Высокомерие. Часть вторая

День клонился к закату, и уже совсем скоро передвигаться через лес без факела станет невозможно. Вэй Усянь прошёл довольно порядочно, но до сих пор встретил всего пару заклинателей. Он удивлённо подумал: «Похоже, одни охотники, пришедшие в Ступни Будды, только и способны, что болтать попусту и спорить друг с другом. А другие, возможно, переоценили свои силы и понуро вернулись к своим кланам, как та группа, что я встретил только что».

Неожиданно впереди раздались крики о помощи.

— Эй! Кто-нибудь!

— Помогите!

Голоса, мужские и женские, звучали чрезвычайно напугано и, скорее всего, принадлежали живым людям. Обычно крики о помощи в подобных глухих местах были уловками злобных тварей для заманивания несведущих людей в ловушку. Однако Вэй Усянь такому исходу событий весьма и весьма обрадовался.

Чем злобнее тварь, тем лучше — плохо, если она окажется недостаточно злобной!

Он повернул ослика в направлении голосов, но, сколько бы ни высматривал по сторонам, никак не мог найти ни людей, ни духов. Тогда Вэй Усянь посмотрел наверх и вместо столь желанной им злобной твари увидел всего лишь заклинателей из сельского клана, встреченных им накануне у колодца, а сейчас беспомощно барахтающихся в огромной золотистой сети, подвешенной к веткам.

Их лидер, тот самый мужчина средних лет, повёл свою группу разведать обстановку в этих лесах. Однако вместо поимки добычи, что могла бы принести им честь и славу, они сами попались в сеть, установленную здесь, скорее всего, каким-нибудь богатым заклинателем. Теперь им только и оставалось, что висеть на дереве и жалобно звать на помощь.

Заклинатели посветлели в лицах, увидев, что кто-то идёт, но тут же вновь понурились, поняв, что то был всего лишь сумасшедший. Нити Сети божественного плетения казались тонкими только на первый взгляд. На самом деле её материал отличался особой прочностью: ни человек, ни божество, ни демон, ни дух, ни монстр не могли прорвать эту сеть. Только магическое оружие высшего качества было способно разрушить её. Сумасшедший, должно быть, не знал даже, что представляла из себя эта сеть, не говоря уже о том, чтобы помочь им выбраться.

Мужчина собрался вновь звать на помощь, как вдруг раздался хруст ломающихся веток и шелест листьев под ногами. Из тёмного леса вышел юноша в лёгких светлых одеяниях.

Черты его лица несли в себе изящество, но в то же время и резкость, а между бровей красовалась метка цвета киновари. Он был ещё весьма юн, примерно того же возраста, что и Лань Сычжуй — такой же подросток. В руках юноша держал длинный лук, а за спиной виднелись колчан с оперёнными стрелами и сияющий золотом меч. Пышный белоснежный цветок пиона, вышитый лучшими мастерами, украшал его грудь. Тонкие золотистые нити искрились в полуночных тенях, окружая юношу необыкновенным сиянием.

Вэй Усянь про себя присвистнул: «Какая роскошь!»

Должно быть, этот юноша принадлежал к числу молодых господ Ордена Ланьлин Цзинь, поскольку вышитый белоснежный пион являлся узором клана Цзинь. Используя этот символ, клан сравнивал себя с гордостью государства. Пион, король среди цветов, неявно подчёркивал главенство Ордена Ланьлин Цзинь над всеми заклинателями, а метка цвета киновари¹ означала «распахнуть двери навстречу мудрости и стремлениям; осветить мир алым светом».

¹ В прошлом родители рисовали метки цвета киновари на лбу своих детей, чтобы «пронзить невежество» в надежде на то, что дети станут лучше учиться. Именно к этому факту идет отсылка фразы выше.

Молодой господин уже натянул тетиву лука и приготовился стрелять, как вдруг понял, что Сеть божественного плетения поймала всего лишь людей.

После секундного разочарования его охватило раздражение:

— Вы, дуралеи, постоянно путаетесь у меня под ногами! По всей горе установлено свыше четырёх сотен сетей, и уже десять из них были порваны такими же болванами, как вы! А добычи как не было, так и нет!

Вэй Усянь вновь подумал: «Какая роскошь!»

Даже одна Сеть божественного плетения стоила немало, а он установил четыреста за раз. Небольшой клан полностью бы разорился после покупки такого огромного количества сетей, но, разумеется, для великого Ордена Ланьлин Цзинь такая трата была каплей в море. И всё же беспорядочная расстановка целого вороха сетей в надежде как-нибудь да поймать злобную тварь явно была недостойна называться «ночной охотой». Выходило, что заклинатели клана Цзинь прогоняют прочь всех остальных, не оставляя им ни малейшего шанса на успех. Похоже, что и та группа, которую напугал Вэй Усянь, спешно покидала гору не потому, что добыча оказалась им не зубам, а потому, что Орден Ланьлин Цзинь принадлежал к тем, кого лучше не злить.

После неспешного путешествия и сбора сплетен отовсюду Вэй Усянь составил достаточно полную картину о нынешнем положении дел в мире заклинателей. Безоговорочным победителем из вековой междоусобицы вышел Орден Ланьлин Цзинь — именно он воцарился над всеми орденами и кланами, его глава даже заполучил титул Верховного заклинателя.

Клан Цзинь и раньше отличался высокомерием и любовью к излишней помпезности. Годы на вершине мира только усугубили ситуацию. В целях усиления мощи ордена его адептов приучали делать всё, что им вздумается. Даже орден, едва-едва уступавший ему в силе, вынужден был молча сносить унижения, что уж говорить о маленьком сельском клане. Именно поэтому заклинатели, висящие сейчас в сети и кипящие от ярости, услышав столь дерзкие слова мальчишки, предпочли молча проглотить обиду.

Лидер группы смиренно заговорил:

— Пожалуйста, молодой господин, не откажите нам в любезности и опустите нас на землю.

Сам не свой от досады на то, что добыча никак не шла в руки, юноша решил сорвать свою злость на неотёсанных деревенщинах, столь удачно подвернувшихся под руку.

Он скрестил руки на груди и сказал:

— Ну уж нет, вам придётся повисеть здесь, чтобы больше не мешать мне. Я отпущу вас, когда поймаю монстра, пожирающего души. Если, конечно, не забуду!

Если пленники действительно проведут обездвиженными целую ночь в этом лесу, то велик шанс, что тварь, терроризирующая гору Дафань, доберётся и до них. И тогда им останется только одна участь — лишиться душ. Круглолицая девушка, давшая яблоко Вэй Усяню, до дрожи испугалась и заплакала. Вэй Усянь всё это время сидел на ишаке, скрестив ноги. Но, едва услышав всхлипы девушки, ослик затряс ушами и внезапно прыгнул вперёд.

Вслед за прыжком раздался протяжный рёв, и если не ужасное звучание, то его неудержимая мощь определённо могла превзойти ржание самых породистых лошадей. Вэй Усянь к такому был совсем не готов и кубарем скатился с ослиной спины, едва не разбив голову. Осёл, выставив вперёд голову, побежал прямо на юношу, намереваясь повалить того с ног. Оперённая стрела, всё ещё балансирующая в луке, направилась точно на ослика. В планы Вэй Усяня не входили поиски нового ездового животного, поэтому он с силой рванул вожжи. Юноша бросил взгляд на «наездника», и на его лице появилось выражение крайнего удивления.

Впрочем, уже через секунду удивление сменилось презрением, а рот юноши искривился:

— Так значит, это ты.

В голосе его, помимо удивления, слышалось столь неимоверное отвращение, что Вэй Усянь захлопал глазами.

Юноша продолжил:

— У тебя что, совсем крыша поехала, когда тебя вышвырнули в твою деревеньку? И как тебя только выпустили из дома, в таком-то виде!

Неужели эта невероятная новость ему не послышалась?!

«А что если... — Вэй Усянь ударил себя по бедрам, — что если отцом Мо Сюаньюя был не заезжий глава какого-нибудь захолустного клана, а сам Цзинь Гуаншань?!»

Цзинь Гуаншань являлся предыдущим главой Ордена Ланьлин Цзинь, ныне уже почившим. Говоря об этом человеке, одним предложением не обойтись. Его жена происходила из очень знатной семьи и была на редкость сварлива. Муж боялся её как огня, однако это не мешало ему направо и налево крутить романы с другими женщинами. И какой бы бдительной ни была госпожа Цзинь, следить за мужем двадцать четыре часа в сутки не представлялось возможным. Цзинь Гуаншань, в свою очередь, тоже не зевал и развлекался со всеми доступными женщинами, начиная от дочерей известнейших фамилий и заканчивая деревенскими шлюхами. Неудивительно, что при таком образе жизни количество его внебрачных детей не поддавалось исчислению. К тому же, предыдущий глава ордена отличался крайне ветреным характером, и любая женщина, какой бы замечательной она ни была, очень быстро ему наскучивала. После того, как это случалось, Цзинь Гуаншань напрочь забывал о её существовании и не нёс никакой ответственности за своих отпрысков. Среди огромного количества его незаконнорожденных детей только один проявил свои способности в достаточной мере, и отец признал его и забрал к себе. Это был нынешний глава Ордена Ланьлин Цзинь — Цзинь Гуанъяо. Даже сама смерть Цзинь Гуаншаня оказалась недостойной. Старик так кичился своей мужской силой, что однажды устроил марафон с несколькими продажными женщинами. Однако старость взяла своё, и Цзинь Гуаншань позорно отправился к праотцам прямо во время любовного акта. Случай был настолько унизительным, что Орден Ланьлин Цзинь сделал хорошую мину при плохой игре и объявил, что достопочтенный глава скоропостижно скончался от чрезмерного переутомления. Остальные кланы предпочли сделать вид, что поверили. Однако все знали, что на самом деле стоит за его «славой».

При осаде горы Луаньцзан на втором месте по ретивости после Цзян Чэна шёл именно Цзинь Гуаншань. А сейчас Вэй Усянь забрал тело его незаконнорожденного сына. Неизвестно, можно ли теперь считать, что теперь они в расчёте.

Видя, что Вэй Усянь витает в облаках, юноша ещё больше разозлился:

— Пошёл прочь! Мне и смотреть-то на тебя противно, грязный обрезанный рукав!

Мо Сюаньюй был явно старше мальчишки, возможно, даже приходился ему дядей. Вэй Усянь решил не терпеть подобного унижения от младшего, если не ради себя, то хотя бы ради тела Мо Сюаньюя, и жёстко парировал:

— У тебя что, нет матери, которая научила бы тебя достойному поведению?

Два недобрых огонька яростного пламени вспыхнули в глазах юноши. Он достал из-за спины меч и с угрозой в голосе спросил:

— Что ты сказал?

Лезвие меча ярко сверкнуло золотым. Это было редкое оружие высочайшего качества: большинство кланов не могли себе позволить и его малой части, даже если бы всю жизнь копили деньги. Вэй Усянь, внимательно приглядевшись, обнаружил, что меч кажется ему знакомым. Хотя, с другой стороны, драгоценных золотых мечей высшего качества в своей жизни он повидал немало. В любом случае, раздумывать об этом сейчас Вэй Усяню было недосуг, и он начал крутить суконный мешочек, что держал в руке.

Вещица представляла из себя самодельный «мешочек-ловушку для духов». Вэй Усянь сделал его несколько дней назад из подручных материалов. Как только юноша, сжимая в руке меч, побежал на него, Вэй Усянь выудил из мешочка вырезанного из бумаги человечка. Затем он резко рванул в сторону, избежав атаки, и ловко налепил бумажку на спину противника.

Юноша был быстр, но Вэй Усянь проделывал этот трюк уже десятки раз, так что оказался быстрее. Молодой господин почувствовал, как его тело внезапно онемело, спина согнулась под тяжестью, и юноша кулем грохнулся на землю, а его меч со звоном упал рядом. Юноша никак не мог подняться на ноги, как ни старался, словно его придавило горой Тайшань. А причина этому заключалась в том, что Вэй Усянь налепил ему на спину призрак человека, умершего от обжорства, который теперь вдавливал юношу в землю так, что тот едва мог дышать. И хотя призрак был слабым, справиться с таким испорченным ребёнком он мог без проблем. Вэй Усянь подобрал меч, взвесил в руках и взмахнул в направлении Сети божественного плетения, разрезав ту пополам.

Люди неуклюже попадали друг на друга, и, не говоря ни слова, скрылись из виду. Круглолицая девушка хотела сказать что-то, должно быть, поблагодарить Вэй Усяня, но мужчина потащил её прочь, опасаясь, что за это молодой господин Цзинь возненавидит их ещё больше.

Тем временем юноша, растянувшийся на земле, клокотал от гнева:

— Ах ты грязный обрезанный рукав! Избрал самый простой вариант и последовал по пути Тьмы, да? Неудивительно, ведь это лучшее, на что ты способен с таким низким уровнем духовных сил! Ну теперь берегись! Да ты хоть знаешь, кто сегодня здесь?! Сегодня мой...

И действительно, путь, избранный Вэй Усянем в прошлом, часто подвергался критике и в долгосрочной перспективе даже вредил здоровью заклинателя. Тем не менее, люди продолжали выбирать Путь Тьмы по двум причинам. Первая — мастерски овладеть им удавалось в короткие сроки, и вторая — не было никаких ограничений ни по способностям, ни по уровню духовных сил заклинателя. Именно поэтому всегда находились и будут находиться люди, которые широкой дороге предпочитали сколькую тропинку. Юноша заключил, что после того как Мо Сюаньюя с позором выгнали из Ордена Ланьлин Цзинь, тот последовал бесчестному пути. Для Вэй Усяня же такое заключение оказалось как нельзя кстати, потому что помогало ему избежать множества лишних проблем.

Юноша упёрся руками в землю, но всё равно не мог встать, сколько ни старался. Лицо его уже побагровело, и он яростно заскрежетал зубами:

— Если ты меня не отпустишь, я всё расскажу своему дяде, и тогда ты будешь молить о пощаде!

Вэй Усянь удивился:

— А почему дяде, а не отцу? Кто, ты говоришь, твой дядя?

Холодный и зловещий голос раздался у него за спиной:

— Я его дядя. Тебе есть, что сказать перед смертью?

При звуке этого голоса вся кровь прилила к голове Вэй Усяня, а затем схлынула назад. Хорошо, что его лицо было измазано белилами, и его бледность осталась незамеченной.

Уверенными шагами к ним приближался мужчина в фиолетовом одеянии, полы его цзяньсю² свободно развевались по ветру, а рука покоилась на рукояти меча. К его поясу был подвешен серебряный колокольчик, при ходьбе, однако, не издававший ни звука.

² Цзяньсю — тип одежды, в котором рукава шире всего в районе плеч и постепенно сужаются, доходя до запястья.

Мужчина имел тонкие брови и миндалевидные глаза, в которых читалась сдерживаемая мощь, перемежающаяся с еле различимым намерением атаковать; оно холодными молниями вспыхивало в глазах, когда мужчина пристально смотрел на что-то; черты лица его были привлекательны, но резки. Он остановился в десяти шагах от Вэй Усяня, выражение его лица было подобно заточенной стреле в натянутой тетиве лука, готовой поразить цель в любой момент. Даже его поза источала высокомерие и самоуверенность.

Мужчина нахмурился:

— Цзинь Лин, почему ты так долго? Тебе и впрямь нужно было, чтобы я пошёл за тобой? Посмотри, в какой недостойной ситуации ты оказался! Сейчас же вставай!

Первоначальное оцепенение спало, и Вэй Усянь быстро сообразил, что дело плохо. Он незаметно согнул палец внутри рукава, и бумажный человечек вернулся к нему. Цзинь Лин почувствовал, что ужасная тяжесть, наконец, покинула его, и тут же вскочил на ноги, схватив свой меч.

Он встал подле Цзян Чэна и угрожающе указал мечом на Вэй Усяня:

— Я переломаю тебе ноги!

Теперь, когда дядя и племянник стояли рядом, в глаза бросалось их невероятное сходство, мужчину и юношу можно было с лёгкостью принять за братьев. Цзян Чэн сделал движение пальцем, и бумажный человечек вылетел из руки Вэй Усяня и приземлился прямо в его ладонь. Заклинатель мельком взглянул на бумажку, и на его лице появилась враждебность. Цзян Чэн сжал ладонь, и человечек вспыхнул и сгорел дотла под крики злого духа, заключенного в нём.

Цзян Чэн жестко отчеканил:

— Переломать ноги? Что я тебе говорил! Если встретишь заклинателя, следующего такому извращённому пути, убей его и скорми своим собакам!

Вэй Усянь быстро отступил назад, не тратя драгоценные секунды на бесполезные попытки добраться до своего ослика. Он думал, что после стольких лет жгучая ненависть, что испытывал к нему Цзян Чэн, должна была угаснуть. Но она, напротив, разгорелась лишь сильнее, подобно вину в сосуде³, что хранилось многие годы. Сейчас ненависть Цзян Чэна распространялась не только на Вэй Усяня, но и на тех, кто следовал тому же пути, что и он!

³ В древнем Китае алкоголь хранился в глиняных сосудах.

Цзинь Лин почувствовал поддержку своего дяди и бросился в атаку ещё яростнее. Вэй Усянь запустил два пальца в свой мешочек-ловушку, готовясь что-то достать из него, как вдруг перед его глазами голубой молнией сверкнул меч. Столкнувшись с оружием Цзинь Лина, в мгновение ока меч высек из него золотые искры, да так что сияние золота померкло.

Дело было не в качестве мечей, а в огромной разнице в силе людей, их державших. Вэй Усянь уже с филигранной точностью рассчитал время для своего трюка, но сияние меча сбило его с установленного ритма, и он внезапно споткнулся и неуклюже шлёпнулся на землю, прямо на чью-то белоснежную обувь. Секунду помешкав, он медленно поднял голову.

Первым, что увидел Вэй Усянь, было тонкое длинное лезвие меча, полупрозрачное и кристально чистое, словно созданное из льда.

Среди заклинателей этот меч слыл одним из самых известных. Вэй Усянь чувствовал его мощь бесчисленное множество раз, как по одну сторону с ним, так и против него. Рукоять меча была выкована из чистейшего серебра с использованием секретной технологии; лезвие его, чрезвычайно тонкое и почти прозрачное, обдавало своих противников холодным дыханием льда и снега и в то же время могло разрезать сталь, как масло. Меч выглядел лёгким как пушинка, что вот-вот взмоет ввысь, на деле же весил довольно много, и обычному человеку было не под силу сражаться им.

Он назывался «Бичэнь⁴».

⁴ Бичэнь — досл.: избегать праха/мирских забот.

Лезвие развернулось, отдаляясь от Вэй Усяня, затем он услышал лёгкий «звяк» у себя над головой — меч вернулся в ножны.

В ту же секунду раздался отдалённый голос Цзян Чэна:

— А я всё думал, кто же это. А это оказался второй молодой господин Лань.

Ноги в белоснежной обуви обошли Вэй Усяня и неторопливо сделали три шага вперед. Вэй Усянь поднял голову и встал. Проходя мимо своего неожиданного спасителя, он будто случайно на секунду встретился с ним взглядом.

Его окружала атмосфера безмятежного лунного света. Семиструнный гуцинь, что висел за его спиной, был у́же, чем другие цитры; его чёрный корпус высечен из дерева неярких цветов.

На голове мужчина носил белую лобную ленту с плывущими облаками. Кожа бледная, лицо благородное и утонченное, будто выточенное из лучшего нефрита; глаза неимоверно светлые, словно созданные из цветного стекла, поэтому взгляд его казался отстранённым от всех сует. Мужчина этот был соткан из снега и льда, выражение его лица всегда оставалось холодным и бесстрастным, не изменившись даже при виде нелепого вида Вэй Усяня.

Ни единой пылинки, ни следа несовершенства не нашлось в его облике. С головы до пят он был безукоризнен. И все же, в голове Вэй Усяня большими буквами ярко вспыхнули два слова.

Траурные одежды!

Траурные одежды, не иначе. Все заклинатели наперебой расхвалили одеяния Ордена Гусу Лань как одни из самых изысканных, а самого Лань Ванцзи — как одного из самых невыразимо прекрасных людей, кои рождаются раз в сто лет. Но ничто не могло стереть с его лица печальное выражение, словно он скорбел по давно умершей любви.

По воле неумолимой судьбы пути врагов рано или поздно пересекаются, и если счастье не повторяется, то беда никогда не приходит одна…

Лань Ванцзи стоял неподвижно и молчал, устремив взгляд на Цзян Чэна. Цзян Чэн тоже считался исключительно красивым, но, находясь рядом с Лань Ванцзи, явно проигрывал, его красота казалась теперь блеклой и несдержанной.

Цзян Чэн поднял одну бровь и произнёс:

— Ханьгуан-цзюнь, а ты действительно «всегда там, где творится хаос». Значит, у тебя нашлась минутка и для столь глухого места?

Обычно могущественные заклинатели из именитых кланов не тратили время на мелких сошек из числа злобных тварей. Но Лань Ванцзи был исключением. Он никогда не обращал внимания на силу своей добычи и шёл на ночную охоту, даже если создание тьмы не отличалось свирепостью и его убийство никак не могло принести славу заклинателю. Если где-то нуждались в помощи, он спешил туда. Лань Ванцзи был таким с самых юных лет. «Он всегда там, где творится хаос» — таков был почерк Лань Ванцзи во время странствий и ночной охоты. Прозвище это заключало в себе восхищение его безупречными моральными качествами и стилем. Но сейчас Цзян Чэн произнёс эти слова с долей насмешки, что было весьма и весьма невежливо. Даже ученикам, что шли вслед за Лань Ванцзи, стало не по себе от них.

Лань Цзинъи со свойственной ему прямотой заметил:

— Но ведь и глава Ордена Юньмэн Цзян тоже здесь, разве нет?

Цзян Чэн сурово оборвал его:

— Цыц! Кто позволил тебе встревать в разговоры старших? Значит вот как воспитывают учеников в Ордене Гусу Лань, что всегда славился своими манерами?

Лань Ванцзи, казалось, не хотел принимать в перепалке никакого участия и выразительно посмотрел на Лань Сычжуя. Юноша понял его без слов — то было указание младшим ученикам разговаривать между собой.

Поэтому он, подавая пример остальным, заговорил с Цзинь Лином:

— Молодой господин Цзинь, ночная охота всегда была честным соревнованием среди кланов и орденов. Но усеивание всей горы Дафань сетями, которые мешают другим заклинателям и в которые они ненароком угождают, можно считать прямым нарушением принципа соревновательности, как вы считаете?

Цзинь Лин суровым выражением лица ничуть не уступал Цзян Чэну:

— Они попадаются в сети по собственной глупости. Что я могу с этим поделать? Я разберусь со всем, когда поймаю добычу.

Лань Ванцзи нахмурился. Цзинь Лин собирался продолжить, но вдруг в ужасе понял, что не может ни раскрыть рта, ни произвести и звука. Заметив, что нижняя и верхняя губы его племянника крепко сжаты, словно склеены, Цзян Чэн переполнился гневом.

Его пренебрежительное отношение к окружающим, что он силился сдерживать, вырвалось, наконец, на волю:

— Ты, по фамилии Лань! Что ты себе позволяешь?! Ещё не пришёл твой черед поучать Цзинь Лина! Так что сними заклятие, сейчас же!

Заклятие молчания часто использовалось в Ордене Гусу Лань, чтобы дисциплинировать учеников. Вэй Усянь сотни раз страдал от этого, казалось бы, простого трюка. Заклятие было нетрудным для изучения, но, тем не менее, только члены клана Лань владели секретом его снятия. Если виновный пытался заговорить через силу, то либо его губы рвались до крови, либо горло сипло на пару дней. Единственным выходом оставалось молчать и хорошенько обдумывать своё неправильное поведение, пока не истечёт время заклятия.

Лань Сычжуй произнёс:

— Глава Ордена Цзян, нет причин гневаться. Если молодой господин Цзинь не будет противиться, заклятие спадёт само через тридцать минут.

Не успел Цзян Чэн открыть рот, как из леса к нему выбежал мужчина в фиолетовых одеждах Ордена Юньмэн Цзян с криками «Глава Ордена!», но, увидев Лань Ванцзи, тут же осёкся.

Цзян Чэн сардонически произнёс:

— Говори уже. Опять одной дурной вестью больше?

Мужчина вполголоса продолжил:

— Недавно по лесу вихрем пронесся голубой меч и уничтожил Сети божественного плетения, что вы установили.

Цзян Чэн бросил на Лань Ванцзи резкий взгляд, и открытая неприязнь перекосила его лицо:

— Сколько сетей уничтожили?

Мужчина еле слышно ответил:

— Все…

Больше четырёх сотен!

Цзян Чэн закипел от ярости.

Он никак не ожидал, что поездка в эту глушь окажется столь неудачной. На самом деле он прибыл сюда, чтобы помочь своему племяннику. Цзинь Лину в этом году исполнялось пятнадцать — возраст, в котором юноше пора заявить о себе и начать соревноваться с учениками из других кланов. Цзян Чэн очень серьёзно отнёсся к выбору места для ночной охоты и в итоге остановился на горе Дафань. Кроме того, он повсюду установил сети и запугал заклинателей из других кланов, намекнув им на последствия вражды лично с ним, так что все они были вынуждены отступить. Цзян Чэн сделал все для того, чтобы Цзинь Лин обошёл остальных в этой охоте, что было несложно при полном отсутствии конкурентов.

Хотя четыреста Сетей божественного плетения стоили колоссальных денег, для Ордена Юньмэн Цзян эта сумма ничего не значила. Но, если потерять сети было сущим пустяком, то потерять лицо — совсем наоборот. Цзян Чэн почувствовал, что из-за действий Лань Ванцзи его сердце охватила вредоносная Ци, порожденная гневом, и что он вот-вот переполнится ею. Он прищурил глаза и как бы невзначай начал поглаживать кольцо на указательном пальце правой руки.

То был опасный признак.

Все знали, что это было не просто кольцо, а магическое оружие устрашающей мощи, и когда глава клана Цзян касался кольца, он готовился убивать.