Двое вот-вот начнут щипаться

Мучунь чжэньжэнь считал, что принял идеальное решение — его первый ученик был натурой крайне ненадежной и ветреной, хотя всегда смотрел на вещи с лучшей стороны, в то время как младший любил придираться к мелочам, несмотря на внешнее спокойствие. Будет лучше, если эти двое дополнят друг друга.

К сожалению, оказалось, что они скорее взорвутся, чем сделают это.

Мучунь чжэньжэню не оставалось ничего другого, кроме как насильно разделить их. Он попросил младшего адепта отвести Чэн Цяня в павильон и помочь ему переодеться, поскольку после занятий фехтованием тот вспотел. Затем мастер сосредоточился на своем первом ученике, снова монотонно повторяя Священные писания «О ясности и спокойствии».

Завывания учителя являлись живым примером «бельма на глазу и боли в ушах». С телосложением ласки, и голосом крякающей утки он вызывал раздражение у первого ученика, который едва сдержался, чтобы не укусить своего учителя, когда тот решительно остановил бегущие песочные часы.

Запас терпения Янь Чжэнмина подошел к концу. Он бросил резчик по дереву на стол и разбушевался:

— Мастер, что вы делаете?

— В тебе нет спокойствия. Я читаю священные писания, чтобы успокоить твой разум, — ответил учитель, даже не разомкнув век.

Когда проповеди стали для Янь Чжэнмина болезненными, Чэн Цянь вернулся. Янь Чжэнмин, наконец, получил возможность дать волю своей досаде. Он фыркнул и прокричал:

— Вы испортили его одежду сандаловым деревом? Да что с вами не так? Разве он собирается стать монахом?

Младший адепт кротко пробормотал: «Да, да». Он слишком боялся сказать, что Чэн Цянь сам этого хотел.

— Замените эти благовония на гибискус… — прикрикнул Янь Чжэнмин.

— …небо деятельно, земля спокойна… — голос Мучунь чжэньжэня прозвучал на порядок громче.

Этот голос напоминал хруст дерева, из-за которого в груди Янь Чжэнмина вспыхнул яростный огонь.

— Учитель! Я спокоен!

Мучунь разомкнул веки и невозмутимо сказал:

— В тебе нет спокойствия, потому ты отвлекаешься на внешние проблемы и заботишься о благовониях. Как насчет того, чтобы перестать воспринимать своего третьего младшего брата как курильницу? Чтобы помочь тебе на пути самосовершенствования, я приду в «Страну нежности» сегодня и буду читать тебе священные писания всю ночь.

— …

Старый учитель имел склонность к чтению проповедей. Доживет ли Янь Чжэнмин до завтра, если он действительно будет завывать всю ночь напролет?

Янь Чжэнмин был вынужден умерить свою злость и сесть обратно. Терпя сандаловые благовония, напоминавшие ему запах гнилого дерева, он с негодованием поднял резчик и принялся вырезать на дощечках вертикальные линии так, словно вскрывал труп.

«Курильница для благовоний» Чэн Цянь тихо продолжил свое домашнее задание. Ему казалось, что он сидит рядом с большим раздраженным кроликом.

Учитель определял Хань Юаня как ветреного и импульсивного, но тот заметно проигрывал Янь Чжэнмину. По крайней мере, непостоянство Хань Юаня никого не задевало, в то время как Янь Чжэнмин всегда влиял на всех вокруг.

Чэн Цянь начал видеть преимущество пребывания с первым старшим братом — явный контраст.

Как только Чэн Цянь становился серьезным, он отдалялся от внешних раздражителей. Он старательно воспроизводил в своей памяти основы каллиграфии и вскоре увлекся письмом. Окруженный запахом сандала, оказывающего на нервы расслабляющий эффект, Чэн Цянь постепенно забыл о своем недостаточно хладнокровном первом старшем брате.

Янь Чжэнмин кипел от негодования. Он потребовал принести десерты, но после почувствовал, что его желудок переполнен. Так что он встал и прогулялся по павильону.

Вскоре Янь Чжэнмин обнаружил, что остался в стороне. Учитель сидел на подушке, уйдя в медитацию, и тихо пел; он был полностью погружен в священные писания, а третий младший брат выводил свои уродливые иероглифы так тщательно, будто занимался вышивкой, и ни разу не поднял головы.

С этими двумя атмосфера в павильоне стала настолько безмятежной, что все вокруг почти замерло, и даже младшие адепты, казалось, затаили дыхание. 

Эта безмятежность вызывала у молодого господина Янь смущающую скуку. Он смирился с тем, что снова сядет напротив песочных часов. После недолгого отдыха у него не оставалось другого выбора, кроме как в уже который раз взять резчик и приступить к монотонной рутинной практике.

Удивительно, но теперь он не раскачивал лодку. Резкий звон часов привел Янь Чжэнмина в чувство. Не веря своим глазам, он обнаружил, что сегодняшнее занятие закончилось преждевременно.

Следующие несколько дней прошли по заведенному распорядку. Каждое утро четверо учеников мучились, слушая проповеди мастера.

Они не понимали, где их учитель умудрился найти столько Священных писаний. Он читал по книге в день без всяких репетиций. После даосских шли буддийские, а затем тексты, составленные им самим, абсолютно не структурированные и не ограниченные пределами клана, из-за чего часто противоречащие сами себе.

После Священных писаний они занимались практикой владения мечом.

Янь Чжэнмин бесстыдно притворялся, что хорошо разбирается в первых трех стилях, хотя на деле обладал лишь поверхностными знаниями, и просил мастера научить его четвертому. Ли Юнь выучил несколько новых движений и теперь сдерживал себя от создания проблем. Упоминать Чэн Цяня не было необходимости. Только Хань Юань остался такой же обузой для своих старших братьев и бессердечно уничтожил каждое птичье гнездо вокруг Традиционного зала.

Каждый день Янь Чжэнмина запирали в Традиционном зале, где он угрюмо ¹ практиковался в изготовлении амулетов. Чэн Цянь или делал домашнее задание рядом с ним, или помогал учителю подрезать цветы и траву. Похоже, мастер планировал компенсировать ему любовь, которой Чэн Цяню не хватало в прошлые годы. Он всегда оставлял для него лакомства, которые нравились детям, и пока Янь Чжэнмин обиженно выводил линии на дереве, учитель намеренно просил Чэн Цяня сделать перерыв и рассказать ему несколько необычных народных сказок.

  ¹ букв., сидел с темными облаками над головой.

Янь Чжэнмин порой чувствовал, что этот маленький ребенок находился здесь только для того, чтобы конкурировать с ним за любовь учителя. Тем не менее, нельзя было отрицать, что, благодаря влиянию Чэн Цяня и его присутствию рядом, Янь Чжэнмин мог просидеть за делом немного дольше обычного.

Янь Чжэнмин сильно изумился, когда сегодняшний песок в часах закончился, а его руки онемели. Впервые он ощутил таинственную силу, возникшую от трения резчика о дерево.

«Сконцентрируйся. Собери энергию Ци в своем теле», — прозвучал в его голове хриплый голос. — «Великое — оно в бесконечном движении. Находящееся в бесконечном движении не достигает предела. Не достигая предела, оно возвращается к своему истоку… Оно повсюду действует и не имеет преград…»

Чэн Цянь сумел оценить ситуацию. Он встал и непроизвольно отступил назад, прежде чем учитель попросил его об этом. В то же время он почувствовал, как неясный поток воздуха окутал его тело, а затем перетек внутрь первого старшего брата, будто река, впадающая в море.

Это была его первая встреча с подземным пространством угнетенного мира. Чэн Цянь понятия не имел, что чувствовал Янь Чжэнмин, но тоже услышал нечеткий голос. Прямо сейчас солнце перекатилось на другую сторону горы Фуяо, смутно различимое эхо достигло каждого уголка, наполненного духовной энергией. Бесчисленное множество голосов сплетались в один, вызывая в Чэн Цяне странные чувства. Они звучали так, будто далекое прошлое и туманное будущее перешептывались друг с другом через призму настоящего. Он отчаянно пытался разобрать, о чем они говорят, но слова мягко текли мимо него, как зыбучие пески в реке времени.

Чэн Цянь оказался практически одержим.

Внезапно чья-то рука схватила его за плечо, и Чэн Цянь вздрогнул, словно очнувшись после странного разноцветного кошмара. Он обернулся и смутно разглядел Мучунь чжэньжэня.

Мучунь уставился на него сверху вниз. Чэн Цянь почувствовал странный холодок на своем лице. Он поднял руку, чтобы вытереться, но обнаружил, что по его щекам текли слезы.

Он почувствовал неловкость, не понимая, что произошло, и продолжил бессмысленно смотреть на учителя.

— Пять цветов притупляют зрение. Пять звуков притупляют слух. Пять вкусов притупляют ощущения, — голос Мучунь чжэньжэня превратился в тонкую нить и пронзил уши Чэн Цяня. — Как ты можешь быть «свободным и легким» ², когда видишь слишком много, слышишь слишком много, думаешь слишком много и желаешь слишком многого? Очнись! Сейчас же!

  ² «Свобода и легкость» — наставление, данное Мучунем Чэн Цяню.

Его слова напоминали сигнал к пробуждению. В голове Чэн Цяня все жужжало, но, моргнув, он вновь обрел зрение и увидел первого старшего брата, который сидел, будто приросший к месту. Все выглядело так, словно он погрузился в глубокую медитацию. Куски дерева, исчерченные беспорядочными линиями, валялись на столе.

Чэн Цянь сидел пораженный, пока Мучунь чжэньжэнь ерошил его волосы. Немного придя в себя, он, наконец, спросил:

— Мастер, только что я слышал голоса людей…

— Ох, все они — праотцы нашего клана.

Чэн Цянь был ошеломлен.

— История нашего клана насчитывает более тысячи лет, неужели так странно, что у нас много предков?

— Где они сейчас?

— Конечно, они все уже мертвы.

— Они не вознеслись на Небеса? — вытаращил глаза Чэн Цянь.

Мучунь опустил голову. Ласково посмотрев на Чэн Цяня, он переспросил:

— Разве есть какая-то разница между смертью и вознесением?

— Конечно, есть. Разве вознесение не означает бессмертие?

Мучунь на мгновение замер, а потом, казалось, удивился. Он не дал прямого ответа, вместо этого сказав:

— Ах… Ты все еще ребенок, не стоит больше говорить о смерти. Ты поймешь все это, когда подрастешь ³.

³ В китайской культуре считалось неправильным, когда дети говорили о смерти.

С этими словами учитель вернулся на свое место и сел. Он смотрел на Янь Чжэнмина, и выражение его лица было печальным. Чэн Цянь услышал его бормотание: «Почему он должен был уйти в медитацию именно сейчас? Он действительно выбрал ужасный момент. Где я теперь буду ужинать?».

В итоге ужин принесли в Традиционный зал, который изначально являлся местом передачи мудрости, знаний и разрешения сомнений. Среди разбросанных амулетов и Священных писаний лежал поджаренный цыпленок, окруженный другими блюдами, а рядом со столом все так же сидел безвольный первый старший брат.

Мучунь попросил Чэн Цяня присесть рядом. Он любовно передал Чэн Цяню кусок мяса и подтащил к столу лист бумаги, исписанный священными текстами. Затем он настоял:

— Ешь больше, тогда подрастешь. Кости выплюнь на бумагу.

Чэн Цянь спокойно взял свою миску, чувствуя, что с этого момента вряд ли сможет испытывать хоть малейшее благоговение перед Традиционным залом.

После ужина Мучуню пришлось остаться и охранять первого старшего брата. Он приказал младшим адептам завернуть для Чэн Цяня полцзиня⁴ десертов на случай, если тот проголодается ночью. Сегодня был как раз пятнадцатый день месяца, время, когда вход в горные пещеры был строго воспрещен. Но Мучунь не повторил это предостережение Чэн Цяню; он верил, что Чэн Цянь не выйдет наружу и не будет создавать проблемы, а вместо этого займется переписыванием правил клана.

⁴ Цзинь — мера веса, равная 0.5 килограмма.

Чэн Цянь действительно не стал бы, а вот кое-кто другой — еще как.

Не успел он войти в павильон Цинань, как Хань Юань тут же проследовал за ним. Хань Юань создавал беспорядок вокруг всего, что его окружало. Он схватил десерты, оставленные Чэн Цянем, и расхваливая их, съел большую часть. Разбрасывая крошки во все стороны, он сказал:

— Тебе ведь неинтересно проводить весь день с первым старшим братом, лучше поиграй с нами. Сегодня второй старший брат показал мне несколько новых движений, и я уже почти выучил все шаги первого стиля!

Чэн Цянь уклонялся от крошек, которых было так же много, как снега. Он молчаливо улыбнулся своему глупому младшему брату и насмешливо подумал, что тот, наверное, через несколько дней отправится на Небеса, раз так быстро освоил первый стиль.

Указав на двор, Хань Юань сказал Чэн Цяню:

— Твой двор такой запущенный, едва ли лучше, чем у учителя. Завтра ты непременно должен увидеть мой. Мой двор в десять раз больше твоего, а позади есть бассейн, так что летом мы можем купаться — ты умеешь плавать? А, забудь. Вы, домашние дети, не посмеете выйти из дома, не то что поплавать. Я научу тебя. Обещаю, ты станешь хорошим пловцом за одно лето.

Чэн Цянь отклонил его любезное предложение. Все дело в том, что он не хотел иметь ничего общего с такими отбросами, как Хань Юань.

Маленький нищий доел десерты. Наконец, он закончил бессмысленно сотрясать воздух и перешел к делу.

Он рыгнул и выпрямился, а затем, понизив голос, сказал:

— Помнишь пещеры… о которых упоминал второй старший брат?

Чэн Цянь ожидал этого, потому спокойно ответил:

— Младший брат, это нарушение правил клана. Ты уже почти освоил первый стиль, разве ты все еще не можешь прочитать их?

Хань Юань считал старшего брата, который на деле был младше него, в буквальном смысле неразумным. Потому, с чувством собственного превосходства, он принялся читать Чэн Цяню нотации:

— Какой толк в том, чтобы запоминать правила клана? Никогда не видел никого настолько же упрямого, как ты. Ты разве не слышал, что сказал второй старший брат? Без умения чувствовать энергию ты, в лучшем случае, станешь акробатом, даже если в совершенстве освоишь владение мечом. Как много времени это займет, если ты будешь самосовершенствоваться шаг за шагом? Ты не сможешь всегда оставаться в… в…

— Оставаться в колее, — подсказал Чэн Цянь.

— Неважно. Я в любом случае собираюсь в пещеры, ты со мной? — махнул рукой Хань Юань.

Чэн Цянь ясно дал понять, что он «честный и хороший» мальчик, сказав:

— Пожалуй, нет.

Он отказал, не раздумывая. Сначала Хань Юань был разочарован, а затем почувствовал презрение — такие дети, как Хань Юань, крепко сложенные, но простодушные, всегда ненавидели «хороших мальчиков», как Чэн Цянь, послушных и неустанно следующих правилам.

— Домашний, — скривился Хань Юань, бросив сочувственный взгляд на Чэн Цяня.

Чэн Цянь, в свою очередь, принимал своего брата за глупого паршивого пса. Любая симпатия или ненависть к нему были напрасной тратой чувств. Поэтому, не выражая никаких эмоций, он просто взял чашку.

Хань Юань посмотрел на него еще немного. Пакетик с конфетами из кедрового ореха умерил его гнев. С жалостью и сочувствием, а также превосходством бродячей собаки над домашней кошкой, он покачал головой и вздохнул:

— Все домашние дети будто фарфоровые.

Сегодня днем в Традиционном зале у Чэн Цяня сложилось впечатление о духовной энергии горы и ее мистических тайнах. Он также знал, что Ли Юнь размышлял об этом. Ли Юнь, должно быть, гадал, что именно скрывалось в пещерах в первый и пятнадцатый дни каждого месяца, но не хотел рисковать, нарушая правила. Возможно, он давно планировал найти для себя козла отпущения.

Несмотря на то, что Хань Юань не смог убедить Чэн Цяня, он ушел не с пустыми руками. По крайней мере, он поужинал у Чэн Цяня. «Фарфоровый» Чэн Цянь вежливо проводил Хань Юаня и проследил за ним взглядом, ожидая увидеть, чем же закончится эта история.

«Что произойдет, если он нарушит правила?», — беспечно думал Чэн Цянь. — «Будут ли его бить палками? Или ударят только по ладоням? Или заставят переписывать священные писания? Ничего страшного, если его наказанием будет всего лишь переписывание Священных писаний».

Однако, неожиданно для всех, в эту ночь Хань Юань не вернулся.