могут взять в руки книгу и читать её часами, безо всяких лишних разговоров или даже шума. Я восхищался подобной чертой в людях. Сам тоже любил тихое уединение: гигантские красноватые скалы, опоясывающие Арас, с детства были моей обителью. Многие часы я провёл сидя здесь, глядел с высоты на Серую Пустошь и притворялся, будто обозреваю свою территорию.

Ещё такая же своеобразная смотровая площадка находилась у дома моего лучшего друга Рено. Если вскарабкаться повыше по пыльным утёсам, то можно увидеть, что на многие мили вокруг тянется отвесный и неприступный каньон. С северной стороны ситуация обстояла хуже всего: тамошние скалы были настолько крутые, что только опытные пустынники могли пересекать их и возвращаться домой со всеми частями тела в наличии.

К югу от Араса находились фабрики и заброшенные города, кишащие существами, с которыми лучше не встречаться. Мы старались лишний раз там не бродить. Ну, вообще-то порой я хаживал в том направлении, чтобы пострелять из снайперки в легионеров, но об этом знал лишь Рено. Солдаты передавали друг другу истории обо мне и даже наградили своим собственным прозвищем — Ворон; всё потому что им никогда не удавалось засечь и уж тем более поймать меня.

Я внимательно оглядел щербатое ущелье под нами. Кроме периодической трескотни кузнечиков в отдалении больше ничего не было слышно или видно. Ухмыльнувшись, я перевёл взгляд на Киллиана, прикидывая, с какой стороны лучше подобраться. Нужно убедиться, что ничто не выпрыгнет из-за угла, пока я буду развлекаться с ним.

Мне очень хотелось пить, и я не собирался ещё несколько часов ждать, пока тот дочитает свою дурацкую книгу. Солнце безжалостно пекло прямо в макушку. Лето только началось, и сейчас на дворе стоял, пожалуй, самый жаркий месяц в году. Будет не очень хорошо, если возникнут какие-нибудь проблемы, и в самый ответственный момент я упаду в обморок от солнечного удара.

Ну, или, по крайней мере, так я оправдывался перед самим собой.

Я двигался бесшумно. Я всегда двигаюсь бесшумно. Проще простого поднять шум и гам в местности, где звуки со щелчками отскакивают от покатых поверхностей — при малейшей оплошности каньон кого угодно выдаст с потрохами. Но не меня. Я — не безмозглая крыса или какой-то там рейвер, сошедший с ума из-за радиации. Большую части жизни я провёл, лавируя между огромными валунами; я — воплощение бесшумности и скрытности.

Тихо спустившись со своего насеста тем же путём, что и забрался, я с мягким стуком приземлился на плоский камень внизу. И замер, навострив уши и с трепетом ожидая, что Киллиан вот-вот меня заметит. Но тот, конечно же, не заметил: рейвер или радзверь мог бы дышать ему в спину, а пацан бы даже не оторвал взгляда от книги.

Я аккуратно сполз с камня, оказавшись на одной высоте с Киллианом, и прижался спиной к зубчатому гребню. По другую сторону от насыпи сидело моё мелкое блондинистое создание. Я высунулся из-за скалы и скользнул глазами по тропе, что вела к нему. Послеполуденное солнце освещало долговязую фигуру, вырисовывая в пыли длинную тень, и — бинго! — бутылка из-под газировки всё ещё стояла на месте. Как раз то, за чем я охочусь.

Я с ухмылкой провёл языком по сухим губам. Рука Киллиана сцапала бутылку, и следом послышался звук сминающегося пластика — он сделал пару глотков и поставил воду на место.

«Лучше и быть не могло», — ухмыльнулся я самому себе.

Я ещё раз воровато огляделся по сторонам, проверяя, чтобы никто не подкрался ко мне, пока я подкрадываюсь к Киллиану. И сделал шаг вперёд.

Я на цыпочках подобрался к ничего не подозревающему мальчишке: так тихо, что услышал, как вздымается грудь в такт дыханию, и впервые разглядел его вблизи. Затылок его неподвижно покоился на фоне неба, словно хохолок сокола, выслеживающего добычу. Но Киллиан никого не выслеживал и даже ни на кого не смотрел. Он был весь погружён в свою книгу; разум его витал в каких-то чудесных местах, далёких отсюда: где деревья по-прежнему зеленели, а животные по-прежнему имели мех. И еда была раскрашена во множество цветов в том мире… где люди были приветливы и добры.

В том мире, которого больше нет. По крайней мере, не в Серой Пустоши. Возможно, в Скайфолле. Я никогда не видел остров короля и, скорее всего, не увижу.

Белокурые волосы Киллиана как будто бы поблёскивали в солнечном свете. Мягкие пряди золотились на солнце и спадали по самый подбородок — он вечно убирал их за уши во время чтения. И они были такие чистые, что я мог уловить запах мыла даже отсюда. Даже на секунду успел разозлиться на этот аромат, столь отличимый от всех остальных: он ведь наверняка приманивал всех радзверей, что обитали тут от начала Чумных Земель и до самых границ Скайфолла. Но, в конце концов, так и не смог задержать в своей голове хотя бы одну плохую мысль об этом опьяняющем благоухании.

Все его отличия от остального мира, напротив, зачаровывали меня. Например, то, что он наотрез отказывался вонять смертью, подобно большинству пустынников из нашего квартала. Я пытался поддерживать приемлемую чистоту тела, но всё же у меня находились дела поважнее, чем плескаться в полуразвалившейся ванне. Я — часовой, а часовым полагается держать дозор. Отколупывание грязи со спины отрывает от основной работы.

Ну или, по крайней мере, так я себя утешал. Что, кстати, несильно помогало: в данный момент мне ужасно хотелось хотя бы смыть с рук кровь, оставшуюся после кормления диконов.

Ай, ну кого я собирался впечатлить-то?! Мне чихать, что подумает обо мне Киллиан. Максимум наших взаимодействий — короткий зрительный контакт.

Но всё же…

Рука моя сама собой дёрнулась в направлении чистых, отблёскивающих золотом волос. Интересно, какими они окажутся на ощупь, с каким звуком скользнут меж моих пальцев. Я снова облизнул губы, будто напоминая самому себе, зачем вообще спустился сюда, и с усмешкой перевёл взгляд на бутылку из-под газировки.

А Киллиану всё было по барабану. Я стоял в полуметре от него, а тот даже и ухом не вёл. И это всегда бесило меня в нём: нос в книгах, голова — в облаках. Кто угодно мог бы подкрасться к нему, выпустить кишки, как карпу, и сожрать быстрее, чем дикон жрёт крысу, а Киллиану всё хоть бы хны.

Он откусил кусочек от своего вяленого мяса. Я пригнулся и приготовился, словно собираясь напрыгнуть на него. Если бы хотел, мог бы дотронуться до этих белокурых локонов — нас разделял лишь коричневый валун несколько футов высотой да клочок чахлой жёлтой травы.

Я опёрся одной рукой на камень, а другую вытянул в направлении воды. Спустя пару секунд Киллиан перелистнул страницу своего тяжеленного учебника, и, прежде чем затхлый лист коснулся своих собратьев, бутылка из-под газировки испарилась.

А вместе с ней и я. Не стал даже прятаться за скалу, чтобы посмотреть, заметил ли меня Киллиан. Вместо этого, заполучив добычу, я скрылся обратно в тень и через несколько мгновений уже сидел на своём насесте, маячившем на горизонте Серой Пустоши.

Я смахнул тёмные волосы со своего лица, с ухмылкой наблюдая за всё ещё несведущим мальчишкой. Затем отвинтил крышку и наградил себя затяжным глотком живительной влаги, нарочито громко чмокая губами.

Киллиан слегка подпрыгнул, но не обернулся.

— Угу, теперь-то он меня слышит, — пробурчал я себе под нос и вновь присосался к бутылке.

Киллиан почесал свой блондинистый затылок и тихонько вздохнул. Потом, не поднимая глаз от книги, потянулся за водой. И замер, всё-таки оторвавшись от чтения и вытянув шею туда, где островерхие горы медленно, но верно сбегали своими склонами в пропасть, а потом сник, так и не найдя пропавшей бутылки.

Он осторожно закрыл книгу и сел прямо, не шевеля ни единым мускулом, словно пытался разгадать возникшую тайну.

Я расплылся в широкой улыбке и, сам того не замечая, хихикнул. Киллиан обернулся и посмотрел прямо на меня. Я быстро отвёл взгляд в сторону, но несильно, и принялся делать вид, что мне срочно надо проверить, что творится в ущелье.

Краем глаза я заметил, как Киллиан нахмурился, судя по всему, отнюдь не впечатлённый коварным актом воровства. Он как будто бы хотел что-то сказать, но потом остановился. Я подумывал кинуть ему воду обратно, но тут вдруг услышал слабый скрип.

Я прислушался и застыл. Киллиан тоже это слышал: он бросил испуганный взгляд на долину и вскочил на ноги. Я упал на землю, прижавшись животом к земле, молниеносно вскинул М16 и поднёс прицел к глазу. Сердце моё застучало, как бешеное: до меня вдруг с отрезвляющей жестокостью реальности дошло, что я слишком далеко от Киллиана.

Что бы там ни шуршало на нижней тропе, я никогда в жизни не успею добраться до него прежде, чем оно доберётся до Киллиана. Прыгать тоже слишком высоко: всё закончится сломанными костями как минимум. Я беззвучно выругался всеми матерными словами, какие только пришли в голову, и прицелился в направлении скалы, из-за которой должен появиться враг. Мне придётся уповать только на свою меткость и попытаться убить его из снайперки. Надеюсь, у Киллиана хватит ума, чтобы уйти с линии огня.

Скрип затих, а я, задержав дыхание, ещё раз внутренне выругался и подполз на животе к краю скалы. Здесь я прищурился и крепко прижал палец к курку, ожидая тварь, что должна вот-вот появиться из-за утёса и попасть точно в центр прицела.

— Ну что, целится он в меня, да? — из-за камня раздался знакомый голос.

Тугой узел в моей груди развязался сам собой, и я с превеликим облегчением выдохнул, поднимаясь на ноги. 

— Конечно, — хихикнул обладатель второго голоса и вышел на открытую площадку. Мэр нашего городка и человек, которого я с наибольшей вероятностью могу назвать «родителем», приложил ладонь ко лбу, глядя прямо на меня.

— Угу, ещё бы чуть-чуть, и я сделал бы тебе дырку во лбу, козлина.

Грейсон засмеялся, и его светловолосый муж Лео тоже показался из-за угла. Оба они с любопытством глядели на меня, совсем не скрывая своей непонятной радости.

— Где unschuldig, там и teufel,¹— уголки губ Лео изогнулись в ухмылке. — И вот как раз нужный мне сатана. Ривер, утром поступили слухи, что сюда идёт караван. Вода в Тайфосе как раз спала из-за погоды. Так что сворачивайтесь: мы полностью закрываем все пути на случай трояна.

¹"Где невинный, там и сатана". (нем.)

Я громко крякнул и почесал висок прикладом. Караван — всегда радостная, хоть и редкая, новость. Естественно, и с ним тоже шли свои риски, однако ничего такого, с чем нельзя было бы справиться. Правда, теперь со мной рядом был Киллиан, поэтому лучше перебдеть, чем недобдеть. Трояны — одна из самых больших проблем. Рейверы и просто чересчур хитрозадые пустынники наряжались в безобидных торговцев и похищали людей ради выкупа, либо элементарно грабили квартал, разнося его по брёвнышку. С Арасом такого не случалось уже давненько, но стоит на секунду отвлечься, и всю твою общину в буквальном смысле пустят на мясо.

— К нам с зимы никто не приходил, — с сомнением заметил я, хотя на самом деле радовался, что караван в пути. Мне тоже нужно было отовариться парой вещичек.

Я убрал винтовку за спину и, обернувшись, обогнул неровные края скал, сквозь которые протискивался пару минут назад. Ноги мои стремительно скользили вперёд, едва задевая подошвами землю. Я и взглядом не удостаивал никого, кто с трудом тащился позади.

— Будем надеяться, что он под завязку нагружен припасами и медикаментами в особенности. Док уже начинает ныть, — произнёс Грейсон.

Я равнодушно пожал плечами, на мгновение остановившись у края отвесного обрыва метра три глубиной, а затем ловко опустился вниз, перепрыгивая с камня на камень и беззвучно дотронувшись ступнями до дна. Потом недовольно скрестил руки на груди, нетерпеливо наблюдая, как остальные осторожно сползают по тому же крутому спуску, которым ранее воспользовался я.

— Ты лучше сотри со своей хари этот высокомерный вид. Не все такие молодые и шустрые, знаешь ли. И не все могут угнаться за тобой, — недовольно прокряхтел Грейсон. Недавно ему исполнилось сорок, и хоть он до сих пор был здоров как бык, проворства ему уже не доставало.

«Никто не может угнаться за мной», — подумал я. Я лазал по этим скалам с тех самых пор, как научился незаметно линять из квартала; карабкаться по их верхушкам стало моей натурой.

Грейсон и Лео друг за другом приземлились на последний валун и шагнули на твёрдую поверхность. Темноволосый Грейсон стёр пот со лба и передал мужу платок. В Пустоши по-прежнему стояла дикая жара, хотя час — и солнце уже окончательно закатится за горизонт. Я отвёл взгляд от тускнеющего серого неба и посмотрел на Киллиана.

И был ли кто-нибудь жальче его на всём белом свете? Здоровенный рюкзак, под завязку набитый книгами, едва ли не опрокидывал его назад — Киллиан, прикладывая нешуточные усилия, еле хромал по остроконечным скалам. Тело моё непроизвольно дёрнулось, чтобы помочь, но я вовремя остановился. Одно дело защищать мальчишку от опасностей Пустоши, пока он слонялся вокруг безоружным, но становиться его персональным слугой я не собирался. Расквасив себе нос, он не помрёт, зато, может быть, научится не таскать с собой столько дребедени.

Но когда он всё-таки не упал, я почему-то с облегчением выдохнул. Что, кстати, было совсем уж странно, особенно, если учесть, что я обожаю смотреть, как люди страдают.

Как бы там ни было, Киллиан всё равно съезжал со склона гораздо дольше, чем мне понравилось. Когда он уверенно встал обеими ногами на землю, Лео и Грейсон были уже в футах двадцати от нас. В Пустоши нельзя отбиваться от своей группы, но ни я, ни те двое не стали бы дожидаться отставших. Отставших съедают, и именно отставшими отвлекают хищников, которые всегда, пусть и незримо, крадутся по пятам.

Киллиан натужно выдохнул и поправил рюкзак на плечах. Я сделал шаг в сторону, пропуская его вперёд, и уставился задумчивым взглядом вдаль. Краем глаза я заметил, как тот украдкой косится в мою сторону, проходя мимо. Всего лишь в полуметре от меня и испуская всё тот же великолепный аромат. И я чётко видел, что Киллиану хотелось бы заглянуть мне в глаза, но упрямо продолжал отворачиваться от него. Я ничего не сказал и даже виду не подал, что вообще его вижу.

И нет, я понятия не имею — почему. Такой уж я человек. А Киллиан хорошо понимал намёки.

Когда он отошёл на несколько футов вперёд, я направился за ним, периодически бросая взгляды за спину и следя, чтобы никто не подстерёг нас с тылу. Если уж выбирать, то пусть лучше радзвери и прочие твари Пустоши нападут на меня; я, по крайней мере, вооружен и смогу защититься.

Мало-помалу мысли мои перенеслись к каравану. Как я уже говорил, его появление в Арасе — весьма редкое и желанное явление, что в то же время являлось и одной из причин, по которой здесь довольно безопасно.

Никто не станет гонять фабричные караваны в такую глушь впустую: даже обычные купцы требовали залога в виде определённой суммы денег просто за приход. И причиной были всё те же бездонные ущелья. В них, невидимые арийскому глазу, заводились и плодились самые неприятные создания постапокалипсиса: за крутыми, поросшими пожухлой травой скалами устраивали гнёзда рейверы — бывшие люди, сошедшие с ума от радиации, а в глубоких тёмных пещерах селились крысы, которые сбежали из кварталов и влачили жалкое существование до первой непогоды. Оба этих вида назывались «подлюди» и ни в какое сравнение не шли с настоящими радтварями, что рыскали в округе и пожирали всех, на чьих костях болталась хоть толика плоти.

С северной стороны гигантские массивы выпирающей горной породы превращали каньон в сплошной лабиринт с Арасом в центре. На дне его, после тяжёлого и опасного для жизни спуска, можно было обнаружить пятнистые красно-коричневые каменные глыбы и скалы, отбрасывающие вечные тени на долину. Говорят, река под названием «Тайфос» тоже когда-то протекала здесь, беря истоки от озера Тайфос в нескольких милях от Араса. Но никто из тех, кого обуревали географические страсти, не выжил и смог ни опровергнуть, ни подтвердить этот слух.

На юге всё было не так уж плохо с точки зрения ландшафта, однако там круглый год творился свой ужас.

Юг, или Чёрные Пески, как называли их мы, территориально принадлежал к той же самой Серой Пустоши, но там в изобилии имелись заброшенные города и — самая вишенка на торте — фабрики и лаборатории. Пресловутый ужас подпитывался как раз таки купцами, которым «посчастливилось» пересекать ту местность. Ходили слухи, что тамошние учёные проводили кошмарные эксперименты и выпускали свои мутировавшие, сведённые с ума радиацией отродья бродить прямо по улицам. Спасибо Скайтеху — исследовательскому институту короля Силаса за это.

Мои размышления прервал скрип ворот. В нескольких шагах впереди Грейсон, Лео и Киллиан уже возвращались в безопасность городских стен.

— За тобой кто-нибудь ещё есть, Ривер? — спросила часовая.

— Нет, — коротко ответил я.

Её звали Сади. Мы работали на одинаковых должностях, но она в последнее время выходила лишь на полставки, потому что начала изрыгать из себя потомство.

Раздался знакомый скрежет ржавого металла: Сади принялась опускать ворота за моей спиной. С этой стороны было два шлюза, и оба они поднимались и опускались при помощи крутящейся ручки. В тамбуре между или, как мы его называли, в «карантинной зоне», стояли ещё одни ворота, которые вели в загон к диконам. То было наше специальное приветствие непрошеным гостям, которых никто не собирался впускать внутрь.

— Ты сегодня работаешь? — спросила Сади, когда я миновал вторые ворота, и опустила очки ночного видения с макушки на глаза. Послышался высокий механический писк включаемого прибора.

— Не, сегодня нет, —  ответил я, отыскав взглядом Киллиана. Тот шёл по главной улице, вероятно, в сторону дома.

— Тогда спокойной ночи.

Я кивнул и собрался дальше последовать за мальчишкой, но тут меня неожиданно окликнул Грейсон.

— Ривер, помоги покормить диконов.

Я отвёл глаза от Киллиана.

— Иду.

На самом деле меня неудержимо тянуло пойти за ним, просто чтобы убедиться, что он окажется дома в целости и сохранности, но здравый смысл подсказывал: в Арасе ему и так ничего не угрожает. Хлебнув воды из украденной бутылки, я направился на Скотобойню за Грейсоном.

А Скотобойня — это именно то, что вы себе представляете: гигантский разгромленный склад, где мы держим и скрещиваем крыс. Большинство жителей задействовано как раз на Скотобойне, обеспечивая едой и диконов, и нас самих. Там всегда по уши работы: нужно постоянно поддерживать чистоту, чтобы не заводились болезни; следить, чтобы крысы размножались в должных количествах, периодически отлавливать новых и прочее. Никто им не завидовал: смрад там стоял просто невыносимый. А вот собакам он нравился: еда есть еда. Диконы вообще способны сожрать хоть самих себя, если достаточно проголодаются.

Я оглянулся на сторожевых псов, гарцующих вдоль забора из рабицы, который не давал удрать ополоумевшим тварям в Пустошь. Все, как по команде, раззявили свои вонючие пасти и вывалили языки наружу, тяжело дыша. Мы кормили их дважды в день, в одно и то же время, и те уже знали, что подходит время обеда.

Дикие диконы, как вид, растеряли остатки рассудка от радиации много-много лет назад, но я всё равно питал к ним особую нежность. Они были моим подспорьем, помощниками, помогающими охранять Арас. Когда к кварталу приближались незнакомцы, собаки издавали такие вопли, что уши закладывало, и такие рыки, что вибрировала грудная клетка. Ещё мы выращивали их собратьев-полукровок на продажу купцам и легионерам — естественно, чипированных, чтобы радиация не поджаривала им мозги, —  но те ни в какое сравнение не шли с настоящими диконами.

От квартала их загон отделяли огромные бетонные плиты пятнадцать футов высотой и два фута толщиной, поверх которых ходили часовые. Сам загон тоже был около пятнадцати футов шириной и опоясывал весь город. Толстый слой цемента не пускал диконов внутрь, а забор из рабицы, опутанный колючей проволокой — наружу. Если же кому-нибудь хотелось покончить с собой весьма оригинальным способом и пробраться в загон без разрешения, то это тоже было не так-то просто провернуть: этим тварям ни в коем случае нельзя позволять разгуливать на свободе. Высокие ограждения со всех сторон спасали не только от диконов, но и от чересчур любопытных жителей.

Я шёл на Скотобойню за Грейсоном по улице, которую называли Крысиной. Конечно же, все указатели давным-давно развалились, но мы пытались соблюдать порядок и писали названия краской на дорожных знаках или лобовых стёклах автомобилей. Я назвал улицу, на которой жил, Квил — в честь своего любимого сорта самокруток, приправленных опиатами. До моего переезда она называлась как-то по-другому, но однажды ночью мне вдруг стало скучно, и я решил добавить ей немного индивидуальности. Тем не менее я тщательно следил, чтобы никто, кроме Грейсона, Лео и Рено, не знал, в каком конкретно доме я обитаю. Так мне лучше спалось.

Мы миновали пару перекрёстков вдоль Крысиной улицы и увидели вдалеке автостоянку, когда-то обслуживающую склад. Справедливости ради, от этой «автостоянки» осталось лишь одно название. Асфальт весь потрескался, а кое-где просто рассыпался в труху, оставив после себя безобразные ямы. Машины, бывшие не на ходу, и различную рухлядь мы отволокли на обочины, чтобы дать дорогу грузовику, который развозил припасы. В этих горах строительного и прочего неразлагающегося мусора поселились городские коты. Коты являлись одним из тех немногих видов животных, в которых вшивали чип Гейгера, что берёг их от превращения в радзверей и потери рассудка. Они весьма существенно прореживали ряды радкрыс и скейверов и в целом не давали вездесущим грызунам заполонить весь город.

Перед самим зданием стояло несколько рабочих легковушек и грузовиков. Ещё несколько было припарковано позади, у зоны погрузки. В Пустоши почти не осталось функционирующего транспорта: слишком много автомобилей проржавело насквозь, поэтому те, что ещё что-то могли, ценились на весь золота. Не хватало ещё, чтобы какая-нибудь стая крыс удрала со скотобойни и устроила бедлам; хотя, когда это случалось, мне, честно говоря, нравилась эдакая незапланированная тренировочная стрельба по мишеням.

В Арасе все ходили пешком. Львиная доля дорог всё равно преграждалась всякими обломками и старыми машинами. Свободно проехать на автомобиле можно было только от Скотобойни и до площади. В самой Пустоши все передвигались либо на караванах, которые тащили за собой бозены, либо на своих двоих, либо, если средства позволяли, на квадроциклах или на каких-нибудь лёгких вездеходных байках. Причём старая добрая ходьба оставалась самым надёжным вариантом: все дороги были давно и бесповоротно раздолбаны, по крайней мере, в нашей глуши.

Грейсон постучался в двери Скотобойни, и мы оба сделали шаг назад. Спустя несколько мгновений стальные двустворчатые ворота открылись, и на пороге показался седовласый старик.

— Что, уже пора кормить шавок? — расплылся тот в полубеззубой улыбке. Сколько себя помню, старик был главным на Скотобойне и работал здесь больше, чем мне насчитывалось лет.

— Так точно, — весело подтвердил Грейсон и попытался пройти внутрь. Однако старик, которого, кстати, звали Гэри, не пустил его. Вместо этого он скрестил руки на груди и одарил нас обоих скептическим взглядом.

— И этот тоже с вами?

Он кивнул в мою сторону, но глаза его смотрели не на меня. Мы с Грейсоном одновременно обернулись.

Брови мои взлетели вверх. Позади нас, где-то в десяти шагах, стоял тот, кого я меньше всего ожидал здесь увидеть.