Не имеет значения, как это больно.

Хань Юань небрежно относился к собственному прогрессу, но он был очень уверен в Чэн Цяне. Стоило ему услышать, что даже люди уровня Чжан Дасэня ценятся так высоко, как он тут же решил, что его сяо шисюн обязательно должен стать победителем. Хань Юань, боявшийся любого отсутствия конфликта, подумал: «Я мог бы узнать кое-что об учениках острова, чтобы выиграть для Чэн Цяня время».

Ученики, что сопровождали владыку острова, тоже носили белое. Но в отличие от старейшин и защитников, их одеяния были очень простыми. Если смотреть издалека, казалось, что они пребывали в глубоком трауре. Их было так легко заметить, что Хань Юаню даже не пришлось прикладывать усилия, чтобы их выследить.

Ученики, собравшиеся вокруг владыки острова, не издавали ни звука, пока шли. Вероятно, дело было в строгости внутренних правил. Никто не говорил друг другу ни слова. Каждый из них казался таким безразличным, будто бы видел мир смертных насквозь. На их лицах не было ни намека на радость. Они молча прошли сквозь толпу, повернувшись спиной к суете, демонстрируя холодность, спокойствие и отчужденность.

Хань Юань знал, что владыка острова был строг, потому не осмеливался подходить слишком близко. Он забрался на высокое дерево, стоявшее вдалеке и, прикрыв глаза от яркого солнца, принялся смотреть на людей.

Едва добравшись до середины горного склона, все они одновременно остановились. Несколько учеников принесли небольшой паланкин и с почтением предложили владыке острова сесть в него.

Эта сцена почему-то показалась Хань Юаню очень знакомой. Он тут же вспомнил своего дашисюна. Когда они жили на горе Фуяо, Янь Чжэнмин ни за что бы не встал, если бы мог сидеть, не сел, если бы мог лежать, и его всегда приходилось везти в Традиционный зал в паланкине. На мгновение Хань Юаня охватило чувство близости, и его настроение заметно улучшилось. Он подумал: «Владыка острова достиг такого почтенного возраста, но почему он выглядит точно так же, как наш глава клана в юности?»

В этот момент владыка острова Цинлун, казалось, что-то заметил и резко обернулся. Он посмотрел на укрытие Хань Юаня и встретился с ним взглядом. Хань Юань чуть не упал с дерева. Юноша почувствовал себя безмерно виноватым.

Но владыка острова, похоже, знал, кто он такой. На его мрачном лице появилась улыбка, но даже теперь морщинки между его бровей не исчезли, и эта улыбка казалась вымученной. Владыка острова помахал ему издали, как бы говоря Хань Юаню перестать следить за ним и поспешить назад.

Ученики неподвижно стояли по обе стороны от паланкина, ожидая, пока их глава устроится, прежде чем поднять его. Когда все приготовления были завершены, группа людей превратилась в белое пятно и исчезла в мгновение ока.

Хань Юань озадаченно уставился на верхушку дерева. Это событие ошеломило его, вызвав в его сердце невыразимое чувство благоговения и восхищения. Он с уверенностью пробормотал себе под нос: «Боже мой, я, вероятно, никогда в жизни не достигну такого уровня. Сколько же лет он провел в уединении?»

Прежде чем Хань Юань закончил говорить, над самым его ухом вдруг раздался тихий смех. Вздрогнув, он схватил в охапку несколько игл и воскликнул:

— Кто это смеется?

Листья позади него едва слышно зашуршали. Хань Юань резко обернулся. Иглы из его руки мгновенно исчезли в густой листве, и все стихло.

Хань Юань с осторожностью высунул голову, чтобы посмотреть, но, в следующее мгновение, у него перед глазами вдруг потемнело, и он свалился с дерева.

К тому моменту, когда Хань Юань пришел в себя, шумная толпа, заполонившая остров Цинлун, уже рассеялась. В висках у него стучало, пока он ошеломленно оглядывался вокруг. Юноша не мог вспомнить, как он умудрился заснуть в подобном месте.

Хань Юань потянулся и зевнул так сильно, что, казалось, его голова вот-вот расколется. Все еще удивленный, он заставил себя встать и пойти домой, чувствуя, будто забыл что-то важное.

Когда он вернулся в их маленький дворик, то увидел Лужу, сидевшую на краю стены, и Ли Юня, что прислонился спиной к двери. Оба они с восхищенным вниманием наблюдали за тем, как Чэн Цянь и Янь Чжэнмин обменивались ударами.

— А ты куда ходил? — махнул ему рукой Ли Юнь. — Поторопись, ты чуть не пропустил кое-что важное.

Это был обычный спор между шисюнами, так что, естественно, они не стали бы рисковать своими жизнями. Чэн Цянь и Янь Чжэнмин держали в руках старые деревянные мечи с тупыми лезвиями, поверхность которых была покрыта вмятинами. Неясно, были ли вмятины последствием нашествия термитов или их прогрызла Лужа, когда у нее резались зубы. Но эти двое выглядели так, словно размахивали потрепанными факелами. Однако приемы, которые они демонстрировали, отнюдь не выглядели убогими. Удары были настолько быстрыми, что за ними едва можно было уследить.

В начале никто из них не использовал Ци, и не применял никаких других техник, кроме тех, что составляли стили искусства владения деревянным мечом Фуяо. За одно мгновение они обменялись более чем десятью ударами.

Углубившись во владение мечом, можно было лучше понять, какой богатой и удивительной была эта серия приемов.

Поверхностно, эти техники могли быть легко переданы ученикам. Но для более глубокого понимания они должны были испытать это сами.

Лужа с завистью смотрела на юношей.

— Второй шисюн, когда же я научусь владеть мечом?

Не отрывая взгляда от тренирующихся, Ли Юнь небрежно сказал:

— Когда станешь выше меча, дашисюн будет учить тебя.

Лужа вскочила на ноги, балансируя на краю стены, и вскинула руки вверх, изо всех сил стараясь вытянуться, словно желая немедленно вырасти такой же высокой, как дом. Стоя так, она спросила:

— Зачем учиться у дашисюна? Почему бы не поучиться у третьего шисюна?

Ли Юнь улыбнулся.

— Твой дашисюн — истинный учитель клинка, вошедший в Дао с мечом. А вот мастерство нашего третьего шисюна было отточено в борьбе и бесконечных драках, так что это нельзя считать настоящим искусством. Темная Ци слишком сильна, если ты будешь учиться у него, то определенно вырастешь демоном, яростно атакующим всех вокруг.

Прежде чем он договорил, с поля боя хлынула холодная аура меча, направленная ему прямо в лицо. Ли Юнь поспешно вскочил на стену, присоединившись к Луже, и цокнул языком.

— Даже не позволяет людям говорить. Видишь, маленькая шимэй? Его техника вышла из нашего стиля владения деревянным мечом Фуяо, но то, что воплощено в ней — это клинок прилива. Столь холодный метод совершенствования не подходит для таких маленьких девочек, как ты. В будущем от этого у тебя будет болеть живот.

Лужа была сбита с толку. Какое-то мгновение она не могла понять, как «обучение фехтованию» может иметь какое-то отношение к «болям в животе».

Слова Ли Юня были настолько грубыми, что даже Янь Чжэнмин, обычно считавший себя выше подобного, не мог больше его слушать. Не в силах сдерживаться, он предупредил:

— Ли Юнь!

Ли Юнь хихикнул и погладил девочку по голове.

Чэн Цянь был еще более рассеян, чем сидящая на стене растерянная Лужа, поэтому не заметил обмен фразами Ли Юня и Янь Чжэнмина. Но когда он услышал, что Ли Юнь упомянул технику прилива, он внезапно сказал:

— Маленькая шимэй, я покажу тебе, что такое клинок прилива. Дашисюн, осторожнее!

С этими словами, Чэн Цянь внезапно изменил направление удара. Первое движение «Полета птицы Пэн» и следующее движение «Большие волны омывают песок» оказались безупречно связаны между собой. Вихрь, поднятый мечом, принес холод, вызывающий дрожь. Луже показалось, будто весь двор захлестнуло могучими волнами, и со всех деревьев опали листья. Там, где прошла аура меча, образовались мелкие капельки воды, даже на стене, где сидели Ли Юнь с Лужей. Ли Юнь вынужден был создать печать, образующую перед ними невидимый барьер, чтобы вырвавшаяся сила не причинила им вреда.

Аура задела заколку в волосах Янь Чжэнмина, и та мгновенно сломалась, но юноша остался спокойным. Мягкая и умеренная энергия его деревянного клинка выплеснулась наружу, но не рассеялась, как атака Чэн Цяня, вместо этого она уверенно обвилась вокруг чужого оружия, оставаясь твердой и неподвижной.

Глаза Чэн Цяня загорелись:

— Дашисюн, ты достиг стадии «слияния»?

Стадия совершенствования, называемая «слиянием» — это распространение своей энергии по всему телу и вливание своего сознания в меч. Только те, кто достиг «слияния» и мог свободно контролировать свою собственную энергию, способны были продвинуться дальше и стать единым целым со своим клинком. Они могли даже путешествовать, летая на своих мечах.

Если так посудить, Янь Чжэнмин, возможно, действительно достиг уровня полета на мече.

В следующее мгновение их удары столкнулись в воздухе. Потрепанные деревянные клинки не могли противостоять такой силе, они оба одновременно сломались. Аура меча Чэн Цяня мгновенно рассеялась. Поймав сломанную половину своего оружия, он криво улыбнулся.

— Кажется, мне следует добавить еще пару часов к моим тренировкам, иначе я отстану от тебя.

Чэн Цянь редко улыбался. По мере того как он рос, сильные эмоции исчезали с его лица, придавая ему образ деликатного человека, нечасто демонстрирующего свои чувства. В этот момент в его взгляде не было никаких скрытых намерений, что делало его похожим на подростка.

У Чэн Цяня всегда были прекрасные черты лица, которые становились все более заметными по мере его взросления. Если бы он не ступил на холодный путь самосовершенствования, простые люди разбрасывали бы на его пути цветы и фрукты (1).

(1) 投瓜擲果 (tóuguāzhìguǒ) — забрасывать фруктами проезжающего красавца; образно: открыто восхищаться чьей-либо красотой.

На мгновение Янь Чжэнмин был ошеломлен, и странное чувство вдруг шевельнулось в его сердце. Повинуясь инстинкту, он взмахнул сломанным мечом, очертив полукруг и позволив деревянному клинку направить Ци внутри него. Порыв энергии вырвался наружу, такой теплый и нежный, почти неосязаемый.

На вершине стены удивленно вскрикнула Лужа. Аура меча прошла мимо нее, зацепив юбку, но, не оставив на мягкой ткани никакого следа, упала на пожухлую растительность. Под всеобщим вниманием увядшие стебли вновь обрели зеленый цвет. Травинки медленно поднялись, и все присутствующие увидели, как распустился маленький желтый цветок.

Хань Юань и Лужа с удивлением уставились на цветок. Хань Юань спросил:

— Дашисюн, что это за техника? Я впервые вижу ауру меча, заставляющую цветы расцвести!

Янь Чжэнмин стал гораздо более зрелым, но, оставаясь лицом к лицу с собственными шисюнами, он все еще не мог избавиться от своей привычки хвастаться. Услышав эти слова, он сверкнул глазами. Повинуясь прихоти, он протянул руку, и увядшая трава мгновенно разрослась кустом диких роз, растянувшись и образовав раму, заполненную разноцветными цветами различных размеров. Распространившись по стене, они приняли форму красного абрикосового дерева.

Янь Чжэнмин удовлетворенно закатал рукава и загадочно улыбнулся:

— Это техника из пятого стиля, «Возвращение к истине». Она называется «Весна на засохшем дереве».

Ли Юнь увидел, что он вновь собрался покрасоваться (2), и беспомощно потер лоб. Лужа и Хань Юань, как самые младшие, слишком хорошо знали эту ситуацию, потому они сразу же разразились аплодисментами.

(2) 開屏 (kāipíng) — распустить хвост (о павлине).

Чэн Цянь был единственным, кто отказался как-либо похвалить главу клана. Бросив беглый взгляд, он безжалостно прокомментировал:

— О, так это и есть та техника. Неудивительно, что раньше ты вел себя так странно — не нападал, не защищался. Мне было интересно, для чего нужен этот прием. Так он, оказывается, для того, чтобы после боя расцвели цветы!

— Какую чепуху ты несешь, — Янь Чжэнмин все еще пребывал в прежней атмосфере, поэтому его тон, казалось, был намного мягче, чем обычно. Он указал на Чэн Цяня и произнес:

— Расчеши мне волосы.

Схватив Лужу за одежду, Ли Юнь стащил ее со стены и сказал:

— Если ты успеешь десять раз прочитать священные писания «О спокойствии и безмятежности» до захода солнца, я покажу тебе первые движения мечом нашего клана.

Услышав это, Лужа пришла в крайнее возбуждение. Первые движения все еще были частью искусства владения мечом! Она тут же побежала за своей книгой.

Вот только ее шисюны знали, что за чушь эти «первые движения». Поэтому, едва сдерживая смех, юноши задавались вопросом, будет ли их маленькая шимэй плакать от гнева, когда узнает, что это всего лишь возглас: «Живи, чтобы превзойти бессмертных».

Хань Юань уселся у входа во двор и приступил к своей ежедневной работе по созданию тридцати деревянных амулетов. Ли Юнь взял книгу, намереваясь сделать записи и зарисовки. Чэн Цянь дергал… Нет, расчесывал волосы главы клана. Сам глава клана страдал от последствий своего неверного решения. Его скальп почти онемел от усилий этого неуклюжего сопляка.

Последние лучи заходящего солнца окутали холмы острова Цинлун. Веки Янь Чжэнмина опустились, и он подумал, что, если в будущем их дни на горе Фуяо будут такими же радостными, вечное повторение каждого из них определенно будет считаться «превосходством бессмертных».

Янь Чжэнмин вдруг заскучал по горе Фуяо. Если все пойдет по плану, он не хотел, чтобы их клан становился слишком известным. Не было никакой необходимости быть похожим на остров Цинлун, ежедневно заполненный таким количеством людей. Пока они могли оберегать плоды тяжелых трудов своих предков, а люди не смотрели на них свысока, когда они проходили мимо, этого было вполне достаточно.

В будущем, когда его шисюны подрастут, они тоже смогут взять себе учеников. Он мог бы превратить Зал Неизвестности учителя в место, где они слушали бы лекции и получали наказания за проступки. Если кто-то из учеников причинит кому-либо вред, он сможет послать непоколебимую медную монетку разобраться с ними.

Когда Янь Чжэнмин подумал об этом, он сказал вслух:

— В будущем, когда мы вернемся на гору Фуяо, когда возьмем собственных учеников… Мы тоже могли бы раз в год проводить большое соревнование. Тот, чей ученик проиграет, должен будет мыть посуду вместе со своими воспитанниками… ой, медная монетка! Ты пытаешься сделать меня лысым?

Чэн Цянь держал во рту деревянную щетку, потому его слова прозвучали неразборчиво:

— Ты уже давно должен был облысеть.

Хань Юань ткнул пальцем в амулет, который не смог вырезать из-за того, что отвлекся, и небрежно спросил:

— Эй, сяо шисюн, ты готов к завтрашнему первому раунду? Как ты думаешь, сколько времени тебе потребуется, чтобы победить?

Прежде чем Чэн Цянь успел ответить, его удивленно перебил Янь Чжэнмин.

— Что, первый раунд уже завтра? Медная монетка, почему ты не сказал об этом раньше? Зайди ко мне позже и выбери хороший меч. Столь грандиозное соревнование — это не то же самое, что обычные бои. Что бы там ни было, ты не можешь подняться туда с деревянным мечом, слышишь?

Чэн Цянь издал в ответ неопределенный звук. Все еще держа в руке прядь чужих волос, он бесцеремонно спросил:

— Как ты думаешь, должен ли я сражаться до конца и победить?

Брови Янь Чжэнмина взлетели вверх. Казалось, Чэн Цянь стал еще безрассуднее. Эти слова натолкнули его на мысль о том, что его шиди совершенно не признавал грозных мастеров Поднебесной, поэтому Янь Чжэнмин не мог не напомнить ему о своем месте.

— Если я скажу «да», ты действительно сможешь стереть с лица земли весь лекционный зал и встать на вершине острова Цинлун?

Чэн Цянь улыбнулся.

— Возможно, я и не смогу победить, но, если ты чувствуешь, что тебе это необходимо, я не пожалею сил и все для этого сделаю.

Чэн Цянь редко говорил «не пожалею сил», потому, произнесенные вслух, эти слова весили гораздо больше. Чэн Цянь был не из тех, кто давал пустые обещания. И если он сказал, что «не пожалеет сил», то действительно боролся бы до последнего вздоха.

Какое-то мгновение Янь Чжэнмин не мог описать свои собственные эмоции. Он вздохнул про себя, чувствуя, что никакая привязанность к Чэн Цяню не будет чрезмерной. Он тут же простил ему даже боль от того, что Чэн Цянь выдергивал у него пряди волос.

Янь Чжэнмин тихо произнес:

— Сяо Цянь…

— Я закончил.

Ли Юнь поднял глаза, чтобы взглянуть на результат, и тут же поперхнулся собственной слюной, закашлявшись, пока не начал задыхаться, словно готовясь вот-вот умереть. Хань Юань уже давно закрыл глаза, не в силах наблюдать это зрелище.

Лужа вернулась обратно, неся в руках свои священные писания, и была встречена новым образом главы клана. Она мгновенно оцепенела, открыв рот, и с благоговением уставилась на него. По обеим сторонам головы дашисюна Чэн Цянь прикрепил цветы. Казалось, будто на макушке у юноши распустился прекрасный разноцветный сад. Если бы он переоделся в лиловые юбки, Дашисюн мог бы немедленно отправиться за свахой!

Через мгновение во дворе послышался гневный вопль:

— Чэн! Цянь!

Этот маленький ублюдок не заслуживал никакой любви! Что толку было его растить?

Чэн Цянь быстро пересек двор и направился прямиком в свою комнату, собираясь захлопнуть дверь перед носом своего дашисюна. Но именно в этот момент грохот колоколов и барабанов всколыхнули сумерки острова Цинлун.

Колокол непрестанно звенел, а барабан звучал так отрывисто, что казалось, будто каждый его удар был биением их сердец.

Улыбка на лице Чэн Цяня застыла, полузакрытая дверь застряла на полпути.

— Что случилось?

Ли Юнь поднялся на ноги, его лицо стало серьезным. Он нахмурился.

— Если я правильно помню, колокола — это предупреждение, а барабаны — призыв для учеников острова собраться и отогнать врагов. Кто-то мог осмелиться вторгнуться на остров Цинлун?

— Лужа, иди сюда, не убегай! — крикнул Янь Чжэнмин девочке, уже собравшейся выглянуть за ворота. — Я пошлю кого-нибудь поспрашивать снаружи. Чжэши…

Прежде чем он успел договорить, дверь во двор с силой распахнулась. Чжэши, тяжело дыша, шел вслед за кем-то.

— Подожди! Чжэньжэнь, ты…

Все присутствующие во дворе одновременно повернулись ко входу. Там, с бесстрастным лицом, стояла Тан Ваньцю.

Без всяких предисловий Тан Ваньцю сказала:

— Идемте со мной.

Янь Чжэнмин вышел вперед и спросил:

— Чжэньжэнь, что случилось на острове? Куда вы нас ведете?

У Тан Ваньцю никогда не хватало терпения объяснять, поэтому она повернулась и молча подхватила Лужу. Она подняла ее, как маленький сверток, и быстро зашагала вперед.

— Не мешкайте!

Ни у кого в клане Фуяо не осталось выбора, кроме как пойти за ней.

Чэн Цянь уже собрался уходить, но вдруг что-то вспомнил и обернулся, махнув рукой. Замок на ящике в углу мгновенно открылся. Шуанжэнь вылетел прямо из дома и упал в его ладонь.