Глава 6. Ривер

 Наше время

Ривер

— Как дела, Ривер? — поинтересовалась часовая, завидев меня, идущего к северным воротам Араса. Прошла уже пара недель с тех пор, как Киллиан последовал за мной на Скотобойню. За это время успел приехать и уехать купец, а моё хождение по пятам за Киллианом стало практически постоянным. Я всегда знал, где находится этот мальчишка. Так спокойнее.

— Пойдёт, — ответил я Сади.

Я предпочитал работать в одиночестве, но в патруле по бетонным стенам нас всегда блуждало как минимум четверо — по одному на крыло. Из-за размеров блока один часовой физически не мог уследить за всем происходящим в Пустоши, ну, или, по крайней мере, так отмахивался от меня Грейсон, когда я озвучивал своё недовольство по поводу работы с другими людьми. Впрочем, справедливости ради, ничего особо страшного в этом не было: мы всё равно находились на расстоянии друг от друга, зорко вглядываясь вдаль, и затевали разговоры, лишь когда замечали что-нибудь на горизонте.

Каждый из нас устраивался на своём клочке бетона по четырём сторонам света и нёс службу. Во время самого патруля часового никто не беспокоил: на стенах зачастую было тихо и безмятежно. Естественно, «безмятежно» — не то слово, которое первым лезет в голову при упоминании Серой Пустоши, но когда ты просто сидишь на холодной цементной плите, а слух улавливает лишь дыхание дикона да стрекот кузнечиков и прочих насекомых — «безмятежно» вполне подходит. Однако, несмотря на всю мою нежную любовь к ночным посиделкам и размышлениям о всякой хрени, снести башку какой-нибудь дикой псине с расстояния пятидесяти футов тоже доставляло немалое удовольствие.

— Ты работаешь? Я думала, сегодня смена Мэтта и Оуэна, — заметила Сади, наблюдая, как я карабкаюсь вверх по рампе. Рядом с ней фоном пищал прибор ночного видения.

— Нет, но я всё равно буду на западе, — бросил я голосом не терпящим возражений и шагнул на бетонное покрытие. Мне всё равно было нечем заняться. Киллиан уже сидел дома — и пробудет там весь вечер, а мне домой пока не хотелось. К тому же Рено шепнул мне о ещё одном караване, который, предположительно, скоро заглянет к нам. Может быть, удастся что-нибудь заметить.

— Мэтту это явно не понравится, — покачала головой та.

— И Мэтт может пойти и трахнуть собаку, — между делом заметил я, от чего та громко расхохоталась. Я закатил глаза. Мы росли в одном городе, поэтому Сади точно знала, что во мне не проснулась внезапная страсть к остроумию, однако ей, похоже, было удобнее сгладить неприличный ответ смехом, чем признать, что я мудак.

И я, кстати, поделился с ней абсолютно искренним мнением: Мэтт и впрямь может пойти и трахнуть собаку. Он был одним из наших часовых, причём очень и очень хреновым. Купцы могли бы обдирать нас как липку, попутно выпуская кишки детям, а этот идиот так бы и продолжил зажимать в углу первую попавшуюся женщину, прибывшую с караваном, и которой не посчастливилось встретиться на его пути. И при всём при этом он был ещё и женат.

Я нырнул в карман своих карго-штанов, достал несколько скрученных квилов и засунул один в рот. До западной стены я шёл не торопясь и попутно плевал вниз на головы диконов. Не знаю даже, когда всё началось, но со временем это превратилось в игру. День проходил не зря, если я попадал на каждую шавку. И с годами моё мастерство лишь росло.

— Когда-нибудь они разорвут тебе глотку, — раздался смеющийся голос.

Я глянул вниз и увидел городского доктора, который весело хихикал и ничуть не пытался это скрыть. Это был темноволосый мужчина в очках; с добрым лицом, но совершенно чернушным чувством юмора. Мне он не то чтобы нравился; скажем так — он меня не бесил. Старый добрый Док шарил в своём деле и штопал мою тушку ещё с тех пор, как я пешком под стол ходил. Он никогда не боялся подкалывать меня в открытую и в целом вёл себя как дядя, который и даром не нужен.

— Не, они слишком тупорылые, — отмахнулся я и с блеском харкнул прямо на темечко здоровому чёрному псу. Тварь даже не шелохнулась.

Док вновь беззаботно фыркнул.

— Да-да, но могу я хоть немного помечтать-то, а!

Я невольно расхохотался. Проклятый паразит меня подловил.

— Кстати, ко мне тут заходил сын Джеффри Мэсси, Киллиан. Хочет стать моим учеником, — как бы невзначай бросил Док.

— Вот как? — переспросил я, навостряя уши. Раньше Киллиан никого не просил обучить его какому-нибудь ремеслу. Налоги он платил из денег, что оставил отец, и на этом, собственно говоря, всё. Возможно, ему надоело читать целыми днями, или он решил испытать знания, полученные из книг, на практике.

— Агась. И он довольно умненький. Прочитал больше учебников по медицине, чем я сам. Думаю, дам ему вскрыть парочку трупов. Посмотрю, как у него с желудком для нашей работы.

Я скептически хмыкнул. Не могу даже представить Киллиана по локоть в протухшей крови, но, кто знает — может быть, пацан меня удивит. Его ведь даже ни разу не вырвало, когда мы лицезрели яму во всей красе.

— Короче, я решил избавить тебя от лишней беготни и сразу сказать. Он будет у меня с понедельника по пятницу, с двенадцати до трёх, и на всяких форс-мажорах.

Я одарил Дока немигающим взглядом. Похоже, уже каждый в квартале знал, что я хожу за Киллианом, и в этом нет ничего поразительного  — ведь все видели, как мы покидаем стены Араса вместе. Но мне всё же хотелось, чтобы они болтали об этом поменьше.

Док, однако, развлекался, как никогда в жизни.

— И ещё он про тебя спрашивал, знаешь, да? — саркастически ухмыльнулся он.

Я продолжал пялиться. Всё моё естество пыталось сорваться с места и сбежать, наконец, на западную стену, но любопытство крепко держало меня в тисках, не давая даже пошевелиться. Выбор у меня оставался лишь один — начать расспрашивать Дока.

— Да? — понизил я голос, надеясь, что доктор уловит намёк и тоже начнёт говорить потише. Однако удача мне не улыбнулась: тот слишком уж смаковал происходящее.

— Спросил, где ты живёшь, а я сказал, что не знаю. Никто, блин, не знает, кроме Рено и Лео с Грейсоном.

— Я так лучше сплю, — небрежно буркнул я, пытаясь не показывать интереса. На самом же деле мозг мой взрывался миллионами вопросов. Зачем ему нужно знать, где я живу?

Доктор внимательно всмотрелся в моё лицо. Усилием воли подавив остатки эмоций, я превратился в статую. Тот продолжил:

— В общем, бедняга расстроился. Он такой чувствительный. Даже не знаю, как он пережил дорогу от Тамерлана до Араса… Ладно, я пошёл. Спокойной ночи, Ривер.

При виде его довольной улыбки я прищурился. Док явно добился своего: он по шею завалил меня своими пассивно-агрессивными подначками по поводу преследования Киллиана. Издав пораженческий стон, я быстро махнул ему рукой и прибавил шагу.

По дороге я прогнал лишние мысли и решил полюбоваться миром вокруг. Небо сегодня было особенно красиво. Это был один из тех редких вечеров, когда бесконечная серость, застилающая всю землю, растворилась в ночной темноте, и наверху показались звёзды. Каждая крохотная штучка не стесняясь сияла у меня над головой. Временами мне становилось не по себе, когда я вдруг вспоминал, что на протяжении всей истории человечества люди смотрели на одни и те же звёзды. Когда-то эти звёзды даже имели названия, но мне никогда не удавалось отыскать книгу об этом. Грейсон вроде бы называл какие-то «сатурдариус»,¹ но я точно не уверен.

¹ Ривер вспоминает о созвездии Стрельца, считающемся самым красивым на ночном небе, но путает название.

Я выдохнул дым, не выпуская квил изо рта, и убрал М16 за спину. Наверное, стоит почистить её сегодня: винтовка уже совсем запылилась от всех этих бесконечных походов к ущелью вслед за пацаном.

Надеюсь, у купцов найдётся оружие на продажу. Я давненько мечтаю о новом прицеле или, может быть, хотя бы о его чертеже. Было бы неплохо прикупить что-нибудь и для Киллиана: серьёзно, ему уже пора бы начать научиться стрелять толком. К тому же хорошая пушка поможет мальчишке защититься в своём огромном доме в случае чего. У меня как раз должно хватить денег на такую: в прошлом месяце я отыскал немного пенициллина. Большую часть отдал Грейсону на нужды квартала, но несколько бутылочек оставил себе. Подобные находки везде на вес золота, но Арасу в этом плане повезло — и всё благодаря мне. Большая часть пустынников рыскала в поисках продовольствия, но меня же обычно интересовали наркотики. И я использовал своё пристрастие на благо всей общины, принося из Пустоши медицинские препараты, которые часто хранились вместе с нужными мне веществами. Этот город давно бы загнулся от болезней, если бы не я.

Я уселся на выступ в бетонной стене и принялся глазеть на Пустошь. В отличие от Сади, я в приборе ночного видения не нуждался. Глаза мои всегда обладали необычайной зоркостью: на самом деле, этот прибор наоборот ухудшал моё зрение, а зелёный цвет просто бесил. Конечно, видел я не прям как днём, а в серо-голубых тонах, но, по крайней мере, ясно и чётко.

Вокруг меня стояла тишина: если диконы где-то и шатались, то точно не в пределе слышимости. Слух мой тоже всегда был острым — дыхание дикона я слышал на расстоянии полквартала. Да блин, я слышал даже сердца людей, если те болтали неподалёку. Но только если специально прислушивался: чаще всего я пытался заглушить эти звуки, а не наоборот.

Меня немного раздражало, что собаки отлынивали от своих прямых обязанностей — в конце концов, это их работа. Но всё равно не беспокоился: малейший незнакомый звук или запах поднимет всю свору на дыбы. Диконы славились своим умением улавливать странные звуки. К тому же они обладали особым чутьём на изменение обстановки; как будто бы ощущали какие-то вибрации в воздухе или что-то вроде того. Я полагался на этих безмозглых тварей, хотя в этот самый момент они бессовестно прохлаждались где-нибудь в тенёчке. Я мало кому доверяю из людей, но диконы — другое дело. Собаки, в отличие от людей, никогда не подведут тебя намеренно.

Квил начал действовать, и я расслабленно выдохнул, нежась в едва тлеющей теплоте, которую дают хорошие опиаты. Чувство это стоит того, чтобы потерпеть радзверей, пытающихся отгрызть самый филейный кусок, и легионеров, гоняющихся за тобой с ружьями, пока ты рыщешь по заброшенным городам. Никогда не надоест. Я подсадил на опиум и Рено, или, точнее, мы подсадили друг друга. Мы часто отправлялись на поиски новых запасов вместе.

Интересно, а Киллиан когда-нибудь начнёт употреблять наркотики? Знаю, что сейчас пацан был чист, а если и нет, то он фантастически хорошо это скрывал. Не, не может быть. Киллиан явно слишком невинен для таких вещей; он, скорее всего, даже никогда не пил. Но, справедливости ради, серое вино у Тулли такое мерзкое на вкус, что все завидовали убеждённым трезвенникам. К счастью, у Лео и Грейсона имелся свой схрон с виски, куда они разрешали мне нырять время от времени. К тому же я знавал пару местечек в руинах Госселина, где можно отыскать алкоголь, но никогда специально туда не наведывался. От наркотиков я становился проворнее и сообразительнее; от алкоголя — медленнее и тупее. Если я и пил, то делал это лишь в компании хорошо знакомых людей — Лео, Грейсона или Рено.

Я всё смотрел на Серую Пустошь, раскинувшуюся передо мной. Какую же пушку лучше купить Киллиану? Точно не автоматическую, как моя М16: начинать нужно с малого. Кроме того, пацан этот как будто с лёгкой придурью: кто знает, может быть, в один прекрасный день он решит открыть пальбу по жителям. Если в руках у него будет обычный пистолет, я, по крайней мере, успею свалить оттуда до того, как он выпустит все пули.

Возможно поэтому он хотел знать, где я живу.

Примерно через полчаса вдалеке послышались шаги человека, идущего по стене в моём направлении. Судя по их тихости, это был ещё один часовой, а судя по времени, он был вполне конкретным.

— О, привет, Ривер! Грейсон поменял смены? — спросил Мэтт. Меня невольно перекосило: до него вокруг было так тихо и спокойно, что я мог слышать даже пение цикад. А теперь этот пучеглазый идиот всё испортил.

— Нет, — ответил я негромко, а затем зажёг квил и сделал ещё одну затяжку. В кармане валялись кое-какие таблетки, но их я хотел сберечь на потом. — Иди домой.

Мэтт с отвращением цокнул языком.

— Ну уж нет. Мелкие разболелись, и весь дом провонял блевотиной и дерьмом. Шелли тоже не в настроении. Работа — моя единственная возможность сбежать оттуда и побыть в тишине. Так что, звиняй, шельмец, но я остаюсь здесь.

Я досадливо крякнул. Вечер был окончательно испоганен. Поднявшись, я подхватил винтовку и убрал обратно за спину.

— Пойду тогда проверю периметр.

Я повернулся и пошёл дальше на запад, туда, где стоял мой дом. На самом деле, там нечего было патрулировать: здания в той местности все заброшены, а улицы едва ли не сплошь завалены строительным мусором и прочим хламом. Мой дом находился довольно далеко от стены, в нескольких кварталах вглубь.

Я спустился по первой попавшейся лестнице и пошёл вдоль проулка. По обеим сторонам от меня возвышались двухэтажные коттеджи: большинство с провалившимися внутрь или просто разрушающимися крышами, но некоторые выглядели ещё вполне прилично. С их стен облупилась почти вся краска, а та, что осталась, покрылась неприятной зелёной слизью. Проплешины в штукатурке обнажили дерево: серое и сухое, как кости, но до сих пор довольно прочное, особенно, если учесть, что со времён последней реставрации этих зданий прошло двести с лишним лет. Грейсон говорил, что отсутствие дождей предотвратило окончательное разрушение домов в этой части Араса. Я же, однако, считал, что это как-то связано с сестической радиацией короля Силаса: она консервировала дерево так же, как и продовольствие в жестяных банках. Но я мало что понимаю во всей этой научной тарабарщине — это удел Лео.

Добрый отрезок часа я лавировал меж мусора, которым был в изобилии завален Западный Арас, пока, наконец, не отыскал небольшую тропинку, протоптанную по моему личному патрульному маршруту. Она вела к более-менее расчищенной от всякой дребедени дороге — одной из главнейших на моей территории. Называлась она Каменной и находилась в нескольких кварталах от улицы, где  проживал я. И мне она всегда нравилась: своей однородностью, что ли. Дома, тянувшиеся вдоль, почти все были одинаковыми. У каждого из них имелся дополнительный чердачный ярус, что делало их особо удобными для наружного наблюдения. Много лет назад я забил все верхние окна досками, чтобы хищники не могли устраивать там свои засады. И деревья тоже стояли в ряд — все как на подбор. Кто бы ни спроектировал этот район, представлял его идеальной однородной массой без малейшего изъяна, как на картине или в кино. Каждый предыдущий дом похож на следующий, каждый предыдущий двор похож на следующий, и деревья, теперь почерневшие и безлиственные, росли ровно на расстоянии двадцати футов друг от друга. Судя по всему, дофоллокостные уроды вели слишком лёгкую жизнь, если у них хватало времени, что париться о таких вещах. Вот ведь везунчики.

Я срезал через двор, когда-то цветущий под чьими-то окнами, а теперь превратившийся в бесплодную каменистую пустыню, и принялся вихлять меж искорёженных кусков металла и разбитых бетонных плит. Потом взобрался на полуразрушенную веранду и таким же образом миновал задний двор, выйдя на следующую улицу. Вокруг вновь воцарилась полная тишина, если, конечно, не считать нескольких жуков. Я наслаждался этим спокойствием: сегодня, похоже, была одна из тех самых безмятежных ночей. Возможно, мне даже удастся уснуть, что, впрочем, проще сказать, чем сделать.

И пока не уткнулся носом в тупик, до меня не доходило, куда именно шагают мои ноги. Всё это время я шёл бездумно, не обращая внимания, куда направляюсь.

Я вздохнул, разочарованный своим собственным мозгом. Прямо передо мной красовался дом Киллиана.

Я поднял взгляд на двухэтажное здание. Надо же, на втором этаже всё ещё горел свет. Похоже, он наконец-то купил синюю лампу, которую продавали в «Дек’ко». Помню, он говорил Грейсону, что давно хочет такую.

Ещё раз затянувшись квилом, я медленно обошёл вокруг его собственности, хотя старался придерживаться внешних стен. На улице стоял поздний вечер, поэтому, сомневаюсь, что он меня увидит, однако, всё же, как говаривал Грейсон: я настолько бледный, что свечусь в искусственном свете.

Сам того не замечая, я притормозил у одного окна. И не успел опомниться, как заглянул внутрь.

Похоже на кухню. Куча бутыльков со всякими штуками — вроде бы по большей части специями — куча ветхих шкафчиков и такая же куча металлических полок, заставленных провизией и всяким-разным. Ещё мой глаз различил блюда, и тарелки, и кастрюли, и котлы, аккуратно свисающие с довольно приличной полки с крюками, прибитой под плитой. Всё уложено в идеальном порядке. Я разглядел даже кухонное полотенце, болтающее на ручке духовки. Серьёзно? Нет, блин, серьёзно? Кухонное полотенце? Пацан точно с приветом.

Вытянув шею, я попытался рассмотреть содержимое смежной комнаты. До жути сверкает чистотой. Неудивительно, что Киллиан всё время пах мылом: он наверняка круглыми сутками драил дом.

Я дёрнул окно, и оно с лёгким скрипом открылось. Ну и насколько же этот мальчишка безнадёжен? Кто угодно может забраться внутрь и перерезать ему глотку: Киллиану и в самом деле жить надоело.

Осторожно и бесшумно притворив окно, я продолжил обход. И как по мне, слишком громко грохотал по каменистой почве, но его уши всё равно не смогут уловить подобный шум. Повернув за угол, понял, что сделал круг и вернулся под его освещённое окно. Тут я потоптался по периметру прямоугольника, ожидая, что его тёмный силуэт вот-вот покажется наверху, но никто не выглянул.

Немного погодя я свернул обратно на дорогу, надеясь утолить своё любопытство бесполезным снованием вокруг. Однако, обогнув шишковатые деревья, я вновь притормозил. Взглянул на переплетённую безлистную массу и — совершенно непонятно зачем — начал карабкаться наверх.

Я бесшумно полз, пока не добрался до освещённого окна Киллиана на втором этаже. Потом сел, прислонился к стволу дерева и посмотрел внутрь дома. Комната была весьма щедро освещена синей лампой, поэтому я не боялся, что он меня увидит: свет всё равно ослепит любого, кто попытается выглянуть из яркого помещения на тёмную улицу.

Глазами, полными нездорового любопытства, которое необходимо было срочно удовлетворить, я осмотрел его комнату. Лицо моё слегка налилось краской от осознания, что я сижу на долбаном дереве прямо под его спальней и веду себя как абсолютный извращенец, но тем не менее я никак не мог заставить себя уйти.

Мне всего лишь нужно убедиться, что Киллиан в безопасности. В конце концов, у него ведь уже хватило глупости оставить окна открытыми! Поэтому я пока побуду здесь и прослежу, чтобы он нормально уснул.

Ну, или, по крайней мере, так я себя оправдывал.

Я огляделся вокруг. Внутри всё, естественно, было вылизано до блеска, и каждая вещь лежала на своём месте. На потрескавшихся и вздувшихся от воды деревянных панелях висели замызганные дофоллокостные плакаты. Большинство я со своего насеста не разглядел, но на некоторых точно были изображены какие-то тропические острова. Цвет океана напомнил мне оттенок его глаз.

В левом углу притулился матрас на простом металлическом каркасе, укрытый толстым ватным одеялом с пятнами плесени, видимыми даже отсюда. Рядом с кроватью стоял стальной стол, заваленный книгами, и, вроде бы, с парой стаканов для питья. У дальней левой стены, точнее, у её кусочка, который мне удалось разглядеть из окна, висела одежда на вешалках, а под ней находилось ржавое металлическое ведро. Наверное, очередные поломоечные штуки.

Я чуть покрутился поперёк ствола, чтобы винтовка так сильно не впивалась в спину, и сложил руки на груди. Воображение моё внезапно решило нарисовать для меня картины, в которых я попадал внутрь этой самой спальни, но я быстро его утихомирил. Мне уже надоело, что мой собственный мозг постоянно меня мучает. Этого ведь всё равно никогда не случится.

Где-то через полчаса сердце моё предательски подпрыгнуло, и в то же мгновение Киллиан вошёл в комнату. И, конечно же, с книгой. Я мысленно отругал своё тело и усилием воли замедлил сердцебиение, стесняясь подобной реакции, даже несмотря на то, что меня никто не видел.

«Нос, как всегда, в книге», — внутренне усмехнулся я.

Киллиан взял синюю лампу и поставил её на прикроватный столик. Затем забрался под ватное одеяло на койке и продолжил читать: одна рука держала книгу, а вторую он положил под голову. Брови его при этом сосредоточенно хмурились: Киллиан явно пытался что-то понять или запомнить. Да, точно, обложка тома гласила «Психология», и это была не книга, а, скорее, древний учебник. Я видел парочку таких в старой школе. В Арасе никто особо не интересовался книгами, не считая Лео и ещё нескольких любителей науки. Наверняка Лео и одолжил Киллиану эти учебники.

Он с еле слышным шуршанием перелистнул страницу и вытащил что-то вроде бы из кармана коротких шорт. Это оказался зелёный маркер, которым Киллиан тут же принялся писать что-то в книге. Интересно, что. Нужно будет потом проверить.

Я раздражённо выдохнул, всё больше и больше злясь на самого себя. Что со мной вообще творится: сначала таскаюсь за ним повсюду, теперь жду под окнами, пока он уснёт? Всерьёз размышляю о том, чтобы влезть к нему в дом? Не знаю, что это за чувство, но раньше такого я точно никогда не испытывал.

Вскоре синяя лампа с тихим щелчком погасла, и Киллиан, отложив книгу в сторону, потянулся и свернулся в клубок на боку. Я проследил, как веки его закрываются, подсвеченные серо-голубыми тонами моего ночного зрения.

И всё равно не сдвинулся с места.

***

Я за ним следил. Следил за ним полночи. Следил, как дыхание его замедляется. Следил, как нос начинает негромко сопеть. Следил, как он вертится под одеялом и переворачивается с боку на бок.

В небе уже успела подняться луна: она светила ему прямо на лицо. А я всё никак не мог оторвать от него глаз. Не мог пойти домой, хотя прекрасно знал, что мне давно пора. Мне лишь хотелось быть к нему поближе, хотелось убедиться, что у него всё хорошо. Раньше я никогда не понимал, как сильно желаю, чтобы он перестал грустить. Я скучал по его зубам, обнажавшимся в счастливой улыбке.

И пока я любовался им, воображение моё снова услужливо разложило передо мной картины, на которых я находился подле него. Интересно, какой он на ощупь, какие на ощупь его волосы, скользящие меж моих пальцев. Интересно, как звучит его сердцебиение.

Я в очередной раз шумно выдохнул и откинул голову на ствол дерева. Да что со мной происходит?

Подняв взгляд на висящую над головой луну, я прикрыл веки. Попытался выброситься мальчишку из головы и сконцентрироваться на чём-нибудь другом. Попытался вместо него представить, как мучаю легионеров. Я уже давно хотел вырезать кому-нибудь сердце и успеть съесть кусочек, пока оно ещё бьётся. Так я ещё не раз не пробовал. Готов поспорить, что свежатина на вкус будет гораздо нежнее, чем полежавшее некоторое время мясо. Возможно, внутри даже останется кровь, и она брызнет мне в лицо с первым укусом, прямо как фруктовые конфеты с мягкой сердцевиной. Специальная партия для Серой Пустоши.

Надо бы опять начать убивать легионеров. Теперь мне точно не терпелось это попробовать.

Внезапно холодный ночной воздух рассёк громкий крик, с беспощадным неистовством вырвавший меня из страны грёз. Я подпрыгнул едва ли не на милю вверх.

Крик шёл из спальни Киллиана. Сердце застряло в глотке.

Неужели у меня насколько сильно развита интуиция? Что тот единственный раз, когда кто-то пришёл перерезать ему горло, я оказался здесь?

Я поднялся на ветке в полный рост и вытянул шею. Киллиан по-прежнему лежал на боку, судорожно вцепившись руками в затылок. Ноги его беспорядочно дёргались и извивались по кровати. Он вновь вскрикнул — долгим, агонизирующим криком, от которого кишки мои свернулись в тугой узёл. Я уже слышал этот крик. В ночь, когда умерли его родители.

Нет, в комнате никого не было. Что-то случилось с ним самим…

Не успев себя отговорить, я соскочил с ветки и повис на подоконнике. Затем взялся за деревянный решётчатый узор, толкнул оконную раму наверх и, подтянувшись на руках, неслышно спрыгнул на пол его спальни.

Киллиан обхватил себя ладонями, впиваясь кончиками пальцев в плечи. Он захлёбывался криком, всхлипывая в перерывах.

В груди моей всё сжалось, а сердце не на шутку грозилось вырваться из клетки рёбер. Поверить не могу, что делаю это. Я опустился на колени перед кроватью и занёс ладонь над плечом. Мне хотелось взять Киллиана в руки, заключить в объятия, утешить, но я никак не мог себя заставить даже просто дотронуться до него.

— Что случилось? — прошептал я.

Киллиан неожиданно перевернулся на спину и резко распахнул глаза. Я едва не сорвался с места и не пустился бежать, но одного беглого взгляда в эти стеклянные, наполненные слезами глаза хватило, чтобы вновь расслабиться. Киллиан не проснулся. Зрачки болтались где-то под верхними веками, а белки слепо сверлили потолок — невидящие и непонимающие. На висках поблёскивал липкий пот.

— Папа? Папа? — прошептал Киллиан.

Я застыл, не зная, что сказать. Киллиан начал что-то неразборчиво болтать. Зрачки выкатились из-под век, но осмысленности взгляду, уставленному в потолок, они не прибавили. Он был явно не в этом мире.

— Отпусти, дай мне на них посмотреть, пожалуйста, я просто хочу их увидеть. Прошу, Лео.

К горлу подступил ком. Похоже, эти ночные кошмары — какой-то там синдром. Им страдают некоторые бывшие солдаты, но я раньше такого никогда не видел, только слышал.

Бедняга бредил.

— Личинки вылупились, они её едят. Кожа слезает кусками. Мама не умирает, почему мама не умирает?

А я просто продолжал пялиться на него, как идиот, как каменная статуя, бестолково нависшая над ним. Интересно, а Киллиан знал, что это я убил его родителей?

Когда я пристрелил его мать, та уже мало чем отличалась от гниющего трупа. Большая часть мяса с них в итоге оказалась непригодной в пищу. В ту ночь я не заметил никаких личинок, но в комнате было темно, а я особо и не приглядывался. Однако Киллиана, судя по всему, это серьёзно подкосило. Я уже и не помню, каково это — терять родителей. Мои умерли ещё до того момента, как я стал что-то понимать, поэтому по большей части мне было всё равно.

В нижнюю губу мою неожиданно врезался клык: я медленно начинал ненавидеть себя за то, что так и не отрастил достаточно яиц, чтобы дотронуться до него, чтобы утешить его. Всё-таки я на редкость бесполезный хранитель. Способен защищать Киллиана от опасностей внешнего мира, однако понятия не имею, как бороться с демонами в его голове. Я ничегошеньки не смыслю в эмоциональных делах.

— Всё хорошо, — неуклюже прошептал я. Мозг, естественно, не преминул осыпать меня целым набором оскорблений, начиная от труса и заканчивая извращенцем и бесхребетным сталкером.

Белокурое создание наконец-то прикрыло свои веки. С губ его сорвался тонкий стон. Я молча стоял и смотрел, как слёзы стекают по бледным щекам, оставляя мокрые дорожки. Киллиан подтянул к себе ноги и внезапно перевернулся обратно на бок так, что моя рука оказалась прямо над его лицом. Я ощутил тёплое дыхание на своей ладони, и сердце на секунду дало сбой.

По спине поползли мурашки, будто холодная змея по траве. Дыхание спёрло. Я впервые так близко находился к нему.

А он ведь ничего и не вспомнит.

И наблюдая за ним в таком состоянии, я вдруг заметил, что ощущаю жгучую, ноющую боль в груди. Я уже очень давно никому не сопереживал. Первый и последний приступ эмпатии настиг меня несколько лет назад, и то, это случилось лишь тогда, когда Рено изнасиловали. Чувство это настолько было мне чуждо, что иногда я даже сам не понимал, испытываю ли я его или всё же нет.

Но… Мне действительно было жаль Киллиана. Я на самом деле его жалел. Я-то привык быть в одиночестве, но после смерти родителей он наверняка впервые оказался один в этом мире. Один в этом конченном мире.

И он ведь был такой наивный, такой невинный. Когда старшие Мэсси погибли, он совершенно потерялся и принялся бесцельно бродить, пока окровавленные когти Пустоши неумолимо усиливали свою хватку. Киллиан был подобен отставшему от каравана псу, а ни один отставший пёс не протягивает долго, когда наступает ночь. Не без людского присмотра.

Вот почему я тогда его заметил, вот почему начал следить за ним. Потому что знал, что в противном случае Киллиан обречён.

Однако всё зашло гораздо дальше… поначалу я ходил за ним ради его блага, но теперь хожу, потому что мне самому хочется. Потому что не могу выкинуть его из головы и сам не понимаю почему. Возможно, так и проявляется эта эмпатия? Не знаю и совершенно не догадываюсь, как спросить об этом Грейсона и Лео и не почувствовать при этом себя слабым и уязвимым. Я просто не могу заставить себя сделать подобное; у меня есть определённая репутация, знаете ли.

Надо идти. Надо идти, пока Киллиан не проснулся и не увидел меня. Не хочу даже и отдалённо воображать, что он сделает, если обнаружит меня в своей спальне. С моим уровнем удачи, скорее всего, завопит и обзовёт насильником.

Я без слов поднялся, повернулся и вышел прочь.

Всю дорогу, пока я трусил до дома, сердце колотилось как бешеное. Я строго-настрого запретил себе даже мельком оглядываться назад.

И бесшумно стуча берцами по тёмной, пустой дороге, я мог бы подумать о стольких вещах. Однако в голове у меня упрямо роились мысли лишь о том, какими мягкими казались его волосы, и какой тёплой и гладкой казалась его кожа. Я же мог дотронуться до него, буквально на секунду… Мог, но не стал. Не так.

Я зажмурился, обзывая себя всякими-разными словами. Трусом, в большинстве. Не имею ни малейшего представления, что означает это чувство, растущее внутри, и, на всякий случай, запихал его куда подальше.

Киллиан не захочет иметь со мной ничего общего. Арас больше всех ненавидит и считает самым жестокосердным именно меня. Мы — полные противоположности. Он наверняка презирает меня за все эти преследования, наверняка считает извращенцем. А я и есть извращенец! Я только что вылез из его долбанной спальни!

Продолжая поносить себя на чём свет стоял, я с яростью отшвырнул окурок в кучу перепутанных проводов и, чувствуя себя самым безмозглым идиотом во всё мире, угрюмо поплёлся по дороге. Грозовое облако тёмных мыслей неустанно следовало позади.