Меч несчастной смерти

Чэн Цяню не нужен был меч, ведь у клана Фуяо невероятно богатый глава. Даже если у них ничего не осталось, у них все равно были деньги. Если бы кто-то из них захотел выбросить свое оружие сразу после тренировки, в этом не было бы ничего зазорного. Все равно это бы не вызвало никаких финансовых проблем. Но Чэн Цянь не покидал остров Цинлун и его жизненный опыт ничем не отличался от опыта Чжан Дасэня. Он сознательно оттачивал свои навыки и до сих пор не изменил своему деревянному мечу.

Обычные мечи ничем не отличались друг от друга. Но этот был другим. Чэн Цянь мог сказать об этом, лишь взглянув на него.

Не нужно было быть гением, чтобы понять, что это не было подарком Янь Чжэнмина. Во-первых, ножны этого клинка были не слишком непримечательными и даже слегка потертыми, что совсем не соответствовало предпочтениям главы их клана. Во-вторых, учитывая характер Янь Чжэнмина, он бы не стал делать тайну из столь великодушного поступка. Всякий раз, когда Янь Чжэнмин хотел подарить кому-нибудь что-нибудь, он заранее устраивал для своих шисюнов представление. Чтобы позлить их, глава клана проводил соревнования по расчесыванию его волос или еще какой-нибудь ерунде. И только удовлетворившись, он, наконец, одаривал тех, кто угодил Его Светлости.

Присмотревшись, он увидел, что рукоять и лезвие меча были покрыты тонкой вязью заклинаний. Поражавшие своей сложностью узоры, слоями ложились друг на друга. Даже перечитав множество книг на острове Цинлун, Чэн Цянь не сразу смог понять, что они означают.

Чэн Цянь поднял руку и потянулся к мечу, но остановился как вкопанный, даже не дотронувшись до него. Когда между его пальцами и клинком почти не осталось расстояния, Чэн Цянь внезапно испытал странное, неописуемое чувство.

Во рту у него появился привкус ржавчины. Едва заметная аура, окутывающая оружие, истончала холод, будто оно было живым.

Чэн Цянь растерялся, но вскоре подумал: «А что если…». От удивления у юноши округлились глаза. Вокруг меча были невидимые заклинания!

Невидимые заклинания были самой сутью искусства создания амулетов. Лишь легендарные учителя были способны на такое. Единственным человеком, который мог сотворить подобное, по мнению Чэн Цяня, был его шицзу, высший демон, господин Бэймин.

Но если уж вдаваться в детали, то даже мастерство господина Бэймина было не вполне честным, ведь он использовал для этого уникальный ингредиент — свою собственную душу. По сравнению с великим самосовершенствованием, это было больше похоже на Темный Путь.

Много кто в мире использовал амулеты. Люди, умеющие ковать оружие, не были исключением. Но многие ли из них могли оставлять невидимые заклинания на самом клинке?

Чэн Цянь представил себе, что таким оружием, как это, должно быть, неистово сражались в тот момент, когда он только появился на свет. Но тщательно осмотрев меч, он так и не смог найти его имя.

И тут Чэн Цянь заметил листок бумаги, выглядывающий из-под чайного подноса. Одна сторона записки была чем-то испачкана. Он взял письмо и поднес его к носу, стараясь определить запах, но только сильнее запутался. Это была кровь.

Испачканная кровью записка гласила: «Шуанжэнь» (1) возвращается к своему законному владельцу. Имей в виду, его никогда нельзя использовать опрометчиво».

(1) 霜刃 (shuāngrèn). «Шуанжэнь» буквально означает «морозный клинок», однако может использоваться и для обозначения остро заточенного лезвия.

Будь то «Шуанжэнь» или «возвращается к законному владельцу», Чэн Цянь не понял ни слова. Он тщательно осмотрел комнату и, наконец, нашел возле окна еще один кровавый след.

Человек, оставивший меч, должно быть, вышел через задний двор. Лужа все это время играла перед главным входом, и потому не заметила посетителя.

С минуту Чэн Цянь колебался, раздумывая, нужно ли сообщать об этом Янь Чжэнмину. Но, стоило ему только потянуться к двери, как он снова убирал руку. Человек, оставивший меч, возможно, сделал это не по доброте душевной. Это не казалось юноше хорошей новостью.

Чэн Цянь всегда был из тех, кто предпочитал сообщать хорошие новости и никогда плохие. Поразмыслив над этим немного, он решил не тревожить остальных. Распахнув окно, он выпрыгнул наружу и, соблюдая осторожность, пошел по кровавому следу.

Легко коснувшись пальцами век, юноша перенаправил поток энергии в глаза. В одно мгновение пейзаж перед ним ожил. Пятна крови, спрятанные в разных местах, тут же стали видны.

Чэн Цянь понятия не имел, кем был этот раненый, но чем-то серьезным ему это не казалось. Человек явно был еще жив и прошел практически половину острова Цинлун. Когда Чэн Цянь добрался до берегового рифа, он понял, что след оборвался.

Чэн Цянь подумал: «Может быть, он прыгнул в море?»

Посмотрев вниз, Чэн Цянь внезапно испытал чувство тревоги.

Был ли это врожденный инстинкт? Или, может быть, виной тому были частые драки? Чэн Цянь не знал ответа, но доверял своей интуиции. Чэн Цянь сразу же скрыл свое присутствие и спрятался в таком месте, откуда можно было бы увидеть спину любого вновь прибывшего.

И, как оказалось, очень вовремя. В следующее мгновение несколько человек в масках спустились с неба и начали осматриваться.

Когда Чэн Цянь увидел их, его зрачки сузились. Причина была проста: эти люди спустились с летающих мечей.

Он понятия не имел, мог ли Янь Чжэнмин летать на своем мече, но сам он все еще не достиг подобного мастерства. Более того, даже если бы он решился пренебречь их превосходным воспитанием, противников все равно было больше десяти.

Ему даже не нужно было гадать, что задумали эти люди. По тому, как они двигались в ночи, скрывая лица, становилось ясно, что они не делали ничего достойного уважения.

Прежде чем Чэн Цянь успел все хорошенько обдумать, один из мужчин в маске издал длинный пронзительный свист, и вниз немедленно спикировала странная птица. Птица оказалась ростом с человека, а ее распростертые крылья были едва ли не больше огромных крыльев Лужи.

Чэн Цянь почувствовал, как его прошиб холодный пот. У него все еще был Ли Юнь, знавший множество разных мелочей, так что Чэн Цянь был наслышан о странных вещах. Он знал, что эта птица называлась «птицей живых», и использовалась специально для обнаружения присутствия нежелательных гостей. Поскольку она могла летать, она была гораздо полезнее, чем дух собаки.

Эти создания отличались особой чувствительностью, так что она, должно быть, давным-давно заметила Чэн Цяня. Получив приказ, птица громко закричала и повернулась в ту сторону, где прятался мальчик.

Каким бы ловким он ни был, сейчас он не смог бы избежать летающих мечей. Оказавшись в чрезвычайной ситуации, Чэн Цянь поспешно похлопал себя по поясу и нашел несколько маленьких бутылочек. Он быстро принюхался и небрежно вылил содержимое одной из них на себя. Это были творения Ли Юня. Чэн Цянь не очень понимал, что они на самом деле делают, но смутно помнил, что одно из них могло спрятать человека от чужих глаз.

— Давай попытаем удачу, — при этих словах Чэн Цянь почувствовал, как застыл, и все его тело так напряглось, что он не мог сдвинуться с места ни на сантиметр.

Горечь поднялась в его груди. Похоже, благодаря своему второму шисюну, ему придется распрощаться со своей жизнью.

Птица и люди в масках направились прямо к временно парализованному Чэн Цяню, но в следующий момент они попросту прошли мимо него, словно и вовсе не видели мальчика.

Может быть, он действительно применил снадобье, заставляющее тело исчезнуть, но его побочным эффектом стало полное обездвиживание?

Когда он, наконец, смог разглядеть хоть что-то, Чэн Цянь понял, что его тело на самом деле не исчезло, а просто превратилось в камень.

Несмотря на то, что безымянное снадобье Ли Юня для превращения в камень спасло ему жизнь, оно, к сожалению, удерживало Чэн Цяня на месте в течение всей ночи. Люди в масках ушли только на рассвете.

Прежде чем они исчезли, их предводитель остановился и оглядел окрестности. Чэн Цянь заметил ясный взгляд чужих глаз, и почувствовал, что этот человек был ему немного знаком. По крайней мере, он должен был видеть эти глаза раньше.

К тому времени, когда Чэн Цянь снова смог двигаться, было уже около полудня.

Под напором морского ветра он потащил свое окоченевшее тело обратно к дому и случайно наткнулся на Ли Юня, выходившего из своей комнаты.

Ли Юнь выглядел изможденным. Он явно занимался всю ночь, но его настроение, казалось, было отличным. Лицо юноши скрывала вуаль, а из открытой двери позади него вырывались густые клубы дыма, будто в комнате недавно произошел пожар.

Ли Юнь поднял голову и обратился к Луже, сидевшей на краю стены и играющей с жуками:

— Шимэй, лови!

Достав пилюлю, он бросил ее девочке.

Зачастую Лужа без ведома проявляла некоторые птичьи качества. Например, ее чувствительность была намного выше, чем у нормальных детей, что позволяло ей очень хорошо ловить вещи, движущиеся на высокой скорости. Услышав эти слова, девочка даже руки не подняла. Неторопливо вытянув шею, она открыла рот и аккуратно поймала пилюлю зубами.

Лизнув угощение, Лужа почувствовала в нем сладость и принялась хрустеть им, как леденцом.

Чэн Цянь изумленно замолчал.

Он знал, что Ли Юнь дал ей пилюлю, стремясь подавить ее чудовищную ауру, но увидев это зрелище, он все еще не мог избавиться от странного чувства.

Они так хорошо натренировали свою младшую шимэй... Вот только она больше напоминала птицу, чем человека.

Увидев, как она проглотила пилюлю, Ли Юнь улыбнулся Чэн Цяню так, будто с его груди свалилась тяжесть. Зевнув, он поспешил вернуться в свою комнату.

Внезапно Чэн Цяню пришла в голову мысль, и он торопливо окликнул Ли Юня:

— Подожди, второй шисюн, я хочу кое-что спросить у тебя.

— Что такое?

— Ты знаешь меч по имени «Шуанжэнь»?

Шаги Ли Юня замерли. Он озадаченно спросил:

— Шуанжэнь? Почему ты спрашиваешь об этом?

— Я случайно наткнулся на одну историю, — небрежно сказал Чэн Цянь, — так ты знаешь о нем?

Ли Юнь нахмурился.

— Я слышал об этом. Говорят, что у этого меча нет настоящего имени. Клинок этот был настолько холоден, что мог заморозить кровь и не нагревался даже будучи брошенным в очищающее пламя Самадхи (2), потому его и назвали «Шуанжэнь». Я слышал, что кроме этого имени у него есть еще одно прозвище — «Меч несчастной смерти».

(2) Пламя Самадхи: священный огонь, который нельзя потушить. Самадхи (от санскр. समाधि, samādhi — «умственная, или внутренняя, собранность») —термин в индуистской и буддийской медитативных практиках. Самадхи есть то состояние, достигаемое медитацией, которое выражается в спокойствии сознания, снятии противоречий между внутренним и внешним мирами (субъектом и объектом). В буддизме Самадхи — последняя ступень восьмеричного пути (благородный восьмеричный путь), подводящая человека вплотную к нирване.

— Какое чудесное имя.

— Говорят, что Шуанжэнь пришел в этот мир, чтобы убить трех великих демонов. Его хозяин мгновенно завоевал славу, и оружие также стало известно как «Божественный клинок, разящий демонов». Но через три или пять лет меч и его владелец попали в лапы великого чудовища. С тех пор Шуанжэнь забрал бесчисленное множество жизней. К тому времени, когда сильнейший из темных заклинателей получил титул Бэймин, меч стал известен как «Величайший из темных клинков Поднебесной». Тридцать лет спустя прародителя Темного Пути того времени предал и убил его собственный ученик. Так что Шуанжэнь попал в руки того самого ученика. Еще через десяток лет, десять великих кланов осадили город и вырезали сотни последователей Темного Пути. После этого меч оказался в руках праведного грозного учителя и вновь стал орудием правосудия. Все думали, что после этого пыль осядет, но, знаешь что?

Ошеломленный этой историей, Чэн Цянь спросил:

— Что?

Ли Юнь улыбнулся.

— После ста тридцати четырех лет, партнер этого грозного учителя на пути самосовершенствования встретил безвременную кончину. Пройдя через невыносимые страдания, учитель заколол себя морозным клинком Шуанжэнем. С тех пор местонахождение этого знаменитого меча было неизвестно. Кто рассказал тебе об этой зловещей штуке?

Чэн Цянь не ответил и с тяжелым сердцем вернулся в свою комнату.

И все же, каким бы зловещим он ни был, Шуанжэнь для мечника был несравненной красавицей для распутника, редким сокровищем для скряги, единственным экземпляром древнего свитка для ученого. Он был просто неотразим в своем очаровании.

Чэн Цянь несколько раз брал его в руки и вновь возвращал на место. Наконец, он собрал всю свою волю в кулак и запер таинственный знаменитый меч в шкафу. Когда замок защелкнулся, юноша вдруг отчетливо понял значение фразы «будто нож вонзили в сердце». Он хотел было немедленно освободить меч и держать его все время рядом с собой.

Но в этом вопросе было множество темных моментов. Чэн Цянь никак не мог понять, кто мог проникнуть в его комнату и оставить там этот всемирно известный клинок. Пуститься в погоню за этим человеком уже было крайней неосторожно с его стороны. Потому Чэн Цянь решил не принимать никаких опрометчивых решений, пока все не прояснится.

Из-за грандиозного соревнования весь остров Цинлун захлестнуло волнение. Даже Чжан Дасэнь и его люди не хотели поднимать шумиху вокруг Чэн Цяня. Через полмесяца огромный список имен был высечен на Большом Камне у горного склона лекционного зала. Порядок участников первого раунда уже был определен.

В тот день остров был настолько переполнен людьми, что превратился в человеческое море. Выдающиеся учителя выстроились в две шеренги. Все они были одеты одинаково.

Говорят, что образ человека зависит от того, во что он облачен. В этих белых развевающихся одеждах даже Тан Ваньцю выглядела немного более презентабельной. Правый и левый защитники лекционного зала стояли по разные стороны друг от друга, но выглядело все так, будто между ними разлилась река, разделяющая Чу и Хань (3), и никто из них не желал признавать друг друга.

(3) «Река, разделяющая Чу и Хань». Фигура речи «линия, разделяющая соперничающие территории».

Возможно, из-за слишком светлой одежды бледность Тан Ваньцю казалась почти зловещей. Бегло взглянув на женщину, Чэн Цянь почувствовал, что она выглядит еще более несчастной, чем обычно.

Он бросил еще один взгляд на Чжоу Ханьчжэна и увидел, что тот тоже не выглядел счастливым. Похожая на маску улыбка застыла на его лице. Он постукивал сложенным веером по ладони, время от времени рассеянно оглядывая присутствующих.

Внезапное осознание пришло в голову Чэн Цяня. Он понял, почему глаза человека в маске показались ему знакомыми. Потому что они были точно такими же, как у Чжоу Ханьчжэна!

Но прежде чем он успел продолжить эту мысль, толпа внезапно зашевелилась, сопровождаемая оглушительными возгласами. Чэн Цянь не сразу понял, что произошло, но, когда он снова поднял взгляд, все грозные учителя, стоявшие на платформе, моментально выпрямились. Кто-то воскликнул:

— Владыка острова! Владыка острова явился лично!

Среди них всех лишь Янь Чжэнмин встречался с владыкой острова Цинлун, так что на мгновение даже Чэн Цянь не смог сдержать любопытства. Он встал на цыпочки, чтобы проследить за тем, куда были направлены людские взгляды, и увидел, как ученики острова гордо пробираются сквозь толпу. Каждый из них походил на небесное дитя. Выстроившись в единую линию, они достигли центра платформы, прежде чем беззвучно разделиться на два ряда.

После того, как группа заняла свои позиции, владыка острова Цинлун, наконец, явил себя.

Это был высокий человек. По меркам обычных людей, ему было не больше тридцати, его тонкие черты лица отличались красотой. Он носил длинный небесно-голубой халат, а его, не стянутые в гуань (4) волосы, мирно покоились на плечах. В руке он держал посох Цинлун, немногим превышавший его в росте.

(4) 冠(guān) — головной убор, обычно используемый в Древнем Китае.

Владыка острова шел, не поднимая глаз, а его движения были тихими и острожными. Весь его вид производил впечатление благовоспитанного ученого. Только достигнув середины платформы, он слегка приподнял голову, обвел взглядом всех присутствующих, и на мгновение задержался на Янь Чжэнмине.

Как один из четырех святых, владыка острова не только не производил никакого впечатления, но и был невыразимо мрачен. Словно прекрасный ученый, чья бедность вынуждала его голодать. Окинув взглядом учеников клана Фуяо, он отвернулся, слегка кивнул правому и левому защитникам, и, наконец, занял место во главе.

Все эти годы владыка острова Цинлун казался несуществующей фигурой, что никогда не показывалась на публике, поэтому толпа под платформой мгновенно пришла в возбуждение. Только Янь Чжэнмин оставался хмурым.

— Странно.

Конечно, это была не единственная странность.

Чэн Цянь бросил на него быстрый взгляд и услышал едва различимый голос Янь Чжэнмина:

— Разве владыка острова не всегда находился в уединении? Он не показался даже на открытии Небесного рынка. Зачем ему появляться сейчас, ради какого-то соревнования между бродячими заклинателями и учениками кланов?

Никто не ответил ему. Хань Юань, ответственный за сбор информации, сбежал бог знает куда.

Остров Цинлун был переполнен, и это его немного тревожило, потому, конечно же, Хань Юань не мог упустить такую возможность. Он встал очень рано и внимательно изучил турнирную таблицу. Хань Юань действительно заслуживал побоев. Каждый раз, когда его просили заучивать священные писания, он всегда вел себя так, будто вот-вот умрет. Но если дело касалось столь бесполезных вещей, он мог вспомнить их все, ограничившись лишь беглым взглядом. Пока он осматривался вокруг, он внимательно прислушивался к разговорам и всевозможным сплетням. 

Судя по словам других людей, бродячие заклинатели, похоже, считали Чжан Дасэня своего рода лидером. Хань Юань был весьма недоволен этим фактом. Он думал: «Просто мой сяо шисюн не любит хвастаться. Чжан Дасэнь был основательно избит и просто боится признаться в этом, чтобы не потерять лицо. Эти бездельники даже великую гору Тайшань не смогли бы разглядеть (5)!»

(5) 有眼不识泰山 (yǒuyǎn bùshí tàishān) — иметь глаза и не разглядеть горы Тайшань; обр. не понять, с кем имеешь дело.

Внезапно он услышал, как кто-то сказал:

— Чжан Дасэнь? Эх ... скажу прямо, на самом деле он не так уж и силен.

Хань Юань сразу же почувствовал родственную душу, и вытянул шею, силясь увидеть говорившего.

Толпа немедленно потребовала объяснений. Ощутив, что заинтересовал публику, человек неторопливо произнес:

— Послушайте, разве здесь не десять платформ? Десять победителей будут определены отдельно. Только тогда мы, бродяги, сумевшие войти в лекционный зал, получим право участвовать в настоящем великом соревновании и состязаться с учениками острова Цинлун.

Хань Юань был ошеломлен.

Тем временем, человек продолжал:

— Вы все, подумайте об этом. Мы живем на этом острове уже более пяти лет, но кроме слуг, вы когда-нибудь видели учеников острова Цинлун?

Все покачали головами. Хань Юань протиснулся вперед, как угорь, и закричал:

— Брат, не заставляй нас гадать!

Человек хмыкнул и кивнул:

— Сила этих ребят — это не то, с чем мы можем сравниться. Более того, я слышал, что ученики, обладавшие исключительными талантами, на восемнадцать лет уходили в уединение в горы, никогда не спускаясь оттуда и каждый день проводя в изнурительных тренировках. Этот парень, Чжан Дасэнь — лучший среди нас, но, если бы он пошел против настоящих заклинателей... Хе-хе.

Сказав это, он намеренно изобразил таинственный жест, покачал головой, помахал рукой и больше ничего не сказал.

Хань Юань закатил глаза и повернулся, чтобы уйти.