Спокойный, словно столб и подвижный, словно мартышка

Чэн Цянь стал учеником Мучуня раньше, чем Хань Юань, поэтому Хань Юань теперь считался его четвертым шиди (1), даже несмотря на то, что был немногим старше. Чэн Цянь же пробыл «последним учеником» всего несколько дней, прежде чем стал шисюном (2). Похоже, что «задняя дверь» клана Фуяо никогда особо плотно не закрывалась.

 (1) 师弟 (shīdì) — младший соученик.

(2) 师兄 (shīxiōng) — старший соученик.

Что до курицы нищего… Конечно же, большая ее часть попала в желудок учителя.

Однако даже она не смогла заткнуть Мучуня.

— Откуда взялась эта птица? — спросил он, жуя. Похоже, привычка читать проповеди не оставляла старика ни на миг.

Хань Юань отличался умелым языком. Мальчишка сунул в рот кусок курицы, несколько раз надул щеки и немного пожевал хрящ, оставив лишь чистую и гладкую куриную кость.

Тьфу! Хань Юань грубо выплюнул остатки и ответил:

— Я украл ее в деревне. В той, что дальше по дороге.

Верно Конфуций говорил: «Жуй с закрытым ртом, лежи молча» (3).

(3) 食不言，寝不语 (shí bù yán qǐn bù yǔ) — в Китае есть старая поговорка, которая гласит «ешь с закрытым ртом, лежи молча», что означает, что не разговаривай во время еды, чтобы не повлиять на пищеварение, не общайся с людьми перед сном, чтобы не повлиять на качество сна.

Курица нищего безусловно была вкусной. Чэн Цянь колебался, взять ли ему голень, как его учитель, или нет, но вдруг услышал их разговор. Узнав подробности, он решительно одернул руку и принялся молча грызть твердые, как камень, лепешки.

Как могла быть вкусной курица, приготовленная таким бесстыдным человеком, как Хань Юань?

Сердце Дао (4) и принципы Чэн Цяня, несмотря на юный возраст, оказались тверже, чем у бездарного учителя.

(4) 道心 (dào xīn) — стремление к истинному пути.

Зато Мучунь чжэньжэню ответ Хань Юаня аппетит совсем не испортил. Он прожевал половину и, покачав головой, сказал:

— Берут не спрашивая, только воры. Как совершенствующиеся вроде нас могут заниматься воровством? Это неправильно! Не делай так больше!

Хань Юань пробормотал:

— Да…

Маленький нищий ничего не знал о манерах, поэтому не осмелился возразить.

«Воровство запрещено, а мошенничество, вероятно, дозволено», — с сарказмом подумал Чэн Цянь, но тут же вспомнил терпимость, с которой отнесся к своему учителю во время ливня. Ему оставалось лишь мрачно вздохнуть: «Так тому и быть».

У четвертого шиди был маленький нос и длинный подбородок, а крошечные глазки скользко блестели, что совершенно не добавляло мальчику привлекательности.

Хань Юань не понравился Чэн Цяню с первого взгляда. Мало того, что он оказался некрасив, так еще и присвоил себе статус «шиди». Чэн Цяню недолюбливал все, что было связано с ролями младшего и старшего соучеников (5), но он похоронил свою неприязнь глубоко в сердце, притворившись дружелюбным и приветливым, оставаясь при этом не слишком тактичным.

 (5) 兄— (xiōng) старший; 弟 (dì) — младший.

В семье Чэн Цяня новая одежда доставалась только старшему брату, а молочная каша — младшему. Одним словом, хорошие вещи никогда не попадали ему в руки. Напротив, мальчику часто приходилось выполнять работу по дому.

К Чэн Цяню не проявляли снисходительности, поэтому в его сердце, естественно, сохранилась обида. С другой стороны, он также помнил слова старого туншэна: «Отец должен быть добрым, сын — послушным, а хорошие братья — проявлять любовь и уважение». Поэтому он часто чувствовал, что его обида бессмысленна.

В детстве у него не было времени заниматься совершенствованием. Кроме того, Чэн Цянь не должен был ни на что жаловаться, потому мальчику приходилось притвориться, что у него нет никаких проблем. И даже сейчас, вступив в клан, он продолжал делать то же самое.

Теперь, вспомнив слова своего наставника, у Чэн Цяня не было другого выбора, кроме как смириться и попытаться стать достойным шисюном.

В пути, если у учителя появлялось какое-то поручение, Чэн Цянь, будучи шисюном, тут же бежал его выполнять; на привалах он позволял учителю первому насладиться едой, шиди — второму, а сам ел последним. Это было нелегко, и Чэн Цяню приходилось контролировать себя, чтобы не разрушить образ, состоящий из пяти добродетелей (6).

(6) 温良恭俭让 (wēn liáng gōng jiǎn ràng) — пять конфуцианских добродетелей (умеренность, доброта, корректность, сдержанность и скромность)

Мальчик часто предъявлял к себе чрезмерные требования. Его отец провел в бедности и несчастье всю жизнь. Он был неприличным и раздражительным человеком, который, к тому же, грубо обращался с сыном. Ему нередко вспоминались слова старого туншэна. Он не осмеливался ненавидеть своего отца, поэтому внутренне жалел его. Просыпаясь ночью, Чэн Цянь долго думал о том, что лучше умрет, чем станет таким, как он. Именно по этой причине он, несмотря ни на что, не мог позволить себе потерять хрупкое достоинство (7).

(7) Тут достоинство приобретает значение «лица». Страх потерять лицо. Этот фактор лежит в основе любого социального взаимодействия для большинства китайцев.

Но вскоре Чэн Цянь кое-что обнаружил: пусть он и делал все безукоризненно, новоявленный шиди совершенно не стоил его забот. Хань Юань обладал не только отвратительной внешностью, но и множеством раздражающих черт. Во-первых, он был ужасным болтуном. До встречи с Хань Юанем Чэн Цяню казалось, что учитель создавал много шума, но теперь даже Мучунь чжэньжэнь казался куда спокойнее.

Во-первых, он был ужасным болтуном. До встречи с Хань Юанем именно учитель создавал много шума, но теперь даже Мучунь чжэньжэнь казался куда спокойнее.

Однажды маленький нищий выдумал историю о том, как он победил ласку в чжан (8длиной и даже отбил у нее курицу. Похоже, после замечания учителя о воровстве его настигло просветление.

(8) 丈 (zhàng) — чжан. Мера длины, равная 3.3 метров.

Хань Юань бодро размахивал руками, на ходу сочиняя рассказ, полный сюжетных поворотов. В нем было все: и завязка, и развитие, и кульминация, и даже заключение. Каждая деталь должна была осветить его мудрость и силу.

— Как, боги тебя побери, ласка может быть длиной в чжан? — стараясь казаться благоразумным, спросил Чэн Цянь.

— Эта ласка наверняка была духом! Учитель, может ли ласка стать духом?

Хань Юань защищался, задрав голову и выпятив грудь, чувствуя, что ему бросили вызов.

Услышав историю про духа ласки, наставник, казалось, обиделся на какое-то слово. Выражение его лица сделалось странным, будто бы у него разболелся зуб или живот. На минуту повисла тишина, прежде чем он рассеянно и неторопливо ответил:

 — У всего живого есть душа. Все могут стать духами.

Хань Юань вздернул подбородок, как будто его ободрили слова чжэньжэня, и дерзко сказал:

— Шисюн, ты удивляешься, потому что мало видел. Если люди могут вознестись к бессмертию, то звери уж точно способны стать духами, — дерзко произнес Хань Юань.

Чэн Цянь не ответил, но внутренне еще больше усмехнулся.

Если ласка и в самом деле была длиной в один чжан, тогда каковы шансы, что ей хватало четырех лап? С таким длинным телом большая его часть должна была волочиться по земле.

Возможно ли, что животное взяло на себя труд самосовершенствоваться только ради крепкого железного живота, который бы постоянно терся об камни?

Чэн Цянь понятия не имел, к чему стремились духи, но точно знал, чего хотел Хань Юань. В глубине души Чэн Цянь понимал: маленький нищий втайне соревновался с ним за благосклонность учителя.

Хань Юань был свиреп, как пиявки в канаве. Как только они чуяли кровь, то отчаянно привязывались к тебе, следуя за запахом. Так и Хань Юань стремился к благосклонности своего наставника.

Маленький нищий хватался за каждый шанс показать свою храбрость, не забывая тем временем как-нибудь опозорить своего «слабого и уязвимого» шисюна. Чэн Цянь находил очень забавным наблюдать за тем, как Хань Юань пытался его унизить. Он снова вспомнил старого туншэна и сложил мнение о четвертом шиди: «Совершенный муж тверд в бедности, в то время как никчемный человек отдаст себя злу (9). Ну, что за мелкий ублюдок?!»

(9) 君子固穷，小人穷斯滥矣 (jūn zǐ gù qióng xiǎorén qióng sī làn yǐ) — совершенный муж тверд в бедности, в то время как никчемный человек отдаст себя злу. Из аналектов Конфуция.

Услышав рассказ Хань Юаня о «борьбе с духом ласки», Чэн Цянь получил шанс засвидетельствовать «героическое достижение» своего ублюдочного шиди на следующий же день.

Два маленьких ученика, подобранных Мучунь чжэньжэнем, отличались друг от друга. Один был спокойным, как столб, а другой подвижным, как обезьяна. Чэн Цянь не двигался, а Хань Юань не мог остановиться ни на мгновение. Большая мартышка по фамилии Хань исчез неизвестно куда, и Чэн Цянь радовался тишине и спокойствию. Однако потом он увидел, как Хань Юань вернулся, заливаясь слезами.

Мучунь чжэньжэнь дремал под деревом, а Чэн Цянь читал старую книгу, которую нашел в его сумке. Мальчику не хватало знаний, и большинство священных писаний с трудом поддавалось пониманию. Тем не менее, Чэн Цянь не чувствовал скуки и находил в чтении особое удовольствие: в конце концов, о чем бы ни говорилось в книге, он впервые прикоснулся к ней.

— Учитель… — подобно избалованному ребенку всхлипнул Хань Юань.

Ответом учителя стал тихий размеренный храп.

Но Хань Юань не остановился. Он продолжил завывать, одновременно бросая взгляды на Чэн Цяня.

Чэн Цянь ни на миг не сомневался, что старик давно проснулся, но решил притвориться спящим, чтобы понаблюдать за тем, как ладят его ученики. Так как младший из них плакал, Чэн Цянь, как старший, больше не мог притворяться, что ничего не замечает. Он отложил священные писания и, придав лицу доброе выражение, спросил:

— В чем дело?

— Впереди река. Я хотел поймать рыбу для учителя и шисюна, но на берегу оказалась большая собака, она побежала за мной, — провыл Хань Юань.

Чэн Цянь остолбенел. Конечно же он тоже боялся злобных собак, но взгляд Хань Юаня метался из стороны в сторону, он все причитал, что так преисполнился сыновней почтительностью, что решил поймать для учителя рыбу, но собака облаяла его и теперь лишь шисюн был в состоянии ему помочь. Как шисюн мог струсить?

Чэн Цянь взял большой камень, взвесил его в руке и встав, снова заговорил, не меняя выражения лица:

— Хорошо. Я пойду с тобой.

У Чэн Цяня родился план. Если по какой-либо случайности они все же встретят собаку, он ударит своего шиди по голове камнем, убедится, что голова его раскололась, как арбуз, и бросит на растерзание этой собаке.

Однако к тому времени, как они добрались до берега, животное уже исчезло, оставив лишь ряд следов.

Чэн Цянь какое-то время изучал их, после чего заключил, что «злобная собака» была меньше чи в длину и, вероятно, являлась всего лишь бродячим щенком.

 «Хань Юань, ублюдок! Трус! Идиот! Хвастун! Бездельник! У тебя нет чувства стыда, и ты не знаешь ничего, кроме как лебезить перед учителем!» — Чэн Цянь мысленно отчитал Хань Юаня, заложив руки с камнем за спину, при этом взгляд его, направленный на никчемного шиди, все еще оставался мягким. Сейчас он был не в настроении бить его. Чэн Цянь не хотел утруждать себя обидами.

К тому моменту, как они вернулись с пойманной рыбой, их учитель уже «проснулся» и с удовольствием рассматривал учеников.

Как только Чэн Цянь встретился взглядом со стариком, у него в животе, почему-то появилось ужасное чувство и его чуть не вырвало.

Прежде чем он успел что-то сказать, Хань Юань неуклюже поднялся. Он рассказал историю о том, «как шисюн хотел съесть рыбу; как ему удалось нырнуть в реку, чтобы поймать еще; как он, Хань Юань, победил собаку, голова которой была размером с быка».

Чэн Цянь промолчал.

Чэн Цянь, конечно, злился на Хань Юаня, но его неимоверные таланты все равно смешили мальчика.

Чэн Цянь впервые в жизни покинул дом. Благодаря компании замечательного учителя и шиди он увидел множество странных ситуаций в мире. Он был совершенно спокоен и не боялся оползня. Поначалу Чэн Цянь не испытывал восторга, ожидая увидеть что-то похожее на свободную общину. Он думал, что клан Фуяо, вероятно, была старым храмом на пустыре, где нужно жечь благовония и низко кланяться основателю, непристойно одетому и всегда гуляющему с улыбкой на лице.

Но клан превзошел все его ожидания.

Клан Фуяо занимала целую гору, с трех сторон окруженную водой. Подняв глаза вверх, Чэн Цянь ясно увидел яростные зеленые волны и деревья, колышущиеся на ветру. Щебет птиц и насекомых время от времени смешивался с криками журавлей; иногда ему удавалось мельком заметить белые силуэты в небе и почувствовать магическую ауру, скользящую над горой. От подножия к вершине вели пологие ступени, которые, очевидно, часто подметали. Маленький ручей сбегал вниз с чистым и приятным журчанием.

У подножия горы величественно возвышались старые, покрытые мхом, каменные ворота. Над воротами были начертаны два символа «Фуяо». Линии отличались небывалым изяществом и энергичностью, словно летящие драконы и танцующие фениксы (10).

 (10) 龙飞凤舞 (lóng fēi fèng wǔ) — взлет дракона и пляска феникса (обр. о исключительно красивом почерке или о небрежном скорописном почерке).

Чэн Цянь не мог определиться, хороший у писавшего почерк или плохой. Казалось, что оба символа вот-вот оживут и вылетят за ворота, совсем как описывал их учитель, со всем присущим высокомерием. Будто они действительно могли взмыть в небо и нырнуть в море.

Это место не было похоже на царапавшую небеса гору, скрытую от взора туманом и облаками, где человек мог освободиться от мирских забот. Но здешние края могли похвастаться неописуемой красоты природой. Едва Чэн Цянь ступил на каменную лестницу, он почувствовал, что с каждым новым вдохом дышать становилось все легче. Сквозь просветы между зелеными листьями виднелась небесная синь. Ощущение необъятности, будто смотришь вверх со дна колодца, оно затопило Чэн Цяня, заставив почувствовать себя так свободно, что захотелось кричать и смеяться.

Но Чэн Цянь сдержался. Дома он никогда не осмеливался шуметь, чтобы отец не поколотил его, и сейчас не станет: не хватало еще растерять благопристойность, которую он приобрел, путешествуя в компании своего презренного шиди.

Учитель погладил обоих своих учеников по головам и ласково сказал:

— А теперь идите, примите ванну, зажгите благовония и переоденьтесь. Мы пойдем навестить...

«Основателя, который всегда улыбается?» — беззаботно подумал Чэн Цянь.

— Вашего дашисюна (11), — сказал их учитель.

(11) 大师兄 (dàshīxiōng) — самый старший из соучеников (у одного учителя).