Зачем тешить себя иллюзиями?

Пара небольших крыльев, вырвавшихся из-за спины Лужи, хотя и была частью ее тела, но определенно доставляла ту же боль, что испытывали обычные дети при росте. Вероятно, Лужа не смогла найти ни Мучунь чжэньжэня, ни дашисюна, занятого своими капризами, ни хотя бы четвертого шисюна, положившего жизнь на заучивание правил клана. Единственным, кому она могла горько поплакаться, оказался Чэн Цянь.

Чэн Цянь какое-то время внимательно осматривал крылья Лужи, пока не удостоверился, что они прекрасно прикреплены к ее телу. Во всем этом была лишь одна проблема — они слишком напоминали куриные.  Чэн Цяня забеспокоился: если учитель увидит их, не попросит ли он поваров жарить куриные крылышки целый месяц?

— Не нужно плакать. Это подарок от твоей мамы, — Чэн Цянь неуклюже поднял девочку на руки. Ему даже показалось, что она заметно похудела. Может, Лужа только выглядела упитанной?

Или, в тот момент, когда она превратилась в полуптицу, ее кости стали легче?

Чтобы принять человеческий облик, демоны совершенствовались годами. Чэн Цянь видел в библиотеке несколько записей о темном совершенствовании, но не обратил на них особого внимания. Ведь они не имели к нему никакого отношения, и Чэн Цянь просто пролистал их.

Лужа родилась от союза человека и демона, она должна была унаследовать способность менять свой облик, но Чэн Цянь не знал, было ли это случайностью или ее собственным желанием.

Он поднял маленькую Лужу повыше и серьезно произнес:

— Ты должна сосредоточиться. Просто попытайся, подумай о том, чтобы сделать их меньше и спрятать… «спрятать», понимаешь? Эй, шимэй, ты понимаешь человеческую речь?

Лужа смотрела на него большими невинными глазами, и Чэн Цянь не был уверен, понимает она его или нет. Но, увидев ее растерянное лицо, Чэн Цянь готов был поклясться, что нет.

Чэн Цянь тяжело вздохнул.

— Забудь об этом, я отведу тебя к учителю.

Но Лужа хлопнула его по рукам, пробормотала «ах, ах», сжала кулачки и задержала дыхание. От усилий девочка скосила глаза, и лицо ее покраснело.

Только Чэн Цянь обрадовался, что она может справиться с проблемой сама, как маленькие крылья на спине Лужи неожиданно вытянулись до семи или восьми чи в длину. Перья рассыпались по полу, и едва не отхлестали Чэн Цяня по лицу.

Он с удивлением уставился на шимэй, превратившуюся в гигантскую птицу. Став больше, крылья почти дорвали ее одежду. К счастью, она была еще в том возрасте, когда носила штаны с разрезом (1), и не было никакой разницы в том, девочка она или мальчик. Но крылья действительно оказались слишком большими, а Лужа, несущая их, настолько маленькой, что почти потерялась среди перьев. Она напоминала огромную бабочку. Поистине странное зрелище.

 (1) 开裆裤 (kāidāngkù) — китайские детские штаны с открытым пахом. У этих штанов есть не прошитый шов на ягодицах или отверстие по центру ягодиц. Эта конструктивная особенность дает детям мочиться и испражняться, не спуская штанов

Оправившись от шока, Чэн Цянь беспомощно уставился на Лужу:

— Я просил тебя сделать их меньше, а не больше!

Шимэй, которую он мог поднять одной рукой, теперь стала слишком тяжелой. Если бы он не практиковался с мечом, то вряд ли бы смог ее унести.

А Лужа все так же смотрела на своего шисюна огромными невинными глазами. Вес крыльев не давал ей сесть ровно, и она неуклюже покачивалась на руках Чэн Цяня.

Они все еще нуждались в помощи учителя. Чэн Цянь крепко обнял Лужу и попытался выйти на улицу. Однако… Они вместе застряли в дверях павильона.

Чэн Цянь пораженно замолчал.

О, Небеса…

Девушке любого возраста никогда не придется по душе тот факт, что она застряла в дверях. Лужа не относилась к плаксивым детям, но теперь, оглянувшись на свои крылья, она вдруг громко зарыдала.

Обычные дети могли плакать сколько душе угодно, но слезы Лужи обладали силой разрушать дома.

Чэн Цянь оказался в крайне невыгодном положении. Он изо всех сил старался сохранить равновесие и одновременно уговаривал девочку:

— То, что у тебя большие крылья, не делает тебя толстой… правда. Ну, ну, перестань плакать, попробуй сложить их. Сложить, понятно?

Лужа посмотрела на него, вздыхая и всхлипывая. От утешений Чэн Цяня она постепенно успокоилась.

Чэн Цянь с облегчением вздохнул, надеясь, что в этот раз она действительно все поняла.

Но вдруг шимэй поразила его еще больше. Она полностью расправила крылья, попыталась взмахнуть ими и, повинуясь какому-то инстинкту, медленно поднялась в воздух.

Ветер закружился по павильону, растрепав несколько нежных орхидей, растущих во дворе. Чэн Цянь не мог открыть глаза, но чувствовал, что в его одежду вцепилась пара рук.

Пухлые ладошки Лужи превратились в когти, крепко сжимавшие его, и у Чэн Цяня появилось дурное предчувствие.

В следующий же миг его опасения сбылись.

Могучая Лужа подняла его в небо. Сердце Чэн Цяня ушло в пятки. Первой мыслью было вырваться, но, чем выше они поднимались, тем меньше он сопротивлялся. В конце концов, Чэн Цяню ничего не осталось, кроме как выкрикивать взрослое имя своей шимэй, пытаясь перекричать ветер:

— Хань Тань! Отпусти меня!

Но Лужа оставалась глухой к его крикам… Может, она и слышала его, но, похоже, совершенно не понимала.

Чэн Цянь и представить себе не мог, что его первое катание на облаках будет именно таким. Ему хотелось одновременно смеяться и плакать. Чэн Цянь не мог не задаться вопросом: что, если он, избежавший смерти в Долине Демонов, в конечном итоге умрет под когтями своей шимэй?

Лужа, тем временем, пронесла его над воротами павильона Цинъань и изумрудно-зеленым бамбуковым лесом. Они все поднимались и поднимались, пока гора Фуяо не исчезла у них под ногами.

Чэн Цянь опустил глаза, глядя на широкий горный хребет, окрашенный в изумрудно-зеленый цвет. С одной его стороны находился склон, частично залитый светом, а с другой — глубокая и мрачная долина, скрытая в тени.

Вдоль хребта маячили бесчисленные пещеры и покинутые дворы. У одних на входе высились стелы с надписями, у других — статуи, а у некоторых — ничего. Тысячи лет люди приходили и уходили, служа связующим звеном между прошлым и будущим. Многочисленные методы совершенствования и другие важные записи были похоронены в земле, в девятиэтажной подземной библиотеке. Словно кровь и кости истории. Это все, что осталось от всемогущих заклинателей, талантов, людских добродетелей и даже злодеев…

Во всем клане Фуяо остался только учитель-ласка и несколько озорных учеников, скрывающихся от мира смертных.

Только ветер несся по небу и нырял глубоко в бездну. Он обжигал на этой высоте и у Чэн Цяня заболели щеки. Однако постепенно преследующий и поначалу мучавший Чэн Цяня страх отступил.

На такой высоте его потоки были обжигающими, у Чэн Цяня даже заныли щеки. Но страх, что так долго преследовал его, постепенно отступил.

Чэн Цянь вздохнул, чувствуя, что избавился от мучившей его тоски.

Он снова подумал о господине Бэймине и о Плато Бессмертных, о своих родителях, оставшихся в далекой глубинке. Наверное, они были заняты тем, что пересчитывали последние оставшиеся у них деньги. Вдруг Чэн Цянь осознал все те тайные желания, притаившиеся в глубине его сердца.

 Почему он стремился стать кем-то вроде господина Бэймина?

Если он станет всемогущим заклинателем, свободно путешествующим по миру, заклинателем, перед которым все живое съеживалось бы, а все люди становились на колени… Осмелится ли он вернуться в родной дом, чтобы увидеть, сожалеют ли они?

Прямо сейчас, когда он плыл среди облаков, глядя, как пещеры и дворы горы Фуяо исчезают вдали, переполненное до краев и вечно запертое сердце Чэн Цяня внезапно опустело.

Его родители смертны. Сколько еще им ходить по свету? Тридцать или пятьдесят лет. Сейчас он непрерывно думал о том, что однажды вернется и заставит их сожалеть, но что случится потом?

 Возможно, когда он действительно чего-то достигнет, они будут уже мертвы,

Или, может быть, они все еще будут живы. А может, и нет. Но после прошествии половины отведенных им лет, даже если они вспомнят отданного даосу ребенка, останется ли у них что-то, кроме сожаления?

Если они действительно любили его, почему так безжалостно отдали?

Если у людей нет никаких чувств, стоит ли говорить о раскаянии и стыде?

Чэн Цянь внезапно расслабил напряженные плечи, отдаваясь на милость шимэй.

Он понял, что ненависть, которая разъедала его изнутри, были лишь иллюзией.

Стены в сердце Чэн Цяня рухнули, и он снова услышал шепот, исходящий от горы Фуяо, прямо как в тот раз, когда дашисюн внезапно впал в медитацию. Но теперь голоса не прошли мимо него. Они вливались в тело Чэн Цяня, будто реки, впадающие в море.

Не задевая и не задерживаясь, эти волны приходили и уходили, подобно радостям и тревогам. Они кружили рядом, соединяя тело Чэн Цяня с миром, будто он всегда являлся его частью.

Трудно сказать, сколько времени прошло, прежде чем он услышал крик журавля. Белая птица взмыла в небо и несколько раз облетела их с Лужей. Поднявшись так высоко, Лужа потерялась и уже начинала хныкать, но заметив птицу, покорно последовала за ней обратно на гору. Под присмотром журавля она приземлилась прямо перед резиденцией Мучунь чжэньжэня.

 Чэн Цянь все еще находился в трансе, пока его ноги коснулись земли.

Мучунь чжэньжэнь устремился на помощь застрявшей в воротах Луже. Он погладил ее крылья, и те засветились таинственной силой, начав медленно уменьшаться, пока, наконец, не исчезли, оставив на спине девочки лишь пару красных отметин, похожих на родинки.

Мучунь чжэньжэнь не стал тревожить Чэн Цяня. Он стоял в стороне и ждал, обнимая крепко спящую Лужу. Когда солнце перешло на другую сторону горы, Чэн Цянь, наконец, очнулся, и понял, как сильно онемели ноги.

Мучунь чжэньжэнь снял с ворот защищенный от ветра фонарь и отдал Чэн Цяню, чтобы тот освещал мальчику путь домой.

— Сейчас уже слишком поздно, можешь возвращаться в свой павильон. Завтра, после тренировки с мечом, ты останешься и начнешь изучать заклинания вместе с дашисюном.

Чэн Цянь внимательнее вгляделся в лицо учителя. Удивленный и озадаченный, он спросил:

— Учитель, это… я почувствовал Ци?

Мучунь чжэньжэнь кивнул, просияв:

— Я не ошибся насчет тебя. Из всех моих учеников ты самый способный!

Неужели так необходимо было говорить «из всех моих учеников»?

Чэн Цянь не знал, что на это ответить. Оценкой учителя сложно было гордиться: если его способности таковы, в сравнении с Янь Чжэнмином, Хань Юанем и Ли Юнем, то хвастаться тут нечем.

Проводив взглядом Чэн Цяня, уверенно спускавшегося по горной тропе, Мучунь чжэньжэнь ощутил горькую радость. Много лет спустя у него, наконец, появился ученик, готовый прилежно учиться. Поглаживая журавля по изящной шее, Мучунь чжэньжэнь сказал сам себе: «Если бы его соученики узнали об этом, стали бы они более усердными?»

Белый журавль потерся о его руку и, хлопнув крыльями, улетел прочь, словно отвечая: «Зачем тешить себя иллюзиями?!»