Человеческая природа

Море Бэймин отличалось от других морей. В его водах отражение мира делилось на ясное и мутное.

Плывущая по волнам лодка без труда рассекала темную гладь, но если в море оказывался человек, ему на макушку словно бы опускалась ладонь, не дававшая ему вырваться.

Даже могущественные заклинатели превращались в обычных шарлатанов. Они могли продержаться в воде больше десяти дней. Но если оставить их в море на четыре или пять лет, даже золото и нефрит обратились бы в ничто, не говоря уже о телах из плоти и крови.

В глубине моря Бэймин было тихо, как в гробу, его воды не двигались. И лишь в тот день, когда люди решили бросить ему вызов, море ответило им мощью, давившей на голову, словно гора Тайшань.

Янь Чжэнмин много раз взывал к ауре меча, пытаясь пробиться сквозь толщу воды, но каждый раз чувствовал себя трясущим дерево муравьем.

Человек всегда лишь человек, даже войдя в «Божественное Царство», перед водами моря Бэймин он остался лишь жалким насекомым.

Последствия стычки Чэн Цяня с Тан Чжэнем всецело поглотили его разум. Во взгляде Янь Чжэнмина сквозило легкое недоумение. Он мог позволить себе все, что угодно, мог тащить Чэн Цяня куда угодно. Однако юноше казалось, что, если он разожмет руки, Чэн Цянь останется в море навсегда. Похоже, он нисколько не возражал против превращения в плавающий труп.

Янь Чжэнмин всерьез опасался за Чэн Цяня. Он понятия не имел, что происходило с его душой. Он не смел будить юношу, и не осмеливался спрашивать у него советов, но вокруг было так тихо, что Янь Чжэнмин больше не мог этого выносить. Он открыл было рот, намереваясь нарушить эту тишину, и тихо поддразнил Чэн Цяня:

— Может, двойное самоубийство¹ и вызывает уважение, но я слишком талантлив и могущественен, мне ни в коем случае нельзя жертвовать собой в полной тишине!

¹ 殉情 (xùnqíng) — (о влюблённых) совершить двойное самоубийство из-за невозможности быть вместе (зачастую из-за протеста родителей); самоубийство во имя любви.

Услышал его слова, Чэн Цянь, наконец, зашевелился. Его веки едва заметно дрогнули, уголки губ напряженно дернулись.

Заметив эти мимолетные изменения, Янь Чжэнмин поспешно продолжил:

— Эй, ты ведь сказал, что Тан Чжэнь — Поглощающая души лампа? Значит, он единственный, кто может управлять призрачными тенями. Он может прицепиться к кому захочет, более того, он может в мгновение ока преодолеть тысячи ли, верно?

Янь Чжэнмин вздохнул и внезапно осознал всю серьезность этого вопроса.

Юноша нахмурился и, прежде, чем Чэн Цянь успел хоть что-нибудь ответить, добавил:

— Я помню, что там, у Массива десяти сторон, он настаивал на том, чтобы запереть Хань Юаня на горе Фуяо. Он пытался расплатиться моим добрым именем. Но он боялся, что Хань Юань действительно раскается² и поможет подавить беспорядки, учиненные «кошмарными путниками» на Южных окраинах, не так ли? А после этого он поспешно исчез, прихватив с собой миллионы призрачных теней. Там, где царит хаос, всегда царит и смерть. Он всегда был тем, кто стремился к тому, чтобы создать этот хаос.

² 回头是岸 (huí tóu shì àn) — будд. оглянешься — а там берег (обр. в знач.: спасение приходит к тому, кто раскаялся); раскаяться, вернуться на правильный путь, исправиться.

После этих слов рассеянный взгляд Чэн Цяня стал немного осмысленнее.

— Ты говорил, что ему никогда не получить лист золотого лотоса, — продолжал Янь Чжэнмин. — Значит, теперь он отправился надоедать Хань Юаню и остальным? Медная монетка, что с тобой такое, в конце концов? Не мог бы ты обратить на меня хоть немного внимания? Я ведь вижу, как ты взволнован!

Но Чэн Цянь лишь прикрыл глаза и опустил голову, прижавшись лбом к плечу старшего брата. Он крепко обнял юношу руками, как замерзший дикий зверь, желавший взять у него хоть немного живительного тепла.

Чэн Цянь всегда отличался некоторой холодностью, он часто уставал от людей. Время от времени Янь Чжэнмин хотел «прижаться ухом к уху, виском к виску»³, и, если ему это не удавалось, он жутко обижался.

³ 耳鬓厮磨 (ěrbìnsīmó) — прижиматься ухо к уху, висок к виску (обр. в знач.: быть в тесной близости, жить в теснейшем общении).

Теперь же Янь Чжэнмин был слегка смущен такой неожиданной милостью. Смягчившись, он осторожно спросил:

— Что случилось? Ты... это из-за Тан Чжэня ты так плохо себя чувствуешь? Все же это последствия «души художника»...

— Он здесь ни при чем. Старший брат, ты знаешь, что значит «слушать небо и землю»? — Чэн Цянь все еще жался к чужому плечу, из-за чего его голос звучал глухо. — У Массива десяти сторон третий принц сказал: «Вы все обманывались, слушая небо и землю». Вот, что он имел в виду... Теперь все зависит от меня.

Та метка в форме человеческого уха?

— Что еще за «слушать небо и землю»? — ошеломленно спросил Янь Чжэнмин.

— Это наследие. Оно... — начал было Чэн Цянь, но, внезапно, что-то словно заглушило его слова. Он несколько раз открыл рот, пытаясь объяснить, что имел в виду, но какая-то невыразимая сила, которой юноша не мог ослушаться, снова и снова заставляла его замолчать. Чэн Цянь сжал пальцы, яростно стиснув одежды Янь Чжэнмина, чувствуя, что все невысказанные фразы вот-вот разорвут ему грудь.

Когда ты сможешь восстановить свой изначальный дух и принять запечатанное наследие, ты поймешь, что оно имеет свои запреты. Никто другой не сможет узнать секрет слушания неба и земли. Никто. Включая мертвых.

Чэн Цяню жутко хотелось закричать. Он, наконец, понял, откуда у крупных кланов заклинателей появились печати истребителей демонов, подвластные лишь Управлению небесных гаданий. Он понял, что такое «договор десяти сторон» и почему Шан Ваньнянь позволил ему принять наследие лишь тогда, когда его изначальный дух окончательно восстановится. Он понял, почему великий владыка горы Белого тигра сбежал от мира и людей, решив жить как старый сумасшедший...

Но все эти тайны были запечатаны в его сердце. Он вынужден был смириться с ограничениями наследия цянькунь. Он был обречен хранить их всю свою жизнь, в страхе и одиночестве.

Янь Чжэнмин не знал об этом, но вдруг, юноша словно что-то почувствовал. Протянув руку, он коснулся пальцами груди Чэн Цяня и тихо спросил:

— Это... обет молчания?

Что это за метка в форме уха? Как ему удалось вырваться из-под влияния «души художника»? И главное, почему Чэн Цянь смог без ущерба сорвать лист золотого лотоса?

На миг, сердце Янь Чжэнмина захлестнули сомнения. Но увидев, что Чэн Цянь не мог произнести не слова, он вынужден был проглотить все свои вопросы и мягко похлопать юношу по спине, больше всего опасаясь, что что-то вновь причинит ему вред.

Чэн Цянь глубоко вздохнул и нехотя успокоился. Прикинувшись расслабленным, он произнес:

— Раз уж мне нельзя говорить об этом, то лучше вообще не поднимать эту тему. Тан Чжэнь... не думаю, что он сдастся. Он говорил, что «миллионы призрачных теней последуют за ним». Должно быть, он что-то задумал. Возможно, Хань Юань не сможет победить его. Он не сможет ему сопротивляться.

— В любом случае, нам нужно сперва выбраться отсюда, — ответил Янь Чжэнмин. — Бэймин — мертвое море. Если мы продолжим тонуть, то вскоре достигнем восемнадцати ступеней ада⁴.

⁴ Диюй (кит. 地獄) — царство мёртвых или «ад», преисподняя в китайской мифологии. июй, как правило, изображается подземным лабиринтом с различными уровнями и камерами, в которых заключены души людей. Точное число уровней в Диюе и количество связанных с ними божеств различаются в буддийской и даосской интерпретациях. Некоторые говорят о трёх-четырёх «судилищах», другие упоминают десять, в иных китайских легендах повествуется о «Восемнадцати уровнях ада».

— Мертвое море... — тихо повторил Чэн Цянь. Юноша опустил взгляд на висевший на поясе Шуанжэнь, а после закрыл глаза и ненадолго погрузился в медитацию. Некоторое время спустя он отпустил Янь Чжэнмина и взмахнул рукой, высвободив волю меча.

Глаза Янь Чжэнмина вспыхнули. Это был один из стилей деревянного меча клана Фуяо. «Возвращение к истине», «Весна на засохшем дереве».

«Весна на засохшем дереве» позволяла выжить в любой ситуации. Использовать эту технику здесь было разумнее всего. Но прежде, чем Янь Чжэнмин успел похвалить Чэн Цяня за «проницательность», он увидел, как вырвавшаяся на волю ледяная аура дрогнула и плавно покачнулась. Как жаль, что состояние хозяина клинка оказалось нестабильным, и, не успев до конца сформироваться, воля меча обрушилась в море, без следа растворившись в темной воде.

Чэн Цянь цокнул языком и слегка нахмурился, но, как только он собрался повторить свою трюк, Янь Чжэнмин поймал его за запястье.

— У «Весны на засохшем дереве» лишь одна цель. Говорят, что это проблеск надежды, оставленный нам Небесами. Из одного родятся двое, из двух трое, а из троих все сущее.

Даже несмотря на то, Чэн Цянь не мог говорить, его замерзший и застоявшийся клинок едва ли мог кого-то обмануть. Особенно заклинателя меча.

Янь Чжэнмин строго посмотрел на него и продолжил:

— Но почему твой клинок полон холода и жажды убийства? О чем ты думаешь?

Чэн Цянь лишился дара речи.

Янь Чжэнмин выглядел очень серьезным. Он крепче перехватил ладонь Чэн Цяня, державшую Шуанжэнь, и тихо прошептал:

— Смотри.

Через их сцепленные руки в Шуанжэнь проникла незнакомая Ци. Изначальный дух Янь Чжэнмина окутал клинок, стерев с него многолетний лед, обнажив, наконец, яркое и чистое лезвие.

Вдруг, аура меча сорвалась с кончика клинка и ринулась вперед, взволновав неподвижные воды. Шуанжэнь зажужжал, вздрогнул, и посреди мертвого моря Бэймин расцвел огромный цветок. Волны тут же пришли в движения, с шумом и брызгами расходясь в стороны.

Все вокруг бурлило и кипело, вздымаясь ввысь. Один передавал десяти, а десять сотне⁵. На стволе давно высохшего дерева словно из ничего расцвел цветок. Казалось, он родился из трещины, полной жизненной силы. В мгновение ока он заполнил собой все пространство.

⁵ 一传十十传百 (yīchuánshí shíchuánbǎi) — один передаст десяти, а десять— сотне; обр. молва распространяется быстро; передавать из уст в уста. Здесь в знач. Цепная реакция.

В следующий же момент то, что тянуло юношей на дно, отступило, и они тут же перестали тонуть.

Все еще держа в руках меч Чэн Цяня, Янь Чжэнмин посмотрел ему в глаза и сказал:

— Вот она, «Весна на засохшем дереве». Хочешь, чтобы я вновь научил тебя этому, как когда-то это сделал наш учитель? Знаешь ли, твое упрямство порой просто убивает меня, подожди, я еще задам тебе трепку!

Но прежде, чем Чэн Цянь успел признать свои ошибки, юноша внезапно воскликнул:

— Осторожно!

С оглушительным грохотом бурлящие потоки морской воды обрушились вниз, намереваясь раздавить обоих заклинателей. В столь критической ситуации тень на лице Чэн Цяня и вся его слабость разом исчезли. Со скоростью молнии юноша высвободил свой изначальный дух и разрубил несущиеся к ним волны. Но даже несмотря на это, и он и Янь Чжэнмин оказались застигнуты врасплох.

Их бросило вперед с ужасающей скоростью. Все быстрее и быстрее. Море вокруг превратилось в бурлящий шар, какое-то время никто из юношей не осмеливался открыть глаза.

Кто знает, как долго они «летели» сквозь воду. Вдруг, их обоих окутал странный свет. До ушей донесся резкий гул, и аура клинка пробила поверхность моря Бэймин.

Янь Чжэнмин был сыт по горло страданиями моря Бэймин. Едва им удалось вырваться на поверхность, как он тут же выхватил деревянный меч. Он не желал больше оставаться в этих зловещих водах. Схватив Чэн Цяня, он устремился прочь, словно молния.

— Вперед! Уходим отсюда!

Черная бездна и огромная водная стена, скрывавшие тайное царство горы Дасюэшань, были стерты с лица земли. В этот раз они не стали брать лодку, чтобы попытаться уйти отсюда также спокойно, как и пришли. Острые клинки уносили их отсюда на тысячи ли.

Обретя, наконец, возможность говорить, Чэн Цянь спросил:

— Подожди, дело ведь еще не закончено. Ты еще успеешь разобраться со мной. Как ты думаешь, Тан Чжэнь сразу же отправится к Хань Юаню?

— Когда мы вошли в тайное царство горы Дасюэшань, я почувствовал, что меч изначального духа, который я оставил Ли Юню, пробудился, — произнес Янь Чжэнмин. — Но ты ведь знаешь Ли Юня. Он никогда не прикоснется к чему-то подобному, если только ему не будет грозить смертельная опасность... Вырвавшись из объятий моря Бэймин, я, вероятно, вновь смогу почувствовать его. Ты ведь поищешь его со мной?

После всего пережитого Чэн Цяню казалось, будто его только что окунули в ледяное озеро, медленно, но верно, он восстанавливал свои силы.

— Значит, нам придется искать целую вечность⁶? — сказал Чэн Цянь. — Ты не такой, как Тан Чжэнь. Пока у него есть призрачные тени, он может скакать от горизонта до горизонта сколько угодно. Когда мы туда доберемся, боюсь, будет уже слишком поздно. Даже если мы уничтожим его призраков, он всегда сможет создать новых. Это бесполезно.

⁶ 猴年马月(hóu nián mǎ yuè) — в год обезьяны, месяц лошади, обр. неизвестно когда, никогда, когда рак на горе свистнет, после дождичка в четверг, до бесконечности.

— Хочешь сказать, что мы должны вытащить дрова из-под котла⁷ и отправиться к его истинному телу? К Поглощающей души лампе? У тебя есть идеи, как это сделать? — осведомился Янь Чжэнмин.

⁷ 釜底抽薪 (fǔdǐ chōuxīn) — вытащить дрова из-под котла (обр. в знач.: коренным образом разрешить проблему: идти до конца, применить радикальные меры, пресечь в корне).

— Подожди, я думаю.

— Стой! Осторожнее! — Янь Чжэнмин резко развернул деревянный меч. Вскинув руку, он попытался поймать Чэн Цяня за плечо, и Шуанжэнь под его ногами издал глухой свист. Оба клинка одновременно остановились.

Чэн Цянь проследил за его взглядом и увидел неподалеку от них серую тень. Тень висела в воздухе, держа в руках молочно-белый сияющий шар. Казалось, она ждала их.

— Это одна из призрачных теней Тан Чжэня? — отозвался Янь Чжэнмин. — Она все это время ждала здесь, чтобы доложить своему хозяину, мертвы мы или нет?

Не говоря ни слова, Чэн Цянь внезапно подался вперед, последовав за сиянием.

Янь Чжэнмин тут же бросился за ним.

— Тише, тише, эти призраки умеют взрываться не хуже, чем заклинатели с изначальным духом... А? Что он тут делает?

Чэн Цянь в миг посерьезнел.

— Люлан?

Эта призрачная тень и в самом деле была тем юношей, Люланом, что всюду следовал за Тан Чжэнем!

Когда Люлан был одержим Цзян Пэном и оказался на пороге смерти, Чэн Цянь использовал собственные силы, чтобы накрепко пригвоздить три его души и семь духов обратно к телу. Тогда он обратился к Нянь Дада и попросил юношу отвести Люлана к Тан Чжэню, изучавшему путь души и духа, чтобы спасти ему жизнь.

Тан Чжэнь действительно спас его, и Люлан, в благодарность за доброту, всюду следовал за ним. Он добросовестно служил своему наставнику, оставаясь его прислужником даже тогда, когда ему представилась возможность остаться на горе Фуяо вместе с Нянь Дада.

Янь Чжэнмин лишился дара речи.

— Этот ребенок ведь... Тан Чжэнь, ты совсем лишился рассудка!

Чэн Цянь поднял руку и при помощи Шуанжэня отрезал от своего одеяния небольшую полоску ткани. Начертав с двух сторон пару-тройку очищающих заклинаний, он бросил новоявленный амулет Люлану в грудь.

Этот очищающий сердце амулет не был похож на ту подделку, которую Чэн Цянь случайно создал сотню лет назад. Едва заклинание коснулось Люлана, как взгляд юноши прояснился, и серая тень сползла с его лица. Он выглядел спокойным, словно только что очнулся от кошмара. Люлан пристально посмотрел на Чэн Цяня.

— Старший Чэн.

— Тан Чжэнь даже тебя не отпустил? — поспешно ответил Чэн Цянь. — Ты знаешь, где сейчас Поглощающая души лампа? Твоя душа еще не полностью исчезла, если проведешь нас к ней, сможешь освободиться. Еще можно успеть...

Люлан слегка улыбнулся.

— Старший, уже слишком поздно.

В руках юноша держал небольшой фонарь. Отделившись от света, в стороны, как стая птиц, разлетелась вереница маленьких огоньков. Огоньки устремились прямо к Чэн Цяню. Прежде, чем они успели приблизиться, Чэн Цянь уже понял, что это такое. Это была часть его жизненной силы, которую он когда-то отдал Люлану.

— Я смог сбежать лишь из-за тех гвоздей, которыми старший прибил мою душу к телу, — ответил Люлан. — Именно они привели меня сюда. Теперь пришла пора вернуть их истинному владельцу.

Часть дарованной ему жизненной силы возвратилась обратно к Чэн Цяню. Тем временем, призрак Люлана становился все прозрачнее и бледнее, будто готов был вот-вот рассеяться.

— Настоящая лампа спрятана в куске Пламени ледяного сердца, на горе Фуяо. Пламя ледяного сердца, добытое старшим Чэном, было разделено на две части. Одна часть была спрятана в недрах горы Дасюэшань, а вторая осталась на горе Фуяо. Пламя ледяного сердца способно скрыть от божественного сознания все, что угодно. Даже гору Фуяо. Она может быть у вас прямо перед глазами, но вы даже не почувствуете ее присутствия.

Закончив говорить, душа Люлана окончательно превратилась в дым. Чэн Цянь протянул руку, силясь схватить ее, но почувствовал под пальцами лишь соленый морской бриз. Тень юноши бесшумно рассеялась, не оставив в небе ни следа.

Заклинатели переглянулись, и оба меча, как падающие звезды, устремились к горе Фуяо.

«Я даже запечатал для него гору, — подумал Янь Чжэнмин. — Я действительно заботился о доме».

Добравшись до края ледяных равнин, оба юноши вновь миновали зал Черной черепахи. Холодные земли в миг наполнились звоном колокола, но в этот раз никто не вышел, чтобы проверить его.

Здесь, на крайнем севере, зал Черной черепахи темной тенью возвышался над тысячами ли белого снега. Но теперь он казался мертвым. Вокруг царила тишина, не было видно ни души. Лишь потертое знамя одиноко развевалось на холодном ветру.

— Что здесь произошло? — осведомился Янь Чжэнмин.

Чэн Цянь оглянулся и произнес:

— Бянь Сюй мертв.

С этими словами, он внезапно выхватил Шуанжэнь, и на зал Черной черепахи обрушилась сила клинка прилива. Взметнувшаяся в небо черная энергия столкнулась с ледяным мечом и оказалась разрублена пополам. Извиваясь, она рухнула вниз, издав скорбный крик, и исчезла без следа.

Янь Чжэнмин был ошеломлен.

— Это что, внутренний демон? Он обрел собственную сущность?

— Сдается мне, Бянь Сюй либо погиб от рук Хань Юаня, — начал Чэн Цянь. — Либо сошел с ума и сделал какую-то глупость... В любом случае, ситуация не из приятных.

Среди льда и снега вновь засияли две падающие звезды.

В это время Тан Чжэнь, перенесший свой изначальный дух в самое сердце Шу, воспользовавшись одной из своих призрачных теней, глубоко вздохнул. Непробиваемая чешуя демонического дракона под его рукой казалась слишком хрупкой.

Глаза Тан Чжэня покраснели, его взор затуманился.

Увидев кровь, он, казалось, напрочь позабыл обо всем. Тан Чжэню казалось, что в его руках находилась великая сила. Он буквально чувствовал эту ни с чем не сравнимую мощь.

Он был самым настоящим демоном. На небесах и на земле не было равных ему. Не было ничего, что смогло бы его остановить. Люди внизу были лишь горсткой муравьев, ползающих у него под ногами.

Он был повелителем призраков, а все призрачные тени — его щитами. Он один стоил целой армии.

Лист золотого лотоса был уничтожен. Но стоило ли дожидаться следующего раза?

Остались ли в этом мире достойные противники?

Самомнение Тан Чжэня не знало границ, и он, в конце концов, поддался зову Темного Пути. Если кто-то из темных заклинателей видел кровь, будь то Тан Чжэнь, Хань Юань или даже Тун Жу... они тут же становились неуправляемыми.

Даже получив два сильных удара, окутанный кровавым туманом демонический дракон все равно отказывался отступать. Тан Чжэнь снисходительно посмотрел на него и произнес:

— Тебе не кажется, что это просто смешно? Миллионы разъяренных душ должны принадлежать мне. Это моя судьба. Оставшись здесь, ты лишь обрекаешь себя на напрасную смерть. Зачем тебе это?

Но даже в этот момент дрянной рот Хань Юаня не желал закрываться. Видя чужую радость, он зло усмехнулся и ответил:

— Я постоянно слышу, как уважаемые и добропорядочные люди разглагольствуют о «справедливости». И порой мне невероятно стыдно за них. Но я никогда бы не подумал, что брат Тан обратится к Темному Пути. Стоит тебе открыть рот, как тебя тут же хочется заткнуть. Пожалуй, у тебя действительно талант. Что же твоей заднице на месте не сиделось?

Огромные когти Тан Чжэня крепко впились в его тело. Хань Юань глубоко вздохнул, силясь удержать форму демонического дракона. Однако, юноша не собирался молчать:

— Ты...ммм... в этом новичок? Тогда я должен поведать тебе о том, что мы, отступники, постоянно так говорим. Это такая шутка!

Тан Чжэнь беспомощно улыбнулся ему.

— Все никак не уймешься⁸.

⁸ 不见棺材不落泪 (bù jiàn guāncái bù luòlèi) — не проронит слезу, пока не увидит гроба; обр. не сдаваться, держаться до конца, не терять надежды; не униматься.

Хань Юань злобно заревел. Тело демонического дракона достигло своего предела, его кровь готова была вскипеть.

Дракон болезненно зарычал, но тут же крепко стиснул зубы, стараясь сдержаться. Казалось, что вся его жизнь была чередой успехов и неудач, но на деле, он попросту плыл по течению, не в силах этого изменить.

Когда нужно было действовать, он отступал, а когда нужно было отступить, он не мог с этим смириться.

Все эти годы он либо с болью следовал по неверному пути, либо горько сожалел о неправильном выборе.

Возможно, такие люди как он лишь на пороге смерти осознают, что такое «чувство меры».

— Небеса... — тихо прошептал Хань Юань. — С древних времен мой клан Фуяо шел по пути человечности. Какое отношение весь этот бред имеет к нам?

Внезапно, стоявшая поодаль Лужа вновь обратилась в красного журавля и не раздумывая бросилась на Тан Чжэня. Она хотела закричать, но так и не нашлась, как к нему обратиться. Обозвать его «ублюдком» было равносильно тому, чтобы обругать себя. Но этот человек все равно не заслуживал того, чтобы называть его «отцом».

Так и не решившись, Лужа попросту выдохнула на Тан Чжэня сгусток истинного пламени Самадхи, сжигая схватившую Хань Юаня призрачную тень.

— Лужа! Живо назад! — закричал Ли Юнь.

— Прочь отсюда! — сердито бросил Хань Юань. — Это только между нами, демонами! При чем тут какая-то толстая майна?!

— Сам ты толстый! Весь твой род толстый! — едва не плача, заголосила Лужа.

Тан Чжэнь равнодушно обернулся на девушку, и призрачная тень вновь стиснула свои безжизненные когти, силясь схватить птицу за крыло.

Но Лужа ловко скользнула по воздуху, укрывшись бушующим огнем. Сейчас она напоминала настоящего феникса. Яростное пламя сожгло всех окруживших ее призраков, и девушка вновь обратилась к Тан Чжэню:

— Пусть я и не родилась в крови, — кричала она, — но однажды я стану самой могущественной королевой монстров на свете! Я родилась красным журавлем! У меня нет отца!

Веки Тан Чжэня дернулись. Огромные призрачные когти внезапно рассеялись, а после вновь собрались воедино и устремились за Лужей.

— Осторожно! — воскликнул Ли Юнь.

Огромная призрачная рука схватила журавля за шею. Лужа забилась, отчаянно пытаясь вырваться, рассыпая вокруг ворох огненно-красных перьев. Тан Чжэнь посмотрел в ее глаза, и на мгновение его охватила странная неуверенность. Однако, это чувство тут же потонуло в холодной жажде убийства.

Вдруг, откуда ни возьмись, появилась странная птица. Птица бросилась вперед, открыла клюв и выплюнула деревянный амулет. Коснувшись Лужи, амулет вспыхнул ослепительным белым светом. Тан Чжэнь отпрянул прочь. Амулетом оказался заклинанием «Нитей марионетки», собственноручно вырезанным Тан Чжэнем почти двести лет назад. Королева монстров так и не воспользовалась им, и теперь он вернулся к своему первоначальному владельцу.

Тем временем, птичий-демон пронесся мимо и воскликнул:

— Яйцо короля и королевы, скорее, беги... А!

Вдруг, призрачная тень Тан Чжэня стрелой обрушилась на демона, пригвоздив его к земле. Несчастный несколько раз дернулся и испустил дух.