На дне бездны нет места для персикового пруда

Янь Чжэнмин услышал свой… Нет, хриплый голос своего шицзу.

— Как мне это изменить?

Сюй Инчжи опустил глаза и безразлично ответил:

— Тун Жу, если ты веришь в судьбу, то уже должен был понять, что означают слова «все предопределено». Обычным людям не под силу это изменить. Но если это не так, то ты должен знать, что: «Для того же, кто знает все наперед, Путь — это то, что уже закончилось, а глупость — это то, что только начинается» (1). Первые пятьсот лет познания и последние пятьсот лет — все это ложь. Но, с другой стороны, ты веришь в то, что видел в тайном царстве трех существований (2), и пришел ко мне, чтобы спросить, как это изменить. Разве это не смешно? Я бы посоветовал тебе оставить все как есть и не слишком увлекаться.

(1) Лао Цзы. Дао Де Дзин. 38 стих

(2) 三生 (sānshēng) — будд. три жизни, три существования (прошедшее, настоящее и будущее).

Хотя Янь Чжэнмин не имел ни малейшего понятия (3), что такое «три существования» и не понимал всю суть истории, он чувствовал, что этот Сюй был хорош лишь в праздной болтовне (4).

(3) 丈二和尚 (zhàng’èr héshang) — обр. теряться в догадках; не иметь понятия, в чем дело.

(4) 站着说话不腰疼 (zhànzhe shuōhuà bù yāoténg) — букв. от праздной болтовни спина не заболит (обр. в знач.: болтать без дела).

Тун Жу, господин Бэймин, долго молчал, но Янь Чжэнмин понимал его. Знакомые чувства: беспомощность и непреодолимый гнев, одно за другим поднимались в его груди, будто волны.

Казалось, юноша только сейчас осознал, почему он всегда симпатизировал учителю, которого никогда раньше не встречал. Они оба находились в одной лодке.

Легким движением руки Сюй Инчжи начертил в воздухе линию, и три монеты тут же прыгнули ему в ладонь. Похоже, из-за его бесчисленных попыток предсказать судьбу на кончиках его пальцев появились мозоли.

Он вздохнул и мягко произнес:

— С древних времен процветание идет рука об руку с упадком, а успех рука об руку с неудачей. Разве такие заклинатели, как мы, не должны это понимать? В конце концов, разве мы не боремся с кармическим циклом ради достижения Великого Дао и обретения бессмертия? Разве мы не стремимся избежать страданий смертной жизни? Тун Жу, небеса даровали тебе великие таланты. Ты смог пройти дальше, чем другие. Будь то твоя семья или члены твоего клана, все они — это то, что связывает тебя с бренным миром, а, следовательно, все они лишь иллюзия. Ты должен избавиться от всего этого. Не стоит заблуждаться.

— Я не могу.

Сюй Инчжи перебил его:

— Желать человека — значит упорствовать в своих заблуждениях. Кого ты желаешь всей своей душой?

Тун Жу отвернулся, силясь избежать его взгляда. Но мгновение спустя он спросил:

— Если однажды ты увидишь, что твоя жизнь подходит к концу, сможешь ли ты также легко сказать: «Связи с этим бренным миром должны быть разорваны»?

— Нет никакой разницы между грибом и цикадой, червяком и мной. Разве это не смешно — обижаться на судьбу? — произнес Сюй Инчжи, совершенно не изменившись в лице.

Наблюдавший со стороны Янь Чжэнмин заметил, что для владыки башни Чжу-Цюэ не было никакой разницы между тем, чтобы быть живым или же превратиться в каменную статую. В его глазах ничто в мире не имело значения. Для него все казалось обыденным. Он ввязывался в такие дела лишь потому, что у него было слишком много свободного времени.

Хотя, если говорить об этом…

Во все времена, под вечным небом, имели ли значение расцвет и падение одной страны?

В целом свете, среди множества людей, так ли важны были жизнь и смерть отдельного человека?

Сюй Инчжи не ошибся. Все понимали эту простую истину. Однако в маленьком, постоянно меняющемся мире, от отдельного человека и его семьи до целой нации, кто не старался заботиться о «мелочах»? По сравнению с вечностью, все эти жизни и смерти, встречи и расставания, любовь и ненависть значили не больше, чем волны на море и белый цветок, недостойный упоминания.

Однако разве переживавший все это человек не страдал от душераздирающей боли?

До тех пор, пока его глаза могли видеть, он мог смотреть на внушавший благоговейный трепет, бесконечный пейзаж, полный гор и рек. Но, поднявшись на самую вершину и стоя среди облаков, мог ли он точно сказать, где находится?

Янь Чжэнмин раздраженно сморщился и попытался придумать, как сбежать из этого странного места, но угол обзора снова изменился. Его шицзу, Тун Жу, встал и произнес:

— Ты ошибаешься. Бесчисленные поколения пытались достичь бессмертия, но кто из них преуспел? Рано или поздно жизнь подойдет к концу. Я похож на муравья, но я же и отличаюсь от них. И я и муравьи, мы рождаемся утром, а умираем в сумерках. Однако, когда-нибудь все они станут глиной под ногами, но даже если мое тело умрет, моя душа станет частью родословной горы Фуяо. До тех пор, пока наследие моего клана живет, родословная Фуяо не прервется. Почему я должен стремиться к иллюзорному долголетию?

Сюй Инчжи понимал, что их пути совершенно разные. Все советы были бессмысленными.

— Хорошо, если ты так настаиваешь, мне больше нечего тебе сказать. Но я действительно не смогу тебе помочь. То, что ты видел в тайном царстве трех существований, все равно произойдет. «Жизнь» клана Фуяо действительно подходит к концу. Что ты собираешься делать? С древних времен те, кто рисковал всем, в попытке бросить вызов воле небес, получали лишь противоположное тому, что хотели. Ты тоже хочешь пойти по этому пути, мой старый друг?

— Не забывай, «Великий Путь» состоит из пятидесяти частей, а небесное прорицание открывает лишь сорок девять*. Ничто не совершенно, но всегда есть способ выжить. Я обязательно найду его.

Сказав это, мужчина повернулся, чтобы уйти.

Внезапно Сюй Инчжи окликнул его:

— Подожди, сяо Чунь…

Тун Жу остановился как вкопанный. Опустив голову, он лишь тихо вздохнул.

— Это не то, о чем ты думаешь.

— Тогда кто он для тебя? — спросил Сюй Инчжи.

— На протяжении многих лет Цзян Пэн лишь номинально был моим учеником. Зачастую, я даже не виделся с ним. Сяо Чунь мой единственный ученик. У меня нет никаких грязных мыслей насчет него. Просто…

Но вдруг словно почувствовав, как бессмысленно объяснять все это постороннему, Тун Жу лишь слегка улыбнулся, а затем внезапно исчез.

Янь Чжэнмин ошеломленно промолчал.

Он ясно чувствовал безмерную усталость, поднимавшуюся в сердце его шицзу. Только один человек мог рассеять его тысячелетнее одиночество. Они так долго поддерживали друг друга, что их связь стала такой же глубокой, как Северное море. Стоило Тун Жу только взглянуть на этого человека, и в его сердце тут же расцветала весна.

Что же до всего остального… Как он мог посметь?

Янь Чжэнмину стало плохо. Он вдруг засомневался, все ли в порядке с его чувствами и разумом. Были ли эти, так называемые, «грязные мысли», хорошо ему знакомы?

Куча абсурдных теорий цветами персика расцвели (5) в голове Янь Чжэнмина. Ему казалось, что все его тело покрыто грязью. Достоинство главы клана разбилось вдребезги, и он попросту больше не мог его вернуть.

(5) 桃色 (táosè) — обр. любовный, романтический, амурный. Цветок персика — символ романтической любви. Говорят, что у очень популярного человека со множеством любовников судьба «цветка персика».

В этот момент картина перед его глазами изменилась. Осмотревшись, он понял, что вернулся со своим наставником на гору Фуяо.

На миг Янь Чжэнмин даже позабыл свои недостойные домыслы о любовной истории старших. Его сердце забилось быстрее. Юноша надеялся, что Тун Жу замедлит шаг и позволит ему хорошенько рассмотреть прошлое горы Фуяо.

Но его шицзу бежал быстрее кролика, увлекая его следом за собой на другую сторону склона.

Впереди простиралась Долина Демонов. Цзыпэн чжэньжэнь и несколько других, незнакомых Янь Чжэнмину, монстров, похоже, вышли, чтобы поговорить с Тун Жу. Их голоса звучали вразнобой. Некоторое время Янь Чжэнмин даже не мог их различить, но ему показалось, что демоны хотели остановить Тун Жу.

Но Тун Жу по-прежнему твердо стоял на своем. Будто человек, проглотивший гирю от весов, он одним рывком спрыгнул в ущелье.

Янь Чжэнмин округлил глаза. Пока он находился в теле Тун Жу, его зрение затуманилось, и он почувствовал невыносимую боль, словно его сердце пронзили тысячи стрел. Даже несмотря на то, что он достиг уровня учителя клинка, сознание его потемнело и юношу вышвырнуло вон.

Отдышавшись и придя в себя, Янь Чжэнмин вновь увидел неподалеку Тун Жу. Его шицзу стоял на коленях на вершине очень высокой платформы.

Существовало ли в глубине горы Фуяо такое место?

Янь Чжэнмин не мог этого вспомнить. Он не часто ходил по тропинке у подножия горы, так как всегда чувствовал, что на глубине долины скрывалось что-то ужасное. Он никогда не осмеливался посмотреть вниз.

Не удержавшись, юноша окинул взглядом путь, проделанный Тун Жу. Огромная лестница протянулась от земли до самого неба, она казалась бесконечной. Лишь бесчисленные ступени, одна за другой, скрывались в облаках. На камне виднелись кровавые следы, увиденная картина поражала воображение.

Янь Чжэнмин повернулся, чтобы вновь взглянуть на Тун Жу, и убедился, что тот действительно стоял на коленях перед камнем.

Янь Чжэнмин потер глаза и подошел ближе, чтобы тщательно его рассмотреть. Он подумал: «Так вот откуда взялся тот камень во дворе сяо Цяня? Это действительно тот самый камень, которого так жаждал каждый житель на острове Цинлун? Но существует ли в этом мире что-то, что может исполнить любое желание?»

До этого он никогда не стремился к чужеземным сокровищам. На черном рынке Янь Чжэнмин повидал много хорошего. Некоторые из этих сокровищ он с легкостью отбросил, некоторые продал. Большинство из них превратились в игрушки для его младших брата и сестры. Сам он, едва достигнув уровня учителя клинка, больше не нуждался в помощи посторонних предметов. Однако, когда он пристально смотрел на волшебный камень, в его сознании вдруг промелькнуло какое-то необъяснимое чувство. Юноша был очарован им.

В детстве, когда они были маленькими, они часто бегали поиграть во дворе Чэн Цяня, но никто из них не обращал на камень никакого внимания, кроме, пожалуй, жарких дней. Теперь, вспоминая об этом, Янь Чжэнмин подумал, что в то время они действительно были детьми и им просто не о чем было просить.

Как завороженный, юноша задавался вопросом: завладей он им прямо сейчас, смог бы он пожелать, чтобы печать горы Фуяо, наконец, открылась? Смогли бы они вернуться в прошлое? Хань Юань не пошел бы по Темному Пути, Чэн Цянь не пропал бы без вести на сто лет. Его учитель вернулся бы к жизни. Семья Янь была бы также богата и щедра. Они бы жили на горе, равнодушные ко всему миру, как дикие журавли (6), работая или развлекаясь, как им заблагорассудится…

(6) 闲云野鹤 (xiányúnyěhè) — вольное облако и дикий (одинокий) журавль (обр. в знач.: не связанный никакими обстоятельствами, полная свобода).

Из бесконечной пустоты Янь Чжэнмин пристально посмотрел на камень. Словно одержимый, он протянул руку, и его ладонь прошла сквозь ладонь Тун Жу.

В этот момент прямо у него над ухом раздался высокий и пугающий звон колокола. Он едва не проник в его душу.

Каждый шаг Тун Жу был отмечен кровью, горная дорога и сто лет поисков Янь Чжэнмина, наконец, пересеклись. Образ холодеющего тела Чэн Цяня у него на коленях, и рассыпающаяся душа его учителя, слились друг с другом. Глаза Янь Чжэнмина покраснели. Он закричал, и внутренний демон, скрывавшийся в течение многих лет, наконец, появился из красной отметины у него на лбу. Он возник прямо перед ним и тут же принял облик Чэн Цяня.

Юноша был весь в крови. Дыра в его груди никак не желала затягиваться. Позабыв, где он находился, Янь Чжэнмин растерялся и бросился вперед, чтобы обнять Чэн Цяня.

— Кто-нибудь, пожалуйста, помогите ему! Учитель! Шицзу! Куда вы все подевались? Помогите мне осмотреть сяо Цяня…

В этот момент, исполняющий желания камень, внезапно засиял зеленоватым светом. Свет медленно просочился наружу и окутал тело Чэн Цяня, закрывая смертельную рану в его груди и постепенно смывая кровь.

В душе Янь Чжэнмина бушевала буря: от самой глубины до пика, от великой печали до невероятной радости. Стоя на коленях, юноша почувствовал, как его разум на мгновение совершенно опустел. Он ошеломленно смотрел на Чэн Цяня, и, обращенный к Тун Жу вопрос Сюй Инчжи, прозвучал в его ушах: «Тогда кто он для тебя?»

Чэн Цянь не двигался и спокойно лежал на руках Янь Чжэнмина. Он будто спал. Словно одержимый, Янь Чжэнмин провел пальцами по его щеке и задержался на губах. Лишь слегка дотронувшись, он внезапно одернул руку, будто бы мог обжечься, а затем нерешительно коснулся их снова.

Кто он для тебя?

В этот момент сознание Янь Чжэнмина, казалось, разделилось надвое. Одно из его «Я» пылало праведным гневом: «Чэн Цянь — твой шиди. Ты что, животное? Как нелепо!»

Но его второе «Я» против воли уставилось на бледные губы Чэн Цяня. Будучи внутри печати, юноша не знал, от кого исходили эти эмоции: от господина Бэймина или от его тревожно бьющегося в груди сердца. «Это мой сяо Цянь».

В этот момент он, наконец, увидел очертания своего внутреннего демона, что был рядом с ним в течение многих дней.

Острая боль пронзила его грудь. Янь Чжэнмин вцепился в Чэн Цяня и отказывался отпускать, пока все вокруг него не исчезло, и его дух не вернулся в тело.

Янь Чжэнмин открыл глаза и увидел Ли Юня, дрожавшего от волнения. Шиди что-то кричал ему.

Но вдруг Янь Чжэнмин покачнулся и внезапно упал без чувств. Все змеи, как одержимые, разом устремились к нему.

Говорили, что заклинатели, достигшие уровня «формирования клинка», были жестокими до мозга костей. Это должно было отпугивать демонических существ и защищать их от всевозможных ядов. Однако, из чего бы ни были сделаны эти змеи, угрожающая аура Янь Чжэнмина их совершенно не сдерживала.

Они опасались лишь Шуанжэня, но, приблизившись к нему, попросту спасались бегством.

Эти змеи не боялись ни огня, ни воды. Ветер не мог их разогнать. Их нельзя было разрубить мечом, а холод мог лишь заставить их отступить. Однако несмотря на то, что внутри башни Чжу-Цюэ царила прохлада и влажность, это место принадлежало стихии огня. Чэн Цянь был здесь совершенно бессилен.

— Что это такое? — щебетала Лужа, хлопая крыльями. — Второй шисюн, разве ты не говорил, что пять элементов не только взаимно усиливают друг друга, но также и противодействуют друг другу, создавая равновесие? Что с ними не так? Почему нас постоянно преследуют какие-нибудь вредители? Может быть, наш Дашисюн недавно сменил свои благовония и привлек их?

К счастью, Янь Чжэнмин еще не очнулся, иначе, услышав эти слова, он наверняка поджарил бы ее и съел.

Сердце Чэн Цяня слегка дрогнуло. Он вдруг вспомнил фразу, сказанную Тан Чжэнем: «Пять элементов взаимно усиливают и взаимно противодействуют друг другу. Только внутренний демон непобедим и может проникнуть куда угодно. Ты можешь быть смелым и находчивым, но ты не сможешь это предотвратить и не сможешь ничего с этим сделать».

Не медля ни секунды, Чэн Цянь выпустил свою ауру. Отбросив человечность, он освободил свое сердце от всех отвлекающих факторов. Очистившись, его тело превратилось в замерзший нефрит.

Эффект не заставил себя ждать. Змеи перестали считать его живым. Теперь он ничем не отличался от ледяного клинка, которого они так старательно избегали. Борясь со свирепой огненной энергией, окутавшей башню Чжу-Цюэ, Чэн Цянь заморозил ее как изнутри, так и снаружи.

Каменная статуя Сюй Инчжи покрылась тонким слоем льда. Казалось, в башне началась метель. Поднявшийся ветер разметал всех змей по углам, словно осенние листья. Вдруг Чэн Цянь краем глаза заметил черную тень, изо всех сил стремившуюся проникнуть в единственный оставшийся внутри источник тепла: в маленькую масляную лампу.

Именно этого Чэн Цянь и ждал. Взмахом меча он разрубил тень пополам.

Под звуки гремевшего снаружи колокола, обе половины черной тени вытянулись и слились в одну, образуя фигуру взрослого человека. У человека было очень знакомое лицо. Свирепо улыбнувшись, тень сказала Чэн Цяню:

— Третий шисюн, ты собираешься убить меня, чтобы отомстить за себя?

Рука Чэн Цяня, державшая меч, внезапно дрогнула. Острие клинка, словно морская волна, изменило свое направление и прошло мимо цели. Удар пришелся на черепичную крышу пагоды, и идеальная маскировка темного заклинателя внезапно рухнула. Демон тихо рассмеялся и шагнул вперед. Взгляд его ярко-красных глаз встретился с пристальным взглядом Чэн Цяня. Расстояние между ними было меньше вытянутой руки.

— Шисюн, — протянул он низким голосом взрослого мужчины и тихо, словно ребенок, пытающийся привлечь к себе внимание, добавил. — Там есть река. Я хотел поймать немного рыбы для тебя и нашего учителя, но там была большая собака. Она погналась за мной…

Именно эти слова маленький нищий сказал Чэн Цяню много лет назад, пока их учитель спал. Это произошло, когда Мучунь чжэньжэнь вел их с Хань Юанем в клан Фуяо. Он просто не мог ошибиться.

Когти демона уже добрались до шеи Чэн Цяня.

Ледяной клинок моментально оторвался от земли и едва не пронзил противника насквозь. Темный заклинатель в панике отступил, но со всех сторон уже начали появляться новые ледяные лезвия.

Испугавшись морозной ауры, дарованной ледяным озером, демон попытался сбежать, но, угодив в ледяную ловушку, он отчаянно зарычал.

— Ты хладнокровный ублюдок!

— Я уже отомстил за себя, — не изменившись в лице, произнес Чэн Цянь. — Я не трону ни единого волоска на голове моего шиди.

Даже если его клан в будущем будет настаивать на казни Хань Юаня за его преступления и за то, что он сбился с праведного пути, Чэн Цянь не станет помогать ни одной из сторон. Если бы он действительно ненавидел Хань Юаня, то убил бы его еще на том пустынном острове.

Принципы, заложенные в сердце Чэн Цяня, были ясны и непоколебимы. Он не признавал двусмысленности.

Лед, окутавший башню Чжу-Цюэ, задрожал и треснул, и вокруг темного заклинателя расцвел букет белоснежных фейерверков. Рассеявшись, осколки тут же снова собрались вместе.

— Запечатай его! — закричал Чэн Цянь.

Демон с лицом Хань Юаня застыл в ледяной колонне высотой больше человеческого роста.

Черные змеи исчезли в клубах дыма. Все, что от них осталось — лишь неподвижно лежавшая в углу половина тела избалованного мальчишки, имени которого они не знали.

Чэн Цянь некоторое время молча смотрел на ледяной столб. Лужа, все еще находившаяся в теле птицы, села ему на плечо. Наконец, поднявшись, Янь Чжэнмин оттолкнул Ли Юня в сторону и вдруг почувствовал, каким тяжелым стало сердце в его груди. Молодой человек подошел к Чэн Цяню и тоже поднял взгляд на глыбу.

— Он не настоящий. Это не Хань Юань. Это просто что-то, принявшее его облик.

На лице Чэн Цяня явно читалось разочарование.

Янь Чжэнмин хотел было поднять руку, похлопать его по спине и сказать несколько слов в утешение, но внезапно замер на полпути, вспомнив о запредельном желании своего внутреннего демона. Его глаза потускнели. Словно подавившись костью, он отвел взгляд и произнес:

— Пойдем. Замок Чжу-Цюэ уже открылся. Мы не должны здесь задерживаться.

И, едва эти слова с летели с его губ, он, никого не дожидаясь, первым спустился по темной лестнице и вышел наружу.

Прежде чем уйти, Янь Чжэнмин оглянулся и посмотрел на горный утес позади башни. В бездонной пропасти его сердца не было места для персикового пруда.

* Примечание автора: отрывок из «Дао де Цзин»

«Не забывай, «Великий Путь» состоит из пятидесяти частей, небесное прорицание открывает сорок девять».

Число Великого распространения (даянь大衍) составляет 50 [стеблей]. Из них используют 49. Разделяем на две кучи, что символизирует двойку. Подвешиваем [между пальцами] один [стебель], что символизирует тройку. Считаем четверками, что символизирует четыре сезона… ([Чжоу и 1989. Цз. 3. С. 60]; перевод: [Еремеев 2005. С. 52])