Я заключен в тюрьму

Башня Чжу-Цюэ находилась на краю высокого утеса. Глядя вниз, можно было увидеть огромное, раскинувшееся на сто чжан, озеро. Оно было такое глубокое, что его воды казались почти черными. Сокрытое в тени, оно напоминало темный нефрит.

Чжу-Цюэ родилась в огне. Яркая и величественная, она была повелительницей всех птиц.

Это место напоминало Божественную пагоду, излучавшую священную ауру. Однако, при ближайшем рассмотрении это оказалось всего лишь старое обшарпанное строение. Из-за жаркого и влажного южного климата, стены башни покрылись плесенью, похожей на пепел, оставшийся от ее былой славы. Лишь на крыше все еще виднелись киноварные пятна. Отрезанная от всего мира, башня Чжу-Цюэ одиноко стояла в непроходимой глуши.

За пределами башни, некогда окружавшие ее стены наполовину обрушились. Красная кирпичная пыль смешалась с поросшими мхом камнями. Растущие вокруг сорняки достигали высоты жилого дома, но не было никого, кто желал бы пропалывать их. Даже в безветренную погоду они, время от времени, покачивались сами по себе.

На расстоянии двух или трех ли вокруг этого места было совершенно пусто.

Группа Янь Чжэнмина узнала о ней слишком поздно. До пятнадцатого числа восьмого месяца оставалось еще три дня. Они думали, что смогут избежать толпы, но, едва прибыв на место, заметили, что все пространство вокруг башни Чжу-Цюэ уже было заполнено людьми.

Однако, ни один из этих заклинателей не мог приблизиться к ней. Строение окружало плотное кольцо Ци, подобно зверю-хранителю, таящемуся у ворот. Кольцо испускало невидимый, но яростный и безжалостный жар. Кто бы ни осмелился ступить на ее территорию, его тело тут же оказалось бы сожжено.

Собравшиеся в трех ли от башни заклинатели напоминали рой.

Все они надеялись, что, может быть, им повезет попасть внутрь, где наверняка было сокрыто какое-то чудо, способное помочь им сразу же достигнуть небес (1).

(1) 一飞冲天 (yīfēichōngtiān) — с одного взлета достигнуть неба (обр. о великом деянии, успехе).

Те, кто за жизнь успел нажить какое-либо состояние, создавали себе убежища с помощью артефактов. Беднякам же приходилось использовать землю как постель, а небо как одеяло (2). Царящая вокруг атмосфера напоминала рынок смертных. Сообразительные местные жители приносили еду, чтобы продать ее заклинателям, еще не достигшим состояния инедии. Однако, люди здесь были простыми и честными, к тому же, не такими трудолюбивыми, как народ, живущий у Восточного моря, поэтому торговля не пользовалась особой популярностью.

(2) 幕天席地 (mùtiānxídì) — небо служит шатром и земля ― кошмой (обр. в знач.: расположиться на вольном воздухе).

Ли Юнь огляделся вокруг и предложил:

— Дашисюн, здесь так много народу. Я думаю, не стоит проявлять нетерпение. Давай останемся на ночь. Ты едва достиг уровня «формирования клинка», тебе нужно укрепить его. Я тоже должен попытаться найти способ вернуть нашей шимэй человеческий облик. В образе птицы она искушает людей больше, чем в образе человека.

Янь Чжэнмин согласно кивнул и достал кольцо, инкрустированное камнем размером с голубиное яйцо. На первый взгляд оно было похоже на кольцо для стрельбы из лука, но внутри находился самый настоящий жилой двор.

Камень становился все больше и больше, все прозрачнее и прозрачнее, пока, наконец, не превратился в небольшое строение с садом, внутри которого, отдельно ото всех, могли разместиться несколько человек. Как оказалось, кольцо содержало в себе маленький мир.

Здесь было все, от бонсая до крошечной копии горы. Несколько домиков образовывали круг, а посередине разместились великолепные качели.

Стоило кому-то войти во двор, как жара вокруг него тут же исчезала. Внутри царила приятная прохлада. Но активация артефакт сразу же приковала к ним бесчисленные изумленные взгляды окружающих.

— Этот камешек лишь горчичное зерно (3), — Ли Юнь медленно шагнул вперед. Прикоснувшись к искусно сделанным качелям, он покачал головой и произнес, — молодой господин, охочий до денег, все эти годы ты занимался контрабандой запрещенных артефактов, но на самом деле в тайне прятал все самые хорошие вещи.

(3) Образно о чем-либо крохотном, ничтожном.

— А на кого нам было положиться, чтобы прокормить нашу семью? На тебя? В таком случае мы умерли бы с голоду прежде, чем достигли состояния инедии, — поддразнил его Янь Чжэнмин.

Он оглядел пространство за пределами «горчичного зерна». Окружавшая юношу аура клинка все еще не исчезла и, под его острым, как нож, взглядом, все любопытные тут же обратили свои взоры в другую сторону.

Когда они плыли на остров Цинлун по Восточному морю, Янь Чжэнмин ничего не знал о жизни. Он только и делал, что искал наслаждений и получал удовольствие. Вопреки воле своего учителя, он настоял на том, чтобы взять большой корабль, чем привлек внимание бесчисленного множества людей. И все же, тогда он весь светился от гордости, радуясь своему превосходному умению хвастаться, не зная, что такое ненависть и зависть, и к каким оскорблениям и нападкам все это могло бы привести.

Но теперь, даже если бы он решил отправиться в путь на лодке из золота и серебра, кто бы осмелился сказать ему хоть слово?

Однако Янь Чжэнмин вовсе не испытывал гордости. Он чувствовал лишь страшный упадок сил.

Сердца людей были полны злобы, так что обладание яшмой (4) уже считалось тяжким грехом. С его нынешними способностями он мог без страха красоваться перед всей этой толпой, но не мог открыть печать главы клана Фуяо.

(4) 怀璧 (huáibì) — обладать яшмой (чем привлекать к себе внимание грабителя).

Ничто в этой жизни так не ранило человека, как «бессилие». Янь Чжэнмин чувствовал, что за столько лет это слово почти стало его короной. К счастью, небеса даровали ему способность воспринимать жизнь легче, чем большинство людей. В противном случае, эта мысль уже давно раздавила бы его.

Может быть, учитель передал ему печать главы клана только лишь из-за этого преимущества?

Янь Чжэнмин думал об этом с некоторой долей самоиронии.

— Давайте отдохнем, — сказал он, наконец и, повернувшись, взглянул на Чэн Цяня. — Здесь прохладнее?

Чэн Цянь был так ошеломлен, что на мгновение потерял дар речи. Его тело было сформировано в глубине ледяного озера, поэтому он не любил жару. Однако, будучи обладателем столь уникальной особенности, он совсем не потел. Сам он никогда ничего не говорил, потому решил, что никто этого и не заметит. Но, внезапно оказалось, что его дашисюн знал и помнил об этом.

Глядя на растерянное лицо юноши, явно не знавшего, как реагировать на эти слова, Янь Чжэнмин не сдержал вздох.

— Иди сюда, будешь защищать меня. Я должен укрепить свой уровень.

Для учителя меча достижение стадии «формирования клинка» было не просто повышением уровня самосовершенствования. Это было больше похоже на вступление в новый мир. Медитируя, Янь Чжэнмин тщательно осмысливал произошедшее. Долгое время спустя, когда юноша, наконец, открыл глаза, он увидел, что Чэн Цянь действительно преданно охранял его.

Даже полусонные Ли Юнь и Лужа были рядом.

Янь Чжэнмин мягко кашлянул и произнес:

— Что вы все здесь делаете?

Ли Юнь вздрогнул и проснулся. Он выглядел сонным, но все равно выпалил:

— Дашисюн, каково это — достичь «формирования клинка»?

Но он был не единственным, кто проявлял любопытство. Они все это чувствовали. Если человек не являлся истинным заклинателем меча, он просто не мог войти в сферу «формирования клинка». Во всем клане Фуяо, включая Хань Юаня, только их глава и дашисюн вошел в Дао с мечом.

Даже Чэн Цянь сел и выжидающе посмотрел на него.

Ненадолго задумавшись, Янь Чжэнмин осторожно ответил:

— Мир огромен.

Эти слова прозвучали настолько поверхностно, что он мог бы и вовсе ничего не говорить. Только Чэн Цянь, изучавший фехтование прилива, похоже, что-то понял.

Увидев его задумчивое лицо, Янь Чжэнмин печально улыбнулся своим мыслям и разом проглотил то, что собирался сказать дальше: «Но я заперт здесь».

Мир снаружи бесконечен, но я заключен в тюрьму.

Именно это ощущение дала ему сфера «формирования клинка».

Следующей стадией было «вложить меч в ножны».

В отличие от всех остальных, у заклинателей меча очень редко бывали моменты просветления. Чем сильнее на них давили, тем яростнее они сопротивлялись. В этой битве силы Янь Чжэнмина были подавлены духом истинного дракона. Затем его подстегнули неосознанные слова Чэн Цяня. Загнанный в угол обеими сторонами, он сумел вытеснить энергию меча в стадию «формирования клинка».

Заклинатели меча могли делать в Цзючжоу все, что им заблагорассудится. Но они очень редко достигали настоящих высот, потому что этот путь был поистине сложным.

В этот момент Чэн Цянь словно что-то почувствовал. Он встал и уже через несколько секунд оказался у ворот. На пороге их «дома» стоял согнувшийся старик. В полной тишине, он держал в руке мерцавший на ветру фонарь, и ждал.

Этот старик не был похож на заклинателя. Даже если физическое состояние заклинателей ухудшалось, когда они находились при смерти, они все равно почти никогда не выглядели по-настоящему старыми. И все же аура, которую он излучал, не принадлежала смертному.

Старик едва доставал до груди Чэн Цяня. Заметив, что дверь открылась, он медленно поднял голову. Глаза его были непроницаемыми, как у слепого, но взгляд напоминал острие заржавевшей иглы.

Он внимательно оглядел Чэн Цяня с головы до ног, а затем, шевеля отвисшим уголком рта, шепотом сказал:

— Молодой человек, пусть семь Больших Бедствий уже закончились, но три беды (5) и девять несчастий, еще не свершились.

(5) 三灾 (sānzāi) — будд. три бедствия (малые — голод, мор, война; великие — гибель неба, земли и всего сущего).

Вокруг воцарилась мертвая тишина. Никто не желал говорить о том, почему этот старый хрыч вдруг явился к месту отдыха группы Янь Чжэнмина с таким видом, будто пришел на похороны. На глазах у всех собравшихся он, шаг за шагом, вышел из башни Чжу-Цюэ.

Зрачки Чэн Цяня сузились.

— Старик, ты…

Однако старик больше не обращал на него внимания. Медленно, словно ему было тяжело двигаться, он прошел мимо Чэн Цяня прямо к Янь Чжэнмину и тихим голосом произнес:

— Глава клана, пожалуйста, следуйте за мной. Мой господин оставил кое-что для вас.

Прежде чем Янь Чжэнмин успел ответить, старик уже развернулся и вышел на улицу, по-видимому, абсолютно уверенный, что юноша последует за ним.

Янь Чжэнмин поспешно помахал рукой Ли Юню, а затем побежал за стариком. Усвоив урок из инцидента с «флиртом», Лужа с сомнением заметалась между Чэн Цянем и Ли Юнем, а затем решительно спряталась в рукаве Чэн Цяня, оставив Ли Юня позади, словно служанку, обязанную привести «горчичное зерно» в порядок.

Под восхищенными, возмущенными и растерянными взглядами толпы они последовали за появившимся из башни стариком. Никто не осмелился произнести ни слова. Башня Чжу-Цюэ открывалась каждый год, вот уже на протяжении ста лет. Если внутри действительно было что-то стоящее, то это «что-то», несомненно, уже забрали. Все могущественные заклинатели заботились о своей репутации, поэтому никто из них не желал опускаться до подбирания остатков. Ну, а те, кто пришел сюда попытать удачу, были обычным сбродом. Никто не мог возразить.

Прямо перед стариком, окружавшая башню стена яростного жара, разделилась надвое, открывая проход, чтобы остальные тоже могли войти. Поскольку лед и пламя издревле противостояли друг другу, Шуанжэнь громко зажужжал. Чэн Цянь смог это вынести, но почувствовал себя крайне неуютно. В этот момент ему в спину вдруг впился очень злобный взгляд. Юноша тут же оглянулся и пробежал глазами по оставшейся позади толпе. Там, вдалеке, он увидел повозку избалованного мальчишки, которого они ранее уже успели проучить.

«Он просто ничтожный ребенок, еще даже не достигший стадии слияния», — решил Чэн Цянь и отвел взгляд.

Тем не менее, то ли из-за того, что в районе башни Чжу-Цюэ было слишком жарко, то ли из-за чего-то еще, но его сердце переполняло беспокойство, будто что-то вот-вот должно было случиться.

Старик шел очень медленно, и им потребовалось некоторое время, чтобы добраться до башни. Над полуразрушенным входом висело несколько ржавых колокольчиков. Словно чувствуя приближение чужаков, колокольчики слегка покачивались, глухо позвякивая. Старик с трудом открыл дверь и тихо произнес:

— Входите.

— Старший, мы пришли сюда не ради башни Чжу-Цюэ. Просто мой учитель запечатал нашу гору и оставил ключ, часть которого — пароль, хранившийся у старейшины Сюя. Мы здесь лишь для того, чтобы… — начал было Янь Чжэнмин.

Но старик, казалось, ничего не слышал. Он прервал его и снова повторил:

— Входите.

В башне царила кромешная темнота. Нахмурившись, Янь Чжэнмин приподнял подол своего халата и шагнул вперед. Снаружи клубился нестерпимый жар, но внутри было холодно и влажно. От столь неожиданного контраста и внезапного перепада температур волосы вставали дыбом.

Затаив дыхание, старик принялся, один за другим, зажигать фонари. В башне пахло землей, и не было ни одного окна. Это немало угнетало.

Тело Чэн Цяня было сформировано из божественного артефакта. Он мог не знать о сокровищах этого мира, но очень хорошо чувствовал светлую или темную Ци, содержавшуюся в таких вещах. Однако, оглядевшись вокруг, он понял, что это место вовсе не было легендарной сокровищницей. Напротив, здесь было совершенно пусто. Это была просто башня с четырьмя стенами.

Старик повел их по узкой лестнице на самый верх, где стояла, тщательно вырезанная из камня, статуя. Это была настолько изящная работа, что изображенный на ней человек казался живым. Статуя принадлежала худощавому мужчине с ясными глазами. Его тонкие брови придавали лицу немного женственный вид.

Старик поклонился камню и сказал:

— Учитель, гости пришли.

Как оказалось, эта статуя была не кем иным, как Сюй Инчжи, владыкой башни Чжу-Цюэ.

Вспомнив, что у него все же есть просьба, Янь Чжэнмин поспешно напустил на себя самый смиренный и вежливый вид. Юноша вел себя так, будто имел дело с реальным человеком. Он остановился на небольшом расстоянии от старика и, как и подобает младшему, вежливо поприветствовал:

— Прошу прощения, что побеспокоил вас, господин.

Старик бросил на него быстрый взгляд. Хотя лицо его ничего и не выражало, он, вероятно, остался доволен увиденным. Старик зажег для каменной статуи немного благовоний, затем достал из-за алтаря древнюю деревянную шкатулку и протянул ее Янь Чжэнмину.

— Я — дух этой башни, чья жизнь поддерживалась духовной энергией моего господина. Мой господин скончался давным-давно, и башня Чжу-Цюэ вот-вот встретит свой конец. Я волновался, что не успею вернуть это вашему уважаемому клану, но теперь я, наконец-то, могу обрести покой.

Янь Чжэнмин открыл деревянную шкатулку и увидел внутри три старые медные монеты.

Удивленный, он в замешательстве посмотрел на духа башни.

Но старик не стал ничего объяснять, только махнул рукой и сказал:

— Это твое.

Затем он повернулся, превратился в зеленый дым и влетел в голубую лампу, висевшую над каменной статуей.

Янь Чжэнмин не осмелился прикоснуться к трем древним монетам, ведь он понятия не имел, какую тайну они могли в себе хранить. Он собирался было спросить Ли Юня, знавшего, по его словам, «все на свете», как вдруг колокольчики, висевшие у входа в башню, громко зазвенели. Фонарь над головой каменной статуи замерцал, со всех сторон, шурша, поползли бесчисленные тени. Вдруг неизвестно как пробившись через защиту башни, к Янь Чжэнмину потянулась белая, как мел, рука.

«Смерти ищешь?» — подумал Янь Чжэнмин.

Прежде, чем рука успела приблизиться к нему, аура меча рассекла ей запястье. Кисть отлетела в сторону, но ни капли крови не пролилось из раны. Лишь странное темное облако соскользнуло на землю и тут же превратилось в бесчисленных черных, как смоль, змей. Твари жадно уставились на людей.

Человек с отрубленной рукой вышел из темноты. Это был тот самый избалованный мальчишка, с которым они уже успели столкнуться ранее. Все его тело было окутано необычайно тяжелой энергией, а на лице застыла странная улыбка. Стоило ему только открыть рот, как оттуда, вместо человеческой речи раздалось шипение.

Фонарь над каменной статуей мигнул и погас. Вопреки всем ожиданиям, дух башни оказался лишь старой черепахой (6), спрятавшей голову в панцирь.

(6) 缩头乌龟 (suōtóu wūguī) — трус (досл. черепаха, которая спрятала голову в панцирь).

— Что это такое? — тихо спросил Чэн Цянь

Ли Юнь покачал головой. Демонические существа действительно могли овладевать людьми, но этот испорченный ребенок, похоже, не был одержим. Он больше походил на того, кто сам был демоническим совершенствующимся.

Однако, они сражались с ним днем. Этого просто не могло быть.

Чэн Цянь обвел взглядом всех присутствующих. Он вдруг понял, что маленьких черных змей становилось все больше и больше, но они не спешили приближаться к остальным. Похоже, что их единственной целью был Янь Чжэнмин.

Он тут же вытащил Шуанжэнь, и аура морозного клинка устремилась к избалованному мальчишке. В этот момент чья-то рука внезапно схватила его сзади за плечо. Янь Чжэнмин оттащил его в сторону так, что слова застряли у юноши в горле.

— Уйди с дороги.

Увидев, как на лбу Янь Чжэнмина вспыхнул знак внутреннего демона, Чэн Цянь внезапно испугался.

— Постой, даши…

Все тело Янь Чжэнмина уже обратилось в смертоносное лезвие. Оказавшись отброшенным прочь, избалованный мальчишка только шире ухмыльнулся, и улыбка на его лице стала еще более злобной, а черные глаза превратились в две бездонные пропасти. Казалось, он без каких-либо усилий скакал по башне Чжу-Цюэ на кончиках пальцев ног, с широко раскинутыми руками, словно желал обнять необычайно острую ауру меча. Клинок Янь Чжэнмина со свистом рассек юношу с головы до ног. Но вдруг обе половины тела одержимого мальчишки стали вести себя по-разному. Одна из них упала, корчась в предсмертных судорогах, и, наконец, затихла. Другая же превратилась в сгусток черного тумана. Вместо того, чтобы уклониться от атаки, туман бросился прямо на Янь Чжэнмина.

Три медные монеты, все еще находившиеся у юноши в руках, зазвенели, заставив сгусток темноты слегка замедлиться. В этот момент его атаковал Чэн Цянь. Плотный белый иней тут же образовал непроницаемую ледяную стену.

Внезапно монеты вылетели из деревянной шкатулки и ринулись прямо к печати главы клана, висевшей на груди Янь Чжэнмина. Услышав, как кровь застучала у него в ушах, Янь Чжэнмин осознал, что его изначальный дух покинул тело и, повинуясь какой-то непреодолимой силе, устремился следом за ними.

Мимо пронесся вихрь хаотичных образов. С щелчком открылся квадрат Чжу-Цюэ. Темнота упала на глаза Янь Чжэнмина. Когда Янь Чжэнмин вновь обрел способность видеть, он понял, что оказался в незнакомом месте. Статуя превратилась в живого человека. Мужчина одиноко сидел за каменным столом, опустив голову. В руке у него были зажаты три монеты.

Янь Чжэнмин посмотрел на отражение в стоявшей на столе чашке чая, и с ужасом обнаружил, что вновь оказался в теле старейшины их клана: господина Бэймина.

Он словно плакал без слез, гадая, что связывало его с их старшим наставником, бросившим вызов морали и восставшим против всего.

Над каменным столом повисло напряжение. На гладкой поверхности, лицевой стороной вниз, лежала деревянная табличка. Владыка башни Чжу-Цюэ Сюй Инчжи перевернул ее. На табличке были изображены три иероглифа: «Хань Мучунь».

Янь Чжэнмин почувствовал, как его сердце затрепетало. Отчасти, причиной тому было его собственное удивление при виде имени учителя. Но, с другой стороны, это чувство исходило из того, что творилось в душе господина Бэймина.

Затем он услышал слова, сорвавшиеся с губ Сюй Инчжи: «Умрет молодым».